Князь Расуль Ягудин

1 ГЛАВА

​

​

Последняя война кончилась настолько давно, что никто не помнит, когда она кончилась, как никто не помнит и того, каким образом всё стало так, как всё стало. И лишь в древних, покрытых пылью легендах иногда смутно и странно упоминается второе солнце, вдруг расцветшее над землёй, – солнце, света которого не выдерживала живая плоть, растворяясь в его огне, и лишь мёртвые вещи остались тогда в целости на земле, утратившей человека. Однако о том, откуда на земле опять появились живые, в легендах не говорится ничего. 
В громадном экране телевизора модификации начала 21-го века отражалось лицо девочки лет тринадцати. 
– Папа, – спросила она, шевеля еле видными в черноте экрана тёмными, искажёнными выпуклостью экрана губами, – а почему у древних людей были такие зеркала – чёрные? 
В отражение в экране вплыло сбоку, как бы струясь по изгибам стекла, лицо мужчины лет тридцати с лишним. Он смотрел на их парное отражение несколько мгновений и затем, когда он ответил, его лицо тоже на миг исказилось и слегка сместилось с места в выпуклой линзе монитора: 
– Чтобы человек всегда мог увидеть своё истинное лицо. 
И стекло телевизионного экрана вместе с отражёнными в нём лицами внезапно с грохотом разлетелось в мелкое крошево одновременно со звуком винтовочного выстрела. 
Оба, отец и дочь, одновременно отпрыгнули в разные стороны под укрытие мёртвых, притулившихся к обочинам полусгнивших "десяток" и "пятнадцатых", и на миг стало видно, что телевизор стоял на подставке в лишённой стекла витрине разрушенного магазина, где таких телевизоров множество – никто из мародёров не позарился на такую очевидно ненужную вещь, как телевизор. 
Они осторожно выглянули из-за своих укрытий, держа наизготовку винтовки, и осмотрели мирные окрестности заброшенного, мёртвого городка – обычного маленького городка, затерянного среди лесов и полей. 
– Кто-то из горных? – напряжённо спрашивает девочка. Отец отрицательно покачал головой. 
– Нет. Промахнулся же, – ответил он и тут же спросил. – Ты не заметила, откуда он стрелял? 
Теперь настала очередь девочки с сомнением покачать головой. 
– Могу лишь сказать, что он скорее всего постарался расположиться строго позади твоей спины – я бы на его месте действовала именно так. 
– Почему моей, а не твоей? – с беспокойством задал вопрос отец, и девочка ответила ему без заминки: 
– Потому что я ему нужна живой – ему же надо кого-то трахать. Так что давай, папа, пройдись. Сделай вид, что гуляешь, – и она положила винтовку на капот перед собой, высунув вверх дуло с побелевшим от постоянной стрельбы отверстием выходного ствола. 
Когда отец вышел на улицу, с преувеличенной настороженностью удерживая оружие прямо перед собой, скрытый противник в окне на противоположной стороне улицы очень осторожно и мягко, стараясь не привлекать к себе внимания, приложился к прицелу, но девочка заметила даже такое лёгкое движение – она выстрелила прямо из прежнего положения, даже не потрудившись особо прицелиться, удерживая одной рукой винтовку боком лежащей на капоте, и лишь слегка повернув в направлении цели ствол, и голова стрелка лопнула, как гнилой арбуз, мелкими брызгами желе и кусочками костей разлетевшись по сторонам. 
– Интересно, сколько ещё таких выродков в запасе? – подытожила девочка и встала в полный рост. – Буквально на каждом шагу одно и то же. 
- Ничего не поделаешь, дочка, – мягко ответил ей мужчина и первым двинулся вдоль мертвых полуразрушенных домов, ведя за собой в поводу коня. – Таков наш мир и мы не знаем другого. 
Девочка тоже начала движение вслед за ним, тоже натягивая за собой повод серого скакуна, и они некоторое время шли молча, погружённый каждый в свои собственные мысли, и без особого интереса рассматривая то, что осталось от города. Город пылал, раскаленный полудневным – уральским солнцем, оба спутника чуть щурились от бликов, отбрасываемых покореженным металлом, банками из-под пива и осколками стекла, и вездесущая белая пыль лёгкими облачками вздымалась из-под человеческих ног и конских копыт. 
– А древним людям тоже приходилось драться и перестреливаться на каждом шагу, как нам? – наконец, спросила девочка, с любопытством глазея по сторонам и изучая окружающую их картину запустения и уныния под палящим тяжёлым солнцем. 
– Конечно, – небрежно ответил отец. – Иначе они бы не погибли все до одного, оставив после себя лишь руины и оружие... мы дошли, это здесь, – он первым, сняв пустые сумки с седла, проник в пустой, лишь замаскированный фанерой, дверной проём оружейного магазина. Внутреннее помещение отозвалось на их шаги гулким эхом среди прохладных стен евродизайна 21 века – стен, испещрённых следами от пуль. 
– А когда же мы зайдём в библиотеку? – недовольно спросила девочка. – Там ещё много книжек оставалось, которые я не прочитала, почти половина... ну, или... чуть меньше чем почти половина. 
– Да ни хрена там не осталось не прочитанного тобой, Айгуль. Ты уже во всей округе все книги прочитала по двадцать раз, – раздражённо ответил отец и тут же торопливо продолжил, стремясь сгладить свою резкость. – Ладно, зайдём сразу после этого места. А ты пока сама поищи для себя патроны, давай, привыкай к самостоятельности, – и он первым начал загружать сумки коробками патронов, и делая вид, что не замечает, как дочь, выразив своё пренебрежение к столь лёгкому заданию презрительным хмыканьем, тоже углубилась в проходы среди стеллажей. 
– Как же так случилось, что все древние люди куда-то исчезли, а все материальные предметы остались в целости? – задумчиво спросила она вполголоса как будто сама себя, но отец всё-таки ответил ей из отдаления, скрытый полками и стеллажами: 
– Что такое "материальный"? 
– Объяснять всё философское содержание этого слова слишком долго, – важно начала девочка. – В данном случае я его использовала в качестве лексемы, обозначающей неодушевлённые предметы. Так куда же вдруг подевались все одушевлённые... хммммм... предметы, а, пап? – она завернула за угол, образованный наваленными до потолка ящиками, и нос к носу столкнулась с человеком с голым кожистым черепом. 
Человек обладал внешне обычной, но при этом совершенно жуткой, вызвающей ужас и отвращение внешностью, с остановившимися, словно стеклянными, глазами, и немного смахивал на человекоподобное существо, созданное методом компьютерной графики – он удерживал в вытянутой руке пистолет, почти упирая выходное отверстие ствола в лоб девочке, и другой рукой мягко приложил к своим губам указательный палец, приказывая хранить молчание и глядя на Айгуль в упор. Айгуль сразу замолкла и остановилась, и то, что она внезапно перестала разговаривать и двигаться, сразу дало понять её отцу, что в не видимом ему участке магазина что-то происходит, он плавным движением достал из кобуры пистолет и начал передвигаться в ту сторону с нарочитым шумом, спокойно продолжая беседу: 
- Бог знает, что там у них произошло, дочка. В легендах говорится о каком-то ослепительном свете, растворившем все живые тела и оказавшемся безвредным для всего остального, – мужчина боковым зрением уловил внезапное, едва заметное движение справа от себя и каким-то чудом успел увернуться от меча, с лёгким свистом всё-таки вспоровшего остриём у него на щеке кожу, тут же, продолжая движение своего корпуса с уходом вниз и при этом разворачиваясь вокруг своей оси, обратным хватом выдернул из ножен ятаган и, плавно и стремительно завершив низом полный поворот по физически естественной траектории, с жуткой лёгкостью перерубил обе ноги врагу, тот не закричал и даже не застонал, но при этом с чавкающим звуком упал на пол обрубками ног с забившей оттуда кровью, и другой это услышал – он на миг скосил глаза в ту сторону, всё так же жестко удерживая пистолет перед лбом девочки, и когда он перевёл взгляд обратно, девочки там уже не было – он мгновенно ушёл в кувырок, и уже в полёте у него с резким звуком слетела с плеч голова, снесённая ятаганом Айгуль сразу после короткого металлического взвизга, какой бывает, когда очень быстро выдёргиваешь из ножен клинок. В этот момент враг, что атаковал её отца и только что остался без ног, развалился пополам до самого паха на две одинаковые половинки под ударом ятагана, мужчина с окровавленным оружием в двуручном хвате по-кошачьи бесшумно едва успел отскочить от ударивших во все стороны фонтанов крови, и в следующий миг на него кинулись, словно материализовавшись из воздуха, сразу двое – он вновь каким-то чудом сумел уйти от удара мечом одного, и тут же перед ним сверкнул клинок второго. 
