Князь Расуль Ягудин

3 ГЛАВА

​

​

Они вышли в Город из гор, как из стылого омута на солнечный морской пляж, и музыка, несущаяся из разных дверей и окон, оглушила их. Уже садилось солнце, и вечер подступал к улицам и домам длинными тенями, выползающими из арок и углов, и по мере того, как темнел воздух, всё ярче сверкали витрины магазинов и ночных дискотек. Из открытых по случаю летней жары дверей увеселительных заведений повылезали на асфальт едва подросшие дети и расхристанные молодые люди, они стояли у обочин и стен, смеясь и балагуря, и неудержимо и беспрестанно двигались на месте в такт ритмам, несущимся из всех сторон, и с искренним интересом и, на первый взгляд, без всякой враждебности глазели на странный отряд странных людей в странных одеждах, медленно передвигающихся верхом по мостовым среди сверкающих автомобилей, беспрестанно едущих из ниоткуда и в никуда. 
Айгуль ехала верхом впереди, и её глаза становились всё больше и больше по мере того, как всё новые и новые сверкающие, как на глянцевой обложке новенького журнала, картины безудержного веселья и полной отрешённости от любых проблем открывались перед ней, ритмичный бессмысленный гул музыки словно совпал с ритмом движения её коня, и от этого казалось, что её конь тоже танцует вместе с разодетой и раскрашенной публикой, трущейся на мостовых возле магазинов и баров. Она всё ускоряла и ускоряла шаг своего коня, помаленьку отрываясь от прочих, едущих позади неё, восторженная счастливая улыбка не сходила с её лица, становясь всё шире по мере того, как она углублялась в Город, как в омут посреди бесконечных болотистых почв, и полупьяная, полувменяемая молодёжь вокруг всё больше обращала на неё внимание, отвлекаясь от своих обычных дел и поворачиваясь в её сторону со свистом и улюлюканием, забывая о банках пива и косяках сигарет в руках, уже еле видных в неустойчивом свете пульсирующего неона – неона, совершенно ослепительного на фоне наконец-то спустившейся с окружающих гор ночной темноты. Айгуль ехала, не останавливаясь, всё быстрее и быстрее, словно торопясь увидеть всё, чего она ещё не видела в этом городе чудес и сверкающих рекламных щитов, вот она быстро миновала один перекрёсток, и открывшийся перед ней за этим перекрёстком новый квартал манил её россыпью новых и новых огней, и девочка тут же устремилась по освещённому ими пути, беспрестанно понукая коня, она теперь уже стремительно, как частичка с огромной скоростью завертевшегося калейдоскопа, пронеслась среди их манящих бликов на фоне как будто совершенно чёрных стен, тут же проскочила следующий перекрёсток и окунулась в новое неоновое марево и новый оглушающий грохот музыки, как две капли воды похожей на ту, что она слышала в предыдущем квартале только что, тут её мягко погладила по бедру, дотянувшись снизу, чья-то блудливая рука, но Айгуль даже не заметила этого прикосновения, стремясь всё вперёд и вперёд, словно там, впереди, всё новые и новые чудеса ожидали её, распахивая перед ней волшебные двери и заливая светом и холодом проходы меж узких каменных стен, похожих на стены смыкающегося горного ущелья-удавки, в следующий миг кто-то вызывающе и залихватски крикнул ей что-то из пестрой раскрашенной толпы у очередного бара, и девочка, услышав, обратила в ту сторону недоумённый одурманенный взгляд, тут её уже более нагло и просто пощупали сзади пониже поясницы, но Айгуль опять, словно не заметив, не обратила на это внимание, в этот миг перед ней возник очередной перекрёсток с грохочущей со всех четырёх углов музыкой, и её конь, идя ровным и привычным шагом, ступил на середину перекрещивающихся асфальтовых мостовых. 
Визг покрышек и тормозов перекрыл даже грохот музыки со всех сторон, и сверкающая красная машина спортивного типа пошла юзом, виляя носом из стороны в сторону и бугрясь клубами едкого сизого дыма из-под колёс. Шум и визг тормозящей машины был настолько громким, что он на миг перекрыл даже грохот музыки и гомон веселящейся ночной толпы, так что, когда машина наконец-то окончательно остановилась, на протяжении какого-то мига вокруг, казалось, сохранялась оглушающая ватная тишина, словно навалившаяся сверху на город. 
Некоторое время Айгуль в полном оцепенении и полной неподвижности, сидя верхом на застывшем посреди перекрёстка коне, чуть приоткрыв рот, глазела на сверкающую решётку чужого автомобиля, остановившегося в паре миллиметров от тонких ног её коня, и равнодушный поток автомобилей, сверкая фарами, как уклончивыми огоньками кладбищенских могил, вроде совершенно беззвучно обтекал её с обеих сторон в замершей вокруг неё непроницаемой глухой тишине, затем сквозь эту тишину начали, как сквозь чёрные стены, пробиваться первые звуки – звуки музыки, человеческого гомона и смеха и скрежета каких-то то ли механизмов, то ли компьютерных игр в недрах подвальчиков, в мертвенно бледные недра которых вели пластиковые двери, украшенные светом и мишурой. Люди, на миг оглянувшиеся было на едва не случившуюся автокатастрофу, сейчас, когда стало абсолютно ясно, что катастрофа не состоялась, потеряли к случившемуся всякий интерес и уже совершенно спокойно отвернулись, возобновив гвалт и хохот, и вновь начав непрерывно хлебать из банок и бутылок разнообразное пойло и тянуть из рукавов изогнутые самокрутки курева, сладко пахнущего, как дурман посреди вольных громадных степей, похожих на бесконечность. Девочка ещё некоторое время неподвижно посидела в седле, затем она приподняла поводья, чтобы вновь двинуться в путь вдоль сверкающих окон и витрин, но тут передняя, со стороны водителя, дверца спортивной машины раскрылась с лёгким приятным щелчком, и оттуда пулей выскочил молодой человек, почти мальчик, чуть старше самой Айгуль, одетый в простые повседневные одежды и этим полностью отличающийся от окружающей их на перекрёстке, занятой своими делами расфуфыренной толпы. Он раскрыл было рот с искажённым ужасом лицом, пытаясь что-то закричать, но тут девочка двинула коня вперёд, легко пересекла перекрёсток, и тут же исчезла и затерялась в потоке мёртвого электрического света, словно в трясине посреди мёртвых болот. 
– Куда ты лезешь под колёса?!!! – с неподдельным страхом завопил мальчик было ей вслед, однако сразу же замолчал, поняв, что девочки давно уже не видно, а его голос никто не слышит в гомоне и гвалте на улицах, туго пульсирующих светом и музыкой в тени слитно чернеющих, едва видных в темноте громадных гор. 
Айгуль притормозила возле очередного шумного бара, куда, в полуподвальчик, вели ажурные решетчатые ступеньки вниз, и тихой тенью проскользила мимо тусующихся возле дверей компаний, уже привычно не обратив внимания на то, что кто-то мимоходом пощупал её за зад, она окунулась в задымленное тесное помещение с голой девкой, извивающейся на возвышении в углу, и грохотом музыки, настолько громкой, что было совершенно непонятно, зачем все эти люди пытаются о чём-то говорить, если всё равно никто из них никого из них не может услышать. Девочка прошла к высокой стойке бара и, взяв прейскурант, друг заметила, что у неё мелко дрожат руки. Она некоторое время рассматривала прейскурант, наморщив лоб, и, наконец, явно так ничего в нём и не поняв, бросила его обратно на стойку и зачем-то уставилась на цветастые ряды бутылок на полках за спиной бармена, протирающего стаканы и не обращающего на неё никакого внимания. 
– Скажите, – несколько смущённо обратилась к нему девочка, и бармен тут же демонстративно передвинулся в противоположный конец стойки, по-прежнему не выпуская протираемого стакана из рук. Девочка вздохнула и снова уставилась на бутылки, морщась от табачного дыма и в растерянности пытаясь на цветастых этикетках что-нибудь прочитать. 
В это момент чья-то толстая, поросшая редким волосом рука стиснула сзади её ягодицу, и Айгуль, как будто это прикосновение привело в движение какой-то скрытый внутри неё механизм, слегка истерически захохотала вслух смехом, который был почти не слышен в окружающем гаме, словно затопившем её со всех сторон. 
– Дежавю, – сказал она достаточно различимым голосом и вновь захохотала вслух, не поворачиваясь к тискающему её с растерянным лицом здоровенному детине с бритой головой. 
– Чё? – переспросил тот, и выражение растерянности и замешательства стало ещё более заметным на его лице. 
– Дежавю, – охотно повторила девочка, повернулась к нему лицом, в результате чего получилось, что здоровенная пятерня на её ягодице, не отлипнув от неё, при повороте притиснула девочку вплотную к жирноватой груди в разрезе полурасстёгнутой рубашки, и повторила ещё раз:. – Дежавю – ощущение того, что вновь происходящее уже однажды происходило – например, потная рука сучонка на моей заднице. По-французски это звучит именно так – дежавю, – она запнулась и поправилась, – я думаю, что по-французски это звучит именно так, хотя что это за французский такой, я так до сих пор и не знаю. Тем не менее, руку лучше прими. А то в прошлое дежавю такой сучонок, как ты, очень херово кончил. 