Их мечи с лязгом столкнулись, рассыпав искры вокруг, отец Айгуль стремительно провёл атакующую серию ударов, по-прежнему удерживая ятаган двумя руками за длинную рукоять, эта серия начала гнуть и оттеснять врага, загоняя его в глухую безнадёжную оборону, но второй из врагов снова возник сбоку, и мужчине пришлось снова выполнять уход — он оказался спиной к наваленным ящикам и с молниеносной скоростью, полыхая клинком, как молнией, успел отбить серии, сразу же обрушившиеся на него с двух сторон, и тут враги словно раздвоились каждый, и перед ним возникло уже четверо человек. 
– И как вы все тут помещаетесь? – участливым тоном успел спросить мужчина, когда они все четверо одновременно по смыкающимся диагональным линиям кинулись на него с четырёх сторон... 
Девочку здоровенный враг с таким же голым черепом и остановившимся взглядом, как и у всех остальных, ударил всем телом сбоку, внезапно выскочив из узкого прохода, когда она, прекрасно слыша шум битвы и лязг мечей, бежала отцу на помощь, с юркостью ласки петляя по лабиринту среди полок и стеллажей, – он обрушился на неё всей громадной массой мускулистой плоти и отшвырнул её в проход на противоположной стороне, словно мячик – Айгуль безнадёжно и неостановимо падала вниз, и враг падал сверху на неё, словно громадная живая глыба камня, но девочка уже в полёте изогнулась худым гибким телом и, перевернувшись в воздухе, выбросила вверх обе ноги через спину так, что когда они наконец оказались на полу, бычья шея ублюдка оказалась в "замке" её ног, сверху обрушился на неё меч очередного врага, и у неё уже не было никакой свободы для ухода или манёвра, и ей пришлось, лёжа на спине и стискивая ногами шею первого из нападавших, встретить вертикальный удар меча самым обычным блоком, искры вновь обрушились с лязгнувших клинков, засыпая ей лицо и заставив слегка зажмуриться, она, что есть силы напрягая мышцы обеих рук, удержала над собой ятаганом сверкающее лезвие вражеского меча, и одним резким движением сломала ногами шейные позвонки того, что напал на неё первым, тут же слегка сдвинулась всем телом под тем, что давил на неё мечом, всей тяжестью клоня его всё ближе и ближе к детскому лицу, и одновременно чуть наклонила клинок ятагана влево по косой линии – вражеский меч с визгом, напоминающим детский крик, соскользнул с её клинка и врезался в кафельный евростильный пол с такой силой, что обломки кафеля сверкающим фейрверком вылетели вверх, хлестнув его по лицу и тоже заставив прижмурить глаза, и именно в этот момент девочка всадила ему в висок невесть откуда взявшийся в её правой руке длинный стилет, стилизованный под оружие времён Людовика 14-го, враг ещё некоторое время продолжал нависать над ней, сохраняя полную неподвижность и глядя в её лицо тусклыми, всё так же ничего не выражающими глазами, и затем он как-то враз обмяк всем телом, словно растёкся, и навалился на Айгуль мягкой бесформенной грудой, напоминающей груду расплывшегося в лепёшку коровьего дерьма, и даже вроде как бы послышался хлюпающий звук, и тут с грохотом опрокинулась стена стеллажей, на которую рухнул спиной, отбиваясь от нескольких нападающих её отец, вот он упал навзничь, вот двумя мгновенными движениями меча отбил два почти одновременно обрушившихся на него сверху удара, рывком прямо из лежачего положения отпрыгнул назад, пытаясь в прыжке встать на ноги, но враги напирали с такой стремительностью, что у него не хватило для этого какого-то мгновения, и он вновь опрокинулся спиной вниз, вновь сокрушив при падении ящики и стеллажи – тут же несколько вооружённых мечами нападающих сунулись к нему со всех сторон, мужчина с огромной скоростью завертелся на полу, отбивая и отбивая удары, тут один из клинков вонзился в пол прямо рядом с его головой, которую человек едва успел отдёрнуть, он мгновенно на обороте корпусом отхватил руку, державшую этот меч, и в этот миг разом взметнулись над ним сразу несколько клинков, сверкая сталью в редких проникающих с улицы солнечных лучах. 
Остатки витрины разлетелись в мелкое крошево под ударом мускулистой конской груди, когда девочка влетела в магазин верхом на лошади прямо сквозь обломки толстого стекла – она пролетела витринный проём, окружённая вся целиком, словно нимбом, пылающими алыми протуберанцами внешнего солнечного света, взвихряющимися из-за её спины, и на фоне остающегося позади неё окна она выглядела, словно чёрный силуэт в огненной короне – вот она с криком налетела своим конём на горы поломанной мебели и полок прямо перед лежащим на полу отцом, тот быстро извернулся на полу, уворачиваясь от падающих предметов, но его враги не успели среагировать вовремя, и обрушившаяся мебель смела их со своего пути, а в следующий миг прямо в центр их толпы с визгом влетел конь, неся на себе Айгуль, голова первого же врага, попавшего ей под правую руку с зажатым в ней ятаганом, отлетела в сторону, крутясь, словно чёрный мяч, тут же конь со страшной силой взмахнул передними копытами, и голова ещё одного треснули под страшным ударом, и в следующий миг конь перенёс вес на передние ноги и так же резко ударил задними копытами назад, и ещё двое отлетели в стороны с размозжёнными черепами – Айгуль быстро и яростно заработала по сторонам сверкающим клинком, снося головы и разрубая черепа, забытый всеми её отец вскочил на ноги одним движением и обрушился сбоку на не ожидавших его нападения врагов, и вновь из под его рубящих ударов фонтанами ударила во все стороны кровь, он резко и коротко свистнул, не переставая с огромной скоростью размахивать ятаганом, и в ответ на свист немедленно раздалось с улицы ржание, и уже сквозь другой витринный проём, тоже сокрушая по пути остатки толстого витринного стекла, ворвался ещё один конь, он снёс с пути часть словно всё увеличивающейся толпы врагов, и диким, почти человеческим голосом завизжал, нанося удары копытами во все стороны, словно окружённый волками лось, мужчина метнулся к нему, с яростной энергией прорубая себе дорогу, вот он косым ударом клинка прорубил до середины груди последнего из оказавшихся у него на пути врагов и, выдернув ятаган из чужой плоти, одним прыжком, словно птица, взлетел в седло, уже отсюда он слегка наклонился вправо, одновременно бросая коня вперёд, и зарубил ещё одного, конь его метнулся к выходу сквозь свободный проём, вновь сметая телом всё и вся на своём пути, и мужчина яростно закричал: 
– Доча!!! 