– Да? – без всяких признаков страха и с неподдельным любопытством переспросил здоровяк, не переставая щупать девочку сзади. – А долго он кончал? 
– Долго и болезненно! – без заминки подтвердила Айгуль и попыталась высвободиться из руки, но добилась лишь того, что другой рукой детина вцепился ей в маленькую грудь, и от этого его движения девочка засмеялась вслух опять, на сей раз громче. 
– Дежавю, – повторила она снова и, встав на цыпочки, посмотрела над плечом ублюдка на собравшуюся позади него пьяную и любопытную хихикающую толпу, – всё до мелочей совпадает. 
– Ну так, зашибись, – осклабился сучонок, – значит, я тоже по кайфу кончу. 
Девочка перестала истерически смеяться в один миг. Она с каким-то надрывом вздохнула и наконец-то удостоила ублюдка взглядом, слегка запрокинув голову и по-детски распахнув холодные недружелюбные глаза. 
– Тебе этого кайфа не пережить, сучонок, – сказала она так мягко, так, что её голос был еле слышен, почти теряясь в гомоне и хихиканье пьяных молодых людей. И, помолчав, добавила с усталостью и грустью: – Ты меня очень разочаровал, сучонок. Я ведь думала, что такие выродки есть только в Горах, а в Городе все люди прекраснодушны, девственны и добры. Ты убил самую красивую сказку моего детства, сучонок, и я даже не знаю, как ты теперь сможешь расплатиться за всё – собственной кровью, что ли? Но одно я знаю совершенно точно – ты слишком большой и здоровый, а из этого следует, что я не смогу с тобой драться на кулачках, и из этого в свою очередь проистекает вывод, что мне придётся тебя убить. Мне очень жаль, сучонок, но я не вижу другого способа добиться того, чтобы ты перестал меня тискать, как корову: слов ты не понимаешь, а драться, как я уже сказал, я с тобой не могу. Так что… сучонок… может, ты всё-таки примешь руки добром? – девочка дрогнула голосом и с неожиданной печалью задрожавшим голосом произнесла: – Пожалуйста. Я очень тебя прошу. 
Начиная примерно с середины этой тирады, парень перестал непрерывно тискать ей задницу и грудь, хотя рук не убрал, и, продолжая цепляться за детское тело, как за единственную опору на глубине, с побледневшим заострившимся лицом смотрел Айгули в два чёрных бездонных омута глаз, посверкивающих красным, словно огненными искрами, в глубине. Когда Айгуль замолчала, он некоторое время стоял не шевелясь и продолжал смотреть ей в глаза сверху вниз. Наконец, он неуверенно откашлялся и дрогнул взглядом, словно бабочкиными крыльями на ветру. 
– А ты, чё, была в Горах, что ли? – хриплым изменившимся голосом спросил он, и при последнем звуке этого вопроса почему-то вдруг стихла, то ли выключившись, то ли просто закончившись, гремящая музыка, и неожиданно обнаружилось, что во всём баре уже стих также гомон и гвалт, и даже стриптизёрка на длинной, как кишка, выдающейся в зал сцене, перестала извиваться всем телом в мигающих огнях и стояла на сцене совершено неподвижно, свесив вдоль голого туловища стройные руки и испуганно глядя на Айгуль сверху вниз – продолжающие пульсировать в наступившем безмолвии огни электрических ламп плясали на её обнажённом теле и растерянном лице, ежесекундно меняя её облик, и от этого казалось, что она бессмысленно и конвульсивно дёргается на верёвочке, болтая конечностями и головой, как марионетка из пластика или папье-маше. Все присутствующие молча стояли вокруг и смотрели в лицо Айгуль огромными неподвижными глазами с отражающимися в их бездонной глубине огнями, прыгающими на поверхности глазных яблок, похожих на раскрашенное стекло, как у магазинных манекенов и кукол. Наконец, детина, всё ещё оцепенело державший Айгуль за задницу и грудь, медленно двинул глазными яблоками, изменяя направление взгляда, и посмотрел на рукоять ятагана, высящегося у девочки за спиной. Затем его взгляд опустился ниже и остановился на рукоятке бесполезного разряженного пистолета справа на поясе и на рукоятке холодно поблёскивающего в пульсирующем свете ножа с левой стороны. 
– Ты чё, правда, что ли, из Гор? – всё так же хрипло повторил он свой вопрос в слегка изменённом виде. 