на мгновение сдержал стремительный порыв коня, с трудом натягивая поводья, когда он мельком уловил юркое движение из дальнего угла в сторону тоже давшей шпоры коню девочки и почти вслепую, наугад выбросил в ту сторону левую, свободную от ятагана руку – узкий длинный нож вылетел из его руки тусклой рыбкой и угодил уже вскинувшему лук врагу прямо между глаз, тот медленно стал заваливаться назад с остановившимся дыханием и раскрытым во всё лицо ртом под торчащей из переносицы изысканно тонкой рукояткой ножа, ещё миг – и оба, отец и дочь, вылетели на мирную жаркую улицу под палящими лучами уральского полдня, отец пригнулся к конской холке, как будто всем телом толкая коня вперёд, в бешеную, безумную скачку, и конь чуть присел перед тем как яростной живой торпедой сорваться с места, тут выскочил на дорогу перед ними один из гологоловых нападающих, но он уже не успел пустить в ход свой меч, потому что мужчина уже налетал на него со всей скоростью несущей его лошади, и ему пришлось лишь чуть наклониться вбок, чтобы одним взмахом, без малейших усилий снести голову и этому, затем с тонким нежным звуком запел, разворачиваясь в воздухе, тонкий длинный аркан, брошенный вторым выскочившим из закоулка ублюдком, – аркан сильно и жёстко захлестнул горло уже несущейся во весь опор девочки и должен был сорвать её из седла наземь, но она успела одним движением, повернувшись назад в седле, перерубить растягивающийся от её шеи аркан, и вот уже отец с дочерью легко, как кентавры, летят на распалённых конях сквозь мёртвые улицы меж полуразрушенных домов в сторону чуть темнеющих неподалёку Уральских гор. 
Тут пространство позади них как будто вздохнуло, потом словно выдохнуло и потом налилось чудовищно мощной вибрацией, переходящей в грохот десятков копыт, и ещё через мгновение позади скачущих людей как бы набухла и налилась плотью и затем отчётливо проступила передняя линия летящий вслед за ними погони, за которой слитно и черно темнела масса всех остальных преследователей, и Айгуль, кинув назад короткий режущий взгляд, приникла грудью к холке коня и нежно прошептала ему что-то на ухо и в следующий миг сузила глаза и напрягла лицевые мышцы, стремясь правильно поймать ритм движения и словно слиться в единое целое с неудержимо и всё быстрее летящим вперёд конём. 
Они с огромной скоростью пронеслись по тропинке меж не очень высоких холмов и скал, относительно пологие места которых густо заросли кустарником и деревьями, и с приглушённым стуком копыт легко вылетели на свободное пространство – пространство перед ними словно раздвинулось вширь и превратилось в долину меж горных отрогов, здесь они по-настоящему пришпорили коней и с лёгкостью птиц понеслись по покрытой невысокой горной травой земле мимо словно медленно сдвигающихся назад массивных горных кряжей, а за ними почти впритык столь же стремительно и неудержимо неслись непроницаемо густые и тёмные ряды врагов, буквально вися на хвосте и почти настигая, так что оскаленные морды коней преследователей как будто касались сзади их спин, из-за этого у девочки с отцом не было ни малейшей возможности хоть на мгновение сбавить ход, они мчались и мчались, всей душой чувствуя близкую, дышащую им в спины погоню, и когда долина закончилась и перед ними выросла первая громада скалы, они влетели в узкий отрог, не снижая скорости и едва не расшибив головы о нависший к ним навстречу отрицательным уклоном горный кряж – сразу за кряжем оказался крутой поворот, который затем спрямился и тем самым превратился в страшно узкое ущелье, люди, как тени и почти так же бесшумно, пронеслись по ущелью и нырнули в узкий лаз сквозь скалу, и их мгновенно поглотила тьма – преследователи без малейшей заминки рванулись за ними следом, но тут отец, под уздцы увлекая за собой лошадь с девочкой в седле, повёл коня в боковой коридорчик, настолько узкий, что на ребёнку миг показалось, будто там не пролезть – они вильнули по изогнутыми проходу, оставив замешкавшихся преследователей позади, проход на пару метров спрямился, и через эту пару метров перед ними вновь оказался крутой поворот. Отец натянул поводья, сдерживая распалённого и тихо всхрапывающего, роняя хлопья пены, коня, и прошипел в сторону дочери: 
– Шшшшшшш! 
И они двинулись в кромешной тьме строго вдоль стенки, чутко улавливая поводьями малейший наклон лошадиных туловищ и не давая им потерять равновесие – камни под копытами были покрыты влажным вековым мхом, и благодаря этому теперь их движение было абсолютно бесшумным, лишь мелкие камешки, с тихим зловещим шорохом мелкими струйками стекающие из-под копыт в остающуюся сбоку буквально в десяти сантиметрах бездну, нарушали мёртвое безмолвие вокруг. Бездна сбоку кончилась внезапно и тут же им пришлось сделать ещё один крутой поворот, и тут перед ними оказался проход, больше напоминающий дверную щёлку, отец покрепче сжал в руке повод дочериной лошади и начал, изгибисто раскачиваясь в седле всем телом, словно толкать собой в щёлку своего коня – щёлка была настолько узкой, что когда они наконец-то вырвались из этой смертоносно удушливой и тесной каменной горловины в более просторный коридор, на какой-то миг в красноватом отсвете откуда-то блеснувшего встречного луча ребёнку показалось, будто бока коней содраны до самого мяса, которое светится красным в этом едва уловимом свете впереди – но тут перед ними оказался ещё поворот, и ещё зигзаг, которые они проскочили стремительно, словно струящиеся меж камней змеи, и уже за следующим поворотом солнце ослепляющими жаркими лучами брызнуло им в глаза сквозь угловатый, словно обросший клыками со всех сторон наподобие драконьего рта, выход из горного чрева, и стало видно, что шкуры на конских боках почти целы, и лишь глубокие и рваные продольные борозды, оставленные на них тяжёлыми складками скал, обильно сочатся кровью, действительно окрашивая их в тёмно-красный цвет, тут внезапно раздался позади них многоголосый душераздирающий крик и лошадиное ржание, и сразу же послышался грохот падающих вниз камней и затихающий визг людей и животных, сорвавшихся в пропасть, и ещё не закончился этот шум, как Айгуль и её отец вымахнули из внутригорного прохода на открытое пространство следующей долины, оставив безумные предсмертные крики позади в скалистом чреве, и гулкий в замкнутой темнице горы, скрежещущий стук копыт их коней умягчился на зелёной траве и стал почти не слышен, и сквозь него словно проступили мирные звуки летнего дня Уральских гор с пением птиц и стрекотанием кузнечиков. 
Они какое-то время неслись по зелёному ковру вскачь, то и дело оглядываясь, но позади так никто и не появился, и люди начали потихоньку сбавлять темп и, наконец, перешли на шаг, тяжело дыша и зыркая вокруг сумасшедшими воспалёнными глазами. 
– Почему они не стреляли? – первой нарушила молчание Айгуль. 
– Это были горные, – хрипло ответил мужчина. – Они, как оборотни и ночные крысы, предпочитают скрытность и тишину. 
Девочка некоторое время молчала и ехала шагом рядом с ним, напряжённо морща лоб. 
– А почему же не стреляли мы? – неожиданно спросила она и резко повернула коня, натягивая поводья, и этим движением заставила остановиться отца. 
Отец некоторое время недовольно молчал, избегая её взгляда, но девочка удерживала лошадь перед ним поперёк, загораживая путь, и ему пришлось нехотя ответить: 
– Мы не смогли запастись патронами, если ты помнишь. 
Девочка некоторое время в полном обалдении взирала на него, разинув рот. 
– И что же теперь? – ошеломлённо спросила она. 
Отец пожал плечами и снова тронул коня в неспешный шаг. 
– Пока же справляемся, – равнодушно ответил он. – А патроны найдём – где-нибудь они ещё должны быть, хотя... рано или поздно они кончатся повсюду, так что тебе в любом случае придётся научиться стрелять из лука. 
Горные, все как один с голыми кожистыми черепами, и все как один поджав по-восточному ноги, правильными бесконечными рядами сидели на травянисто-скалистом склоне горы с неподвижностью каменных изваяний или столбов – сидели в длинных балахонах, отдалённо напоминающих солдатские плащ-палатки второй мировой, отгремевшей очень давно, в двадцатом веке, и смотрели неподвижными, словно неживыми глазами непонятно куда – то ли вдаль, то ли внутрь себя каждый, то ли просто прямо перед собой, и один из них, по всем признакам – самый главный – сидел впереди всех, тоже поджав ноги и тоже не шевелясь, только ни глаз, ни лица его остальные горные не видели, ибо он сидел впереди спиной ко всем прочим, его худые угловатые плечи чуть топорщились, проступая сквозь плотную ткань балахона, и резкий горячий ветер, налетая порывами и пригибая к почве траву, то и дело шевелил капюшон, которым была покрыта его голова. 
– Их больше нет, – неожиданно нарушил всеобщее гробовое молчание один из Горных, сидящий в первом ряду, и лёгким гибким движением мощного зверя поднялся прямо из сидячего положения в полный рост – он был высок и костист, его худое лицо тяжело бугрилось могучими лицевыми костями, натягивающими нездорово-жёлтую и сухую, словно пергамент, кожу, и его глаза не были пустыми и бессмысленными, как у всех прочих, а светились острым умом, во всём остальном же – он ничем не отличался от остальных. 
Он подошёл к главному сзади и повторил чуть тише, но с той же уверенностью и силой: 
– Их больше нет. 
Главный чуть слышно вздохнул и точно таким же, как и его собеседник, лёгким звериным движением тоже выпрямился в полный рост, без малейшего усилия распрямив только что поджатые под полностью расслабленным телом ноги. 
– А те? – спросил он нежным мелодичным голосом и повернулся лицом к остальным Горным, откидывая с головы капюшон и пристально глядя на сразу склонившие перед ним головы Горных, и заходящее солнце нежным золотистым светом осветило полудетское девичье лицо – лицо в точности такое же, как и у Айгуль, полностью повторяющее все её черты, лишь холодноватый и какой-то чрезмерно мудрый взгляд и совершенно голый череп без всяких чёрных башкирских кудрей, как у Айгули, придавали ей какую-то более взрослую – холодную и отстранённую – красоту, заставляющую подсознательно воспринимать её не как вступающего в пору подростковости ребёнка, а как заканчивающую подростковый период девушку. Она скользнула жёстким взором по своей армии и остановила взгляд на собеседнике, явно ожидая ответа и явно не желая по несколько раз повторять один и тот же вопрос. 
– А те, – заторопился мужчина, поднимая голову из поклона, в котором склонился, как только девушка встала на ноги, – а те... – он на миг замер и поплыл лицом, помутнев взором и расслабляя лицевые мышцы, и стал похож на дебила, рассматривающего нечто, не видное остальным, затем так же быстро вышел из транса и уверенно закончил с прежним ясным и пронзительным взглядом, – а те ушли, госпожа. 
Девушка недовольно поджала губы и отвернулась в сторону долины, уже утопающей перед ней в красноватой дымке умирающего летнего дня. 
– Интересно, куда они теперь направляются? – задумчиво произнесла она, словно обращаясь к самой себе, но мужчина воспринял это как вопрос, обращённый к нему. 
– Скорее всего, в аул, – без малейшей заминки ответил он. – В тех местах больше негде передохнуть и запастись всем необходимым. 
– Кто у нас в ауле? – коротко спросила девушка, всё так же пристально глядя в лежащую перед ней долину, словно пытаясь что-то в ней разглядеть. 
– Йойхо, Госпожа, – немедленно ответил Горный. 
Девушка тут же качнула головой из стороны в сторону настолько порывисто, что, будь у неё волосы, как у Айгуль, они бы непременно разметались по её плечам. 
– Не годится, – резко ответила она. – Йойхо слишком тупой. Пошли туда ещё Элза и..., Овруд, не выпускай их из виду, я хочу знать каждый их шаг 
Мужчина вновь поклонился тонкой девичьей спине в знак того, что он понял приказ и принял его к исполнению, и уже повернулся было, чтобы удалиться, но неожиданно остановился и вновь оглянулся с напряжённым и размышляющим выражением лица. 
– Госпожа, – несмело начал он, не приближаясь к ней, и девушка чуть повернула голову в ответ на его возглас, – чего мы хотим от этих двоих, ребёнка и мужчины? 
Госпожа вновь повернула голову в прежнее положение и снова начала смотреть прямо перед собой в багровый густеющий сумрак ещё более заледеневшим взором. 
– Они выведут нас на Город, – холодно ответила она. 
Мужчина вновь шагнул было назад, чтобы уйти, и вновь как странно замешкался, ерзая за спиной у главной и словно не решаясь что-то спросить, и она, звериным нюхом почуяв его замешательство, резко повернулась и пронзительно взглянула ему в глаза в близкого расстояния с такой силой, что Овруд невольно отшатнулся от этого взгляда, как от внезапного и обжигающего удара хлыстом, он вновь согнулся в поклоне и попятился, явно решив всё-таки не напрашиваться на неприятности и уйти, не задавая более никаких вопросов, но окрик Госпожи остановил его. 
– Что-нибудь ещё, Овруд? – ледяным тоном спросила она. Мужчина немного помешкал, не глядя ей в лицо и собираясь с духом, и внезапно решился. 
– Госпожа, – с напряжением пловца, бросающегося с высокой скалы в воду, спросил он, – а они сами-то знают дорогу в Город? 
Госпожа вновь повернулась к нему спиной и снова остановила взгляд на алом закате в дымном вечернем мареве. 
– Нет, не знают, – всё так же холодно ответила она. – Но... они приведут нас в Город. 
Мужчина ничего не понял, но он вновь поклонился стройной напряжённой спине и наконец-то отправился выполнять приказ. 
Посёлок в небольшой долине среди невысоких гор жил обыденной вечерней жизнью – готовил еду, нянчил детей, пил опьяняющее пойло, почти не обращая внимания на въехавших в него всё тем же неспешным шагом Айгуль и её отца, и выглядел бы совсем мирно и привычно, если бы не скользкие, отполированные бесчисленными прикосновениями ладоней рукояти мечей и ятаганов, торчащих из заспинных и поясных ножен, и если бы не самое разнообразное огнестрельное оружие, при всей внешней мирности картины всегда находящееся у поселковых под рукой. 
Отец и дочь неторопливо проехали вдоль улицы мимо юрт и кибиток, одинаково обвитых лентами дыма от костров, вежливо кланяясь в ответ на мимолётные, но при этом внимательные и пронизывающие взоры. 
– Мир вам, – первым произнёс отец, останавливая коня возле двухэтажного дома с верандой и двойными дверями и отчётливо заметной небольшой дощатой будочкой уличной уборной неподалёку от его угла. Все присутствующие одновременно повернули головы в его сторону и одновременно слегка кивнули, прервав на миг свои занятия, и опять – внешне равнодушные и скользящие взгляды были странно цепкими и пронизывали вновь прибывших насквозь – от этих быстрых взглядов Айгуль почувствовала озноб и невольно передёрнула плечами, напряжённо и сосредоточенно поджимая губы, она машинально коснулась ножен за спиной, словно желая убедиться, что её верный ятаган по-прежнему при ней, и, соскакивая с коня на землю, инстинктивно постаралась в момент соприкосновения с землёй оказаться спиной к стене, словно опасаясь нападения сзади. Девочка ещё раз быстро и теперь уже хищно и жёстко, успев совладать с собой, скользнула взглядом по лицам находящихся вокруг людей и тонкой и стремительной, и при этом почему-то светлой, словно солнечный луч, тенью скользнула вслед за отцом в дом. 