– Так ты уберёшь руки или нет? – полюбопытствовала Айгуль, стараясь сохранять хладнокровие, хотя всеобщий страх и оцепенение начали передаваться и ей, замораживая её суставы и заставляя сжиматься грудкой. Детина, словно сомнамбула, перевёл заторможенный взгляд на свои руки, по-прежнему сжимающие девочку с двух сторон, и вдруг отдёрнул их, словно обжёгшись, и Айгуль наконец-то смогла облегчённо вздохнуть. Она в некотором замешательстве поправила за спиной ножны и неуверенно двинулась к выходу сквозь торопливо расступающуюся перед ней разодетую толпу. У самого выхода она оглянулась назад и увидела, что все окружающие всё так же безмолвно и испуганно смотрят ей вслед, и она слегка хмыкнула, испытывая удивление, и передёрнула плечами, направляясь по лестнице вверх. 
Улица встретила её прохладой, уже пришедшей из далёких тяжёлых гор, окружающих Город массивными тёмными телами, едва различимыми вдалеке на фоне звёздного ночного неба. 
– Ууууффф! – с неописуемо огромным, почти болезненным, судя по этому звуку, облегчением выдохнул кто-то у стены. – Ты в порядке, слава Богу, – и от стены отделился довольно просто одетый для этих злачных мест молодой человек. – Я уж чёрт знает что начал думать, с ног сбился, разыскивая тебя. Хорошо хоть ты на коне в бар не въехала, оставила его на мостовой, по этому коню я и понял, где тебя ждать. 
Айгуль со сразу ставшим холодным и надменным лицом скользнула взглядом по парню, который только что едва не сшиб её на машине, словно по пустому месту, и одним лёгким прыжком, как ласточка, взлетела в седло. 
– Разрешите пройти, – культурно попросила она его бесцветным голосом герцогини, вынужденной разговаривать с чужим лакеем, и двинула коня мускулистой грудью вперёд, прямо на молодого человека, вынуждая его посторониться, и он посторонился, сдвигаясь, даже не перебирая ногами, словно скользя подошвами, как по ледяному полю, вбок. Она неспешным шагом поехала по улице, всё так же сверкающей огнями и наполненной бурливой веселящейся толпой, со всё тем же любопытством обращающей внимание на девочку верхом на коне и с ятаганом в заспинных ножнах, высящимся рукоятью из-за правого плеча, и молодой человек тут же резво и целеустремлённо зашлёпал мягкими подошвами по асфальту с ней рядом, запрокинув голову и с непонятным восторгом глядя на неё снизу вверх. 
– Девушка, а как вас зовут? – неожиданно и от этого с особенно глупыми интонациями вдруг спросил он. Айгуль чуть заметно вздохнула и слегка покачала головой перед тем, как отвернуться от него в противоположную сторону, повернув голову туда с такой энергией и силой, что едва не свернула себе шею. Она чуть ускорила ход коня, и молодой человек тоже зашлёпал с нею рядом чуть быстрей. 
– А где вы живёте, можно я вас провожу или подвезу? я на машине, вы же видели, – не унимался он, всё переступая ногами рядом с ней и настойчиво заглядывая ей снизу вверх в лицо. Айгуль вздохнула ещё раз, теперь уже глубже и резче, затем вновь, теперь уже заметнее, покачала головой и заставила свою лошадь перейти на рысь. Конские копыта звонко и дробно защёлкали по мостовой, и молодой человек тоже перешёл на умеренный бег, по-прежнему продолжая держаться рядом. Однако на его лице явственно отразилось недовольство, которое он не преминул высказать вслух: 
– Как же я смогу вас проводить, если вы будете так погонять своего зверя? – слегка обиженно заявил он, и конь чуть всхрапнул и коротко заржал, словно не выдержав и в конце концов засмеявшись, и девочка невольно улыбнулась одновременно с ним, хотя и не засмеялась в голос, как ей этого хотелось, судя по её лицу. 
– Прямо вот так, – надменно объяснила она, – трусцой с правой стороны. Я где-то читала, что оруженосцы и слуги каких-то там рыцарей сопровождали в походы своих конных господ пешком, а во время переходов и, вообще, в пути бежали с их конями рядом с правой стороны, удерживаясь за стремя рукой, именно с правой стороны, потому что с левой стороны у рыцарей, как правило, висел меч. 
– Да-да, я знаю, – охотно кивнул головой юноша. – Поэтому и даме по этикету положено идти с кавалером под ручку справа – это правило пришло из древности, когда у кавалера всегда была шпага или меч на боку с левой стороны. 