Внутреннее помещение встретило их многоголосым гомоном и почти непроницаемыми клубами табачного дыма, в который они окунулись, как в густую серую грязь – они оба просквозили сквозь неё, то и дело исчезая в густых извивах, направляясь к стойке бара на противоположной от входа стороне. 
– Салям, Аглям, – почему-то в рифму и достаточно громко, стараясь перекричать окружающий шум, крикнул отец девочки в спину бармену, наклонившемуся с непонятной целью под прилавок, и, перегнувшись через стойку, похлопал его по круглому, обтянутому исподней рубахой плечу. Бармен выпрямился со стремительностью, неожиданной в таком массивном теле, одновременно ухватывая под фартуком изогнутую рукоять ножа. Он на протяжении одного быстрого, почти не уловимого человеческими чувствами мгновения настороженно вглядывался в лицо мужчины сквозь сизый табачный дым, а затем его одутловатое лицо с редкой порослью жёстких курчавых волос расплылось в весёлой и залихватской улыбке, выражая искреннюю радость. 
– Хо-хо, Фарит, какие люди, салям алейкум, дорогой!!! – восторженно заорал он и перегнулся через стойку с распростёртыми объятиями настолько порывисто, что часть чистых, перевёрнутых донышками вверх стаканов с грохотом съехала с наклонившейся столешницы и обрушилась на пол. Аглям, не обратив на это никакого внимания, ухватил Фарита в медвежье объятье и, стиснув толстыми руками, приподнял над полом, словно стремясь перетащить через стойку к себе, но не сделал этого, а лишь затряс его от избытка чувств, словно тряпичную куклу, хохоча и колотя его попеременно то одной, то другой рукой соответственно то по одному, то по другому плечу. Фарит от души засмеялся и тоже обнял его, тоже хлопая ладонями по плечам, от этих движений раскачиваясь у него в руках, на турнике. 
- Хватит, – сквозь смех сказал он ему, – прекращай, старый хрен, задушишь. 
Аглям бережно опустил гостя обратно на пол и, зачем-то отвернувшись, кончиком фартука торопливо вытер что-то со своего лица возле самых глаз. 
– Это, что, Айгулька, что ли? – с совершенно неподдельным недоумением спросил он, поворачиваясь обратно и вытаращивая на девочку глаза. – Ни хрена себе вымахала, иди сюда, крошка, обними и поцелуй дядю Агляма. 
– Здравствуйте, Аглям-агай, – культурно ответила Айгуль и послушно шагнула вперёд, намереваясь обнять и поцеловать его, но Аглям вдруг заметно смутился и, торопливо протянув над стойкой руку, схватил маленькую ладошку девочки и, бережно и осторожно сжав её в своей громадной ладони, аккуратно потряс в знак приветствия. Девочка чуть заметно и с несомненным ехидством усмехнулась, но не стала ничего говорить, а лишь ответила на рукопожатие, затем, не желая мешать разговору старших, отошла в сторонку и начала разглядывать выцветшие наклейки от старых вин, невесть с каких пор сохранившиеся на всех стенах вокруг. 
– Выросла, – со всё таким же искренним удивлением сказал Аглям, провожая девочку обалдевшим взглядом и одновременно откупоривая большую, оплетённую каким-то тонкими длинными ветками глиняную бутыль. 
– Да? – в некотором замешательстве сказал Фарит и, повернув голову, с интересом посмотрел на свою дочь, как будто увидел её впервые. – Я бы не сказал. Такая же, как и была. 
– «Такая же, как была» когда – сегодня утром, что ли? – засмеялся Аглям и первым поднял небольшой хрустальный стаканчик, как-то сохранившийся с "прежних времён". – За детство, которое осталось позади! – провозгласил он, треснув нежным боком стаканчика о точно такой же стаканчик, уже словно самостоятельно прыгнувший в руку Фариту. 
– За детство, – негромко согласился Фарит и сразу вслед за другом тоже единым махом опрокинул содержимое стаканчика в рот. 
– Как там? – небрежно спросил Аглям и захрустел свежим огурцом. – Ублюдков много? 
- Ааааа, – вяло повёл рукой Фарит. – Шебуршатся. Все, как, обычно. Крыс всегда хватало. 
Аглям экономно кивнул головой в знак того, что он всё понял, и налил по новой. 
– Нда, – задумчиво изрёк он, удерживая стаканчик на весу. – В прошлом году твоя Айгуль цитировала какого-то Станислава Лема, что за имечко, черт возьми, ни разу здесь никто такой не появлялся, и никто его в горах ни разу не встречал, так вот этот никому не известный Станислав Лем якобы сказал: "С годами я утратил веру в способность человека измениться к лучшему". Лучше не скажешь. Давай, Фарит, пора выпить за нашу встречу. 
– За встречу, – уже чуть пьяно согласился Фарит и, выпив, тоже потянулся за закуской. – А как здесь? – Фарит явно решил, что настала его очередь задавать неясные вопросы и получать уклончивые ответы. 
Аглям некоторое время молчал, и лишь тяжёлая горизонтальная складка, вдруг перечертившая его лоб, показала, что вопрос его задел. 
– Хм, – чуть слышно хмыкнул он со странной, напряжённой усмешкой, – здесь. 
Фарит больше не стал ни о чём спрашивать, он лишь внимательно и пристально посмотрел другу в глаза и зачем-то коснулся за спиной ножен, таящих в себя ятаган. 
– Наливай, – подсказал он. – Как сказала бы Айгуль, время пьянствовать и время прекращать пьянство, хотя... она, по-моему, это тоже где-то прочитала. 
Они вновь стукнули донышками стаканчиков о деревянную стойку бара, после того, как вылили содержимое каждый внутрь себя. После этого они оба некоторое время хмуро молчали, уже без всякого аппетита жуя закуску. 
– И что теперь? – неожиданно спросил Аглям и взглянул Фариту прямо в глаза из-под набрякших век. Фарит вяло пожал плечами. 
- Древний мир уже не вернётся, – вяло ответил он, – будем жить, как получается. 
Аглям прекратил жевать. Он впервые за всё время выпрямился в полный рост, и теперь стало видно, что он гигант. Он стоял перед Фаритом, расправив плечи под самый потолок, и смотрел на него сверху вниз прямым немигающим взором. 
– Значит, – медленно начал он, – вся эта шваль так и будет тут строить из себя, а мы должны прятаться и молчать? 
Фарит помолчал и, взяв бутыль, теперь уже сам разлил по стаканчикам пойло. Он взял свой стаканчик и поднёс его ко рту. 
– Давай выпьем за то, что уже не вернётся, – предложил он. 
– Не буду я за это пить, – отрезал Аглям. – Всё, что не возвращается, не возвращается лишь потому, что никто не хочет это вернуть. 
Фарит вздохнул и поставил стаканчик обратно на стойку. 
– Если даже мир вновь пройдёт весь путь эволюции и придёт к тому уровню, который у него был перед катастрофой, то, во-первых, мы до этого не доживём, а во-вторых, катастрофа произойдёт снова, потому что человечество, в принципе, не способно совладать со своими собственными игрушками..., – принялся было объяснять он, но Аглям не дал ему закончить: 
– Во-первых, то, что мы не доживём, даже к лучшему, поскольку мы этот мир явно не украсим, во-вторых, не надо тут говорить за всё человечество, а, в-третьих, как сказала бы сейчас Айгуль, чем ты, Фарит, вообще, занимался, пока обезьяна превращалась в человека?... правда, она говорила, что и это не её слова, а откуда-то из книжки. 
– Конец фразы я не понял, – сухо ответил Фарит. 
– Естественно, – согласился Аглям. – Ты и не мог понять при таком подходе. 
– При каком "таком"? – уже явно начиная злиться, задал вопрос Фарит. 
– При пассивном, – отрезал Аглям. – Чтобы мозги не сдохли, надо ими беспрестанно шевелить, беспрестанно развиваться и беспрестанно двигаться вперёд. Человек должен непрерывно расти, иначе он начнёт непрерывно превращаться обратно в обезьяну. 
- Правильно, – злобно ответил Фарит. – Все люди так и делают, ты, что, не видишь? 
Неожиданно Аглям успокоился. 
– Если бы все люди так и делали, людей бы давно уже не было на земле, – мирно подвёл он итог дискуссии и тоже поднял полный стаканчик. – Ты слишком плохо думаешь о людях, Фарит, давай-ка выпьем за них, за людей, которые никогда не позволяют себе впасть обратно в свинство вопреки всем катастрофам, вопреки всем Горным и вопреки всей местной шпане. 
Айгуль стояла у огромного очага, на котором медленно крутился вертел с ляжкой крупного животного, и внимательно смотрела на огонь немигающим взором, и язычки пламени плясали в её глазах, придавая им алый, как у кошки, блеск. Она смотрела на огонь, сохраняя полную неподвижность, и не пошевелилась, даже когда здоровенная, поросшая редкими волосами грязная рука больно стиснула ей сзади маленькую полудетскую ягодицу и тут же проникла пальцами прямо в обтянутую кожаными брючками промежность. 
– Ага, подруга, – хрипло сказал ей сзади в ухо массивный парень с бритым черепом, продолжая тискать ей попку и промежность. Айгуль стояла совершенно неподвижно и со сразу отвердевшим лицом упорно продолжала смотреть прямо перед собой в пламя, пылающее в очаге. Отражённые язычки пламени всё так же продолжали ритмично и однообразно плясать словно живые в её остановившихся и оледеневших глазах, и от их движения глаза девочки словно пульсировали алым, как какие-то огромные, как у дракона, просвечивающие прямо сквозь тонкую оболочку глазных яблок артерии, а тем временем позади неё помаленьку собиралась целая толпа таких же, как и тот бритый парень, что всё продолжал сейчас механически тискать – он нависал над нею сзади, словно гора, рядом с которой она попросту терялась, и за его спиной толкалась и теснилась, подталкивая друг друга и ухмыляясь, вся пьяная компания, они похабно ухмылялись и без малейшего стеснения жадно рассматривали девочку с головы до ног. 
– Айда волоки её, чё ты, б…! – хриплым, дрожащим от возбуждения голосом произнёс мужичок с крысиной внешностью и большой аляповатой кружкой в руке. 
– На хрена? – деланно удивился бритый, всё тиская и тиская детскую ягодицу сквозь кожаные штаны и стараясь сохранять прежний самоуверенный вид, хотя первая тень сомнения и подсознательного страха уже омрачила его лицо. – Прямо здесь… чтоб… это… уютней. 
– Ну, – радостно подтвердил ещё один, похожий на бритого, как болванчик с того же конвейера, и с полной безмятежностью заржал вслух, явно ничего не боясь и явно ни в чём не сомневаясь, но от его тупого гогота на лице бритого лишь усилилось выражение беспокойства и неуверенности, и это выражение каким-то образом, словно тень, перекинулось на лицо мужичонка с крысиной внешностью, он сделал еле заметный, крохотный шажок назад и неожиданно сказал: 
– Да, ладно, она же, слышь, птенец, на хер, чё тут, баб что ли мало? 
Парень всё продолжал механически тискать девочку за зад, с напряжением о чём-то размышляя, он дёрнулся, на миг глянув за спину в сторону друзей, с любопытством и выжидающе смотрящих сзади на него, и вдруг решился. 
– Да ладно, чё, слышь, подруга, айда, это, слышь, ага… – и он, ухватив Айгуль за плечи, одним рывком повернул лицом к себе и тут же сдавилл ей огромной потной ручищей крохотную, едва начавшую формироваться грудь, всё пытаясь заглянуть во всё так же упорно и холодно смотрящие вниз и мимо него чёрные прищуренные глаза с почему-то сохранившимися в них алыми бликами, хотя огонь костра теперь оказался позади и не мог в них отражаться. 
– Слышь, ну чё, бля? – уже с закипающим раздражением повысил он голос и второй рукой вцепился ей прямо в промежность с такой силой, что девочка невольно поморщилась то ли от боли, то ли от отвращения и, наконец-то подняв взгляд, в упор взглянула ему в глаза снизу вверх – взгляд был режущ и остр, и её глаза были бы совсем похожи на дула спаренного пулемёта, если бы ресницы полузакрытых век не смягчали их смертельный металлический блеск. 
– Руку, – мягко сказал она и прерывисто вздохнула, словно после долгих мучительных слёз, – руку убери, – и затем, подумав, добавила. – Вернее, руки. Обе. 
– Чьёоооо!!!??? – с совершенно искренним изумлением переспросил бритый и загоготал, оглядываясь назад и приглашая подельников к веселью. Почему-то никто из стоящих у него за спиной не засмеялся с ним в унисон, даже давешний тупой бритый, похожий на первого – все прекратили гомон и гвалт и, перестав постоянно прихлёбывать из своих кружек, с напряжёнными обеспокоенными лицами смотрели на неподвижное лицо девочки. Однако бритый этого то ли не заметил, то ли не захотел заметить. Он повернулся к ребенку обратно и сразу же приставил к её тонкой шее невесть откуда взявшийся в его руке сверкающий нож. 
- Ну, да… – он не успел договорить. Айгуль коротким резким движением ударила его одновременно двумя руками чуть выше запястья: снизу и сверху на некотором расстоянии друг от друга, и от этого удара толстая кость нижнего предплечья сломалась сразу и с оглушающим сухим треском, и острый копьевидный обломок кости, покрытый тонкой плёнкой словно живой, дымящейся и пульсирующей крови, вылез наружу, пропоров кожу и ткани, и нож тусклой рыбкой вылетел из руки вверх, кувыркаясь в воздухе и разбрасывая по сторонам бледные серебристые лучи, бритый судорожно вдохнул, словно всхлипнул, но тут Айгуль подняла руку вверх и – взяв точно за рукоятку – небрежно вынула из воздуха уже начавший падать вниз нож и тут же неуловимо стремительным движением наотмашь взмахнула им перед собой – сверкающий клинок с лёгкостью луча описал быструю дугу и в какой-то момент издал неприятный тупо-режущий звук, Айгуль тут же повернулась и пошла в сторону зала сквозь оцепеневший строй бандитов, не глядя назад. 
Бритый некоторое время неподвижно смотрел ей вслед, и на его горле чуть заметно светилась красным тонкая кровавая полоса, напоминающая несложный поверхностный порез, но тут он неуверенным движением поднял обе руки к порезу и от этого движения на миг пошевелился всем телом, утратив стабильность положения, и тонкая линия на его горле тут же распахнулась во всю ширь, развалив горло до середины шеи, открыв завидневшиеся в глубине белые шейные позвонки, и на миг стала похожа на чью-то громадную окровавленную распахнутую пасть – бритый неловко взмахнул перед собой руками, словно пытаясь удержать ударившие из разваленного на две половинки горла фонтаны алой пенящейся крови, и захрипел с вытаращенными глазами, и от его хрипа кровь как будто ударила ещё сильней. 
Айгуль медленно уходила от него сквозь строй врагов, и её лицо было измученным и усталым, и от этого она вдруг стала казаться хрупкой немолодой женщиной маленького для своих средних лет роста. Первым пришел в себя мужичонка с крысиной мордочкой. 