– Какой ты умный, – почему-то недовольно, хотя и слегка презрительно усмехнулась Айгуль, но слегка умерила бег своего коня. – А где та твоя тарантайка, на которой ты меня чуть не сшиб? 
– Это не моя тарантайка, – легко, если не сказать, равнодушно, объяснил юноша, – папашкина. В последний год он мне стал давать её покататься – возможно, это всё из-за разговоров о скором конце света. 
Айгуль не изменилась в лице, но повернула голову и с любопытством посмотрела сверху на пацана. 
– А что, ожидается ещё один конец света? – с самым любознательным и заинтересованным видом спросила она. – Говорят, предыдущий конец света закончился не так уж давно, во всяком случае, мой папаша даже помнит древние времена. 
– Ровно тринадцать лет назад произошла та глобальная катастрофа, – твёрдо ответил пацан. – Но, как заверяет нас история, людям всегда мало, так что очередная катастрофа не противоречит ни человеческому образу мыслей, ни человеческому образу жизни, не говоря уж о том, что не совсем ясно, что следует называть катастрофой в глобальном смысле – для одного человека глобальной катастрофой является даже его личная смерть, не говоря уж о целом городе, тем более, о городе, который не получил своё тринадцать лет назад. 
Девочка резко натянула поводья и остановила коня. 
– Так, значит, ходят слухи, что Городу звиздец? – задала она очередной вопрос и, замолчав, с неприкрытым нетерпением начала ждать ответа. 
Но пацан лишь издал совершенно неописуемый иронически неприличный звук. 
– Такие слухи ходят с первого же дня, как только стало ясно, что в прошлый раз Городу удалось устоять, – отрезал он. – Но лично мне эти слухи выгодны, я хоть могу на машине покататься. 
Девочка продолжала с неподдельным любопытством рассматривать его. 
– А если никакой катастрофы не будет, а машину ты угробишь? – вновь полезла она с вопросами, но молодой человек в ответ лишь пренебрежительно махнул рукой 
– Папа новую купит, – коротко ответил он. – Он любит покупать новые машины, как и полагается тупому новому русскому – эдакому купчине из пьес Александра Островского. 
– Ты что, читал Александра Островского? – с глубочайшим недоверием спросила его Айгуль. – Где взял? Я, по-моему, в округе все его книги выудила, прочитала и припрятала. 
Пацан неожиданно улыбнулся. 
– Но ведь в городе ты в первый раз, так что здешние книги ещё не попали в твои загребущие руки, – легко объяснил он. 
Мысли Айгуль тут же приняли новое направление. 
– С чего это ты взял, что я впервые в городе, – слегка обидевшись, как разоблачённая провинциалка, скрывавшая свою провинциальность, задала она очередной вопрос. 
– Это видно не столько по твоему наряду, сколько по твоим глазам. 
– Да? – с ещё большим недоверием сказала Айгуль. – И какие же у меня глаза? 
– Не овечьи, – коротко отрезал юноша, и хотя Айгуль в растерянности ждала продолжения, больше не стал ничего говорить. Он отвернулся и двинулся вперёд неспешным шагом, и девочке волей-неволей пришлось поехать рядом с ним. Наступило молчание, заполненное окружающей их музыкой, смехом и криками веселящейся толпы. 
– А ты, что, правда, что ли, читала Александра Островского? – неожиданно прервал молчание молодой человек. Но Айгуль ничего не ответила и вновь отвернулась, вновь напустив на себя надменный вид девочки-старшеклассницы, разговаривающей с пацаном более младшего возраста. – И, кстати, – продолжал молодой человек без паузы, – мы всегда были уверены, что в горах могут выжить только грубые и злые дикари, не умеющие читать, но зато умеющие владеет кинжалом, и уж, конечно, не имеющие представления о том, что такое машина. Почему тебя не удивляют все эти чудеса вокруг в виде карет, ездящих без упряжи, сами по себе? 
На сей раз девочка натянула поводья так резко, что её конь встал на дыбы и даже всхрапнул, готовясь заржать, если она натянет поводья ещё хоть немножко. 
– Ты, по-моему, больной, – в полнейшем изумлении высказалась она после того, как долгое время, не отрываясь, смотрела ему в лицо бесконечно удивлённым взором. – Это же обычные автомобили с двигателем внутреннего сгорания, такие в Горах есть не только в книжках, где я о них читала, у многих людей в аулах, посёлках и городках машины сохранились в прекрасном состоянии, только горючка повсюду на исходе, поэтому на них редко кто ездит. Кстати, не пора ли тебе сесть в свою и отправиться к папе с мамой, учитывая, что я для тебя не совсем подходящая компания? 
Юноша вновь запрокинул голову