– Ах, ты, бля!!! – заорал он и с неожиданным в испитом теле проворством рванулся вслед за девочкой, выхватывая из ножен меч и почему-то всё не выпуская из руки большую кружку, он уже почти что начал выполнять замах для горизонтального бокового рубящего удара, когда Айгуль вдруг повернулась обратно к бандитам лицом, пригибаясь на скручивающихся одна вокруг другой ногах, и из этого положения с невыразимой лёгкостью, снизу, от бедра, метнула всё ещё остающийся у неё чужой нож прямо из хвата за рукоять, даже не потрудившись перехватить его за лезвие для более удобного броска, тут же выдернула из ножен ятаган, с легкостью отбила один удар верхним блоком, второй, с другой стороны – нижним, и в следующее мгновение молниеносно убила прямым колющим одного из нападавших, снова отбила несколько ударов, орудуя мечом с такой скоростью, что вспышки клинка напоминали молнии, быстро снесла чью-то, тоже бритую, голову, молниеносно повернулась боком и на повороте отрубила чью-то руку с ножом, тут же вновь взмахнула мечом, зарубив ещё одного, опять с огромной скоростью и лязгом отбила несколько ударов и при последнем блоке использовала тяжесть удара, одновременно оттолкнувшись от пола, чтобы вылететь под ним в прыжок наверх и приземлиться на стол обеими ногами, вертикальным рубящим сверху зарубила ещё одного и вновь завертелась вокруг, с искажённым безумной ненавистью и отвращением лицом отбиваясь о нападающих уже не только ятаганом, но и ногами, тут на неё с рёвом бросились все присутствующие в баре ублюдки, и Айгуль успела убить лишь двоих, когда толпа налетела на край стола, на котором она стояла, стол опрокинулся, сбрасывая её с себя, как взбесившаяся лошадь, и девочка, уже падая, успела выдернуть из-за пояса револьвер и открыть по нападающим беглый огонь в упор, тратя драгоценные запасы патронов, тут чья-то грязная рука откуда-то ухватила её за запястье руки, сжимающей револьвер, и почти сразу же безвольно повисла, вдруг оказавшись отрубленной мелькнувшим в считанных сантиметрах от самой Айгули клинком, зачем-то всё продолжая цепляться за её запястье мертвыми пальцами заструившегося кровью обрубка. 
Фарит ухватил дочь за хрупкое плечо одной рукой и рывком поставил её на ноги, при этом успевая другой рукой, вооружённой ятаганом, орудовать вокруг, сокрушая бандитскую толпу, словно крапиву, он передвинул уже стоящую на ногах Айгуль себе за спину и, нанося несколько очередных ударов и жмурясь от капель брызнувшей после этих ударов крови, мельком взглянул в сторону, противоположную от валяющегося на полу стола. В той стороне Аглям с диким воплем сверкал сразу двумя ятаганами в двух руках, разрубая окружающую его вонючую плоть – Фарит с облегчением вздохнул и весь сосредоточился на битве с теми, кто маячил прямо перед ним, тут девочка обрела, наконец, утраченное после того, как отец швырнул её за спину, словно куль с мукой, равновесие, быстро сунула револьвер в кобуру, и мгновенно прянула вперёд, словно атакующая кобра, сжимая теперь уже двумя руками свой ятаган, клинки оружия трёх человек засверкали с безумной скоростью, словно солнечные лучи, со звоном и шорохом рассыпаемых искр ударяясь о вражескую сталь, вот люди шагнули вперёд раз, вот – второй, медленно и неотвратимо сминая оборону бандитов, и вдруг – всё кончилось в один неожиданный миг: только что не очень большое пространство бара было наполнено яростным рёвом битвы, звоном мечей и криками умирающих, и вот – последний из ублюдков вылетел на улицу с торчащей из груди рукоятью длинного фаритовского кинжала, по дороге превратив в мелкие осколки своим уже мёртвым телом древнее грязное оконное стекло – вокруг сразу настала тишина, нарушаемая лишь яростным хриплым дыханием трех победителей, каким-то образом уже оказавшихся спинами друг к другу в правильном равнобедренном треугольнике. Они быстро, слаженно и дружно огляделись вокруг налитыми кровью и яростью глазами и так же дружно и слаженно двинулись к выходу, на ходу привычно разворачиваясь цепью, настороженно оглядываясь вокруг, перешагивая через неподвижные и конвульсивно бьющиеся в предсмертной агонии тела врагов и временами слегка оскользаясь мягкими кожаными подошвами на толстом слое тёмной крови, сплошь покрывающей пол и уже начавшей сворачиваться и от этого ставшей похожей на большой толстый то ли блин, ли ковер – какой-то странный ковер с гладким и скользким тёмно-бордовым неровным покрытием. 
Они подошли к окнам и двери и выглянули наружу, по-прежнему удерживая наготове ятаганы. Снаружи уже были сумерки, и люди тёмными неразличимыми кучками стояли в разных местах, внимательно глядя на трёх бойцов невидимыми в сумерках глазами. 
– А вот и бараны, – холодно высказался в их адрес Фарит и с лязгом загнал в заспинные ножны ятаган. 
Аглям недовольно покосился на него и пробурчал: 
– Они будут в порядке, Фарит. Дай им время. Вот мы им показали пример, и теперь они знают, что всякие выродки не выдерживают настоящей драки. В следующий раз люди будут посмелее. 
– Посмелее, – с сомнением хмыкнул Фарит, но больше не сказал ничего. Он лишь повернул голову и взглянул на дочь¬. – Тебя ни на минуту нельзя одну оставить, – мрачно сказал он теперь уже ей. 
– Расту, – легко усмехнулась Айгуль, тоже аккуратно пристраивая в заспинные ножны ятаган. – Настройся, что в ближайшие сорок лет это будет случаться постоянно. Я уже настроилась, – и она первая вышла на улицу из душного, пропахшего потом и тяжёлым духом человеческой крови помещения бара. 
Мужчины ошеломлённо переглянулись и медленно двинулись вслед за ней с растерянными выражениями лиц. 
– Хммм-да, – чуть слышно произнёс Аглям, и на его лице отразились грусть и боль. 
– Аглям-агай, – неожиданно окликнула его Айгуль уже на улице, идя впереди и обернувшись через плечо. – У нас патроны кончились, ну… то есть… почти кончились. Вы не знаете, где бы их можно было раздобыть. 
– Пока не знаю, что тебе сказать, милая, – торопливо и выражением неописуемой озабоченности на лице ответил Аглям. – Я займусь этим вопросом, а пока – в нашем ауле большой выбор боевых луков. 
Айгуль некоторое время молчала и шла упругой походкой впереди мужчин. 
– Ну что ж, – наконец, задумчиво сказала она. – Я читала у одного писателя из древних, Жюль Верн его, по-моему, звали: «Наши предки пользовались этим оружием на протяжении тысячелетий, и им этого хватало, чтобы обагрять мир кровью» – примерно так, дословно не помню. Давайте, Аглям-агай, показывайте дорогу – мы освоили винтовку, освоим и лук. 
– Здесь налево, – тут же подсказал Аглям и прошептал, наклонившись к Фариту. – Теперь я знаю, кто в вашей компании глава семьи. 
Фарит невольно улыбнулся. 
– Вся в мать, – с гордостью резюмировал он, и неожиданная тень давней застарелой боли мелькнула в его глазах. 
Аглям шёл рядом и внимательно смотрел на него сбоку, не отрывая взгляда. 
– А где вторая половина семьи? – неожиданно и в лоб спросил он грубоватым тоном. – У тебя ведь было, как я помню, две дочери и жена. 
Фарит сделал вялый жест рукой, отметая его любопытство, и отвернулся, чтобы не чувствовать себя под прицелом вопрошающих и мудрых, всё понимающих глаз друга… 

– ФАРИИИИИИТ!!! – дико закричал далекий женский голос и прервался рыданиями, наполненными отчаянием и безысходным ужасом. 
Фарит, на много лет моложе, ухоженный и чисто выбритый, в аккуратном строгом костюме, бежал по улице обычного, ещё не разрушенного города, прижимая к груди сверток с плачущим ребёнком, и лихорадочно оглядывался и шарил глазами вокруг, ища подходящее укрытие. Улица вокруг него была наполнена безумными, душераздирающими криками ужаса, люди метались по всем сторонам, то и дело пробегая мимо Фарита то в одну, то в другую сторону, и его жена, бежавшая сзади с точно таким же свёртком на руках, в котором тоже плакал ребёнок, уже хрипела и задыхалась от непосильного бега, и крупные капли пота от усталости и ужаса заливали её лицо, смешиваясь с неконтролируемыми и непрерывно бегущими из глаз слезами. 
– ФАРИИИИИИТ!!! – снова закричала она и снова захлебнулась рвущимся из её груди плачем. Фарит коротко оглянулся назад и побежал ещё быстрее, упорно и хладнокровно прочёсывая взглядом окрестности, он завернул за один угол, пробежал ещё один квартал вперёд и снова свернул, одним прыжком перескочил канаву, разрытую строителями посреди улицы и вбежал между домов в безлюдные опустевшие дворы. 
– ФАРИИИИИИИТ!!! – донесся до него сзади душераздирающий крик, и Фарит снова кинул взгляд назад – там пока никого не было видно, его жена не успела свернуть в эту сторону. Фарит снова взглянул вперёд и затем быстро и цепко огляделся вокруг, и его глаза расширились, когда он увидел прямо перед собой слегка сдвинутую вбок круглую бетонную махину с железным закрытым люком колодца сверху. Махина лежала, скособочившись и открыв сбоку небольшую щель, ведущую в самые недра дренажной системы под городом. Фарит метнулся к ней, не снижая скорости, миг – и вот он уже нагнулся и заглянул внутрь. 
– ФАРИИИИИИИИИТ!!! – донеслось сзади уже громче, жена со вторым ребёнком тоже вбежала во двор, но Фарит уже протискивался вниз ногами, удерживая сверток с непрерывно плачущим младенцем на вытянутой руке сверху над головой. 
Он уже стоял в прохладной сырой тишине подземелья, когда безотчётное чувство вдруг заставило его положить ребёнка на какой-то бетонный обломок и, метнувшись назад, посмотреть наружу. Жена страшно медленно, как в каком-то другом, затормозившемся временном отрезке бежала к нему через двор, и её медленные плавные движения напоминали движения человека, бегущего по дну на большой глубине под толщей раздавливающей грудную клетку и тормозящей движения воды, звуки снаружи тоже затормозились, и теперь далёкие безумные крики ищущих спасения людей гулко и мёртво звучали в ушах Фарита, с трудом пробиваясь сквозь звуки его собственного тяжёлого дыхания и шума крови, с ревом пульсирующих в его голове. 
– Быстрее!!! – попытался крикнуть Фарит, но его губы с трудом шевельнулись, лишь начиная раскрываться так медленно, словно были из загустевшего свинца, и кое-как вырвавшиеся из его рта протяжные и бессмысленные, как мычание, звуки зазвучали гулко, утрбно и отстранённо, отдельными фонемами, не связанными между собой в членораздельные слова и фразы, Фарит вновь попытался закричать: 
– Быстрее, ради Бога!!! 
но тут же обнаружил, что его рот ещё не закрылся, продолжая мучительно медленно, с отчаянием стараясь преодолеть вязкий, загустевший вокруг прозрачной серой смолой воздух, выкрикивать последние фонемы предыдущего вопля, тут лицо его жены на бегу стало приобретать выражение смертного ужаса, и она начала медленно-медленно поворачивать назад голову, продолжая свой безнадёжный и бесконечный бег к мужу, её волосы плавно и тяжело взметнулись от этого движения вокруг головы, и они ещё не успели опасть обратно ей на плечи, когда женщина ещё крепче прижала ребёнка к груди и, явно потеряв надежду добежать до спасительной щели в земле, рванулась куда-то вбок, одновременно пригибая собственную голову к груди и словно сворачиваясь корпусом, пытаясь прикрыть собой ребёнка от чего-то страшного и пока видимого только ей, и Фарит невольно поднял голову и с недоумением зашарил глазами по небу вокруг, пытаясь увидеть неведомую опасность, заставившую его жену свернуть с пути, но тут жена упала под небольшой бордюрчик и плотно закрыла ребёнка собственным телом, сжавшись над ним плечами и головой и поджимая к животу ноги, чтобы ребёнок оказался в кольце её плоти – проделав всё это, она снизу вверх, исподлобья, взглянула в глаза Фариту и снова раскрыла рот, невыносимо долго начиная что-то кричать, и на сей раз её крик вдруг ощутился всем его сушеством даже раньше, чем был выкрикнут вслух: 
– ПРЯААААЧЬСЯААААА!!! – и Фарит в полной растерянностью уставился на неё непонимающими глазами, разинув рот, он вновь начал было шарить взглядом по небу и окрестностям вокруг, но тут резко и громко заплакала позади него дочь, он инстиктивно оглянулся на неё, и в тот же миг ослепительный поток света ударил его в спину, бросая лицом вниз, он, каким-то чудом сгруппировавшись в падении, сумел подхватить девочку на руки и совершенно беззвучно в обрушившемся на них снаружи невыносимом грохоте закувыркался по мокрым каменным ступеням вниз, бережно прижимая ребёнка к груди … 

Фарит нервно и раздражённо дёрнул головой, отгоняя призраков прошлого, и с усталой грустью и нежностью посмотрел в спину дочери, идущей впереди, тут они как раз вышли за поворот холма, отбрасывавшего на них тень, пошли в сторону заходящего солнца, и лёгкий гибкий силуэт стремительно шагающей девочки оказался словно обнят пылающим красным огнём и стал казаться совершенно чёрным на фоне заката – чёрным и призрачным, словно то и дело исчезающем в его пламени, тут откуда-то из юрт зазвучала нежная мелодичная песня, в песне были слова о каком-то неведомом прекрасном Городе, лежащим в скрытом месте среди Уральских гор, Городе, полном света и тепла, и необыкновенных прекрасных людей, населяющих его с древности, Городе, где человеку не приходится, словно дикому животному, ежесекундно отстаивать свою жизнь в бесконечных схватках с такими же, как он сам, человекоподобными зверьми, Городе, где звучат песни и создаются картины, Городе, ни имя которого, ни местонахождение которого не известно никому из смертных, и лишь боги да ангелы иногда посещают его, спускаясь с прохладного синего неба, дабы соприкоснуться в нём с подобными себе. Они шли втроём, мягко переступая обутыми в кожаные сапоги ногами по сплошному ковру невысокой горной травы, и песня обвевала их, успокаивая и согревая, словно тёплый летний ветер, прилетающий из гор. 
Айгуль остановилась и несколько мгновений ждала старших, задумчиво и пристально глядя прищуренными глазами на закат. 
– Папа, – сказала она, когда взрослые поравнялись с ней, – а этот… Город, он, что, и правда существует? 
Отец мельком взглянул на неё и, вздохнув, зашагал дальше, так что девочке пришлось волей-неволей зашагать рядом с ним, нетерпеливо ожидая ответа. 
– Нет, Айгуль, – мягко ответил он и бросил на Агляма предостерегающий взгляд, – никакого Города нет, это всё бабушкины сказки, – он некоторое время шёл молча рядом с дочерью и затем вновь повторил вслух. – Бабушкины сказки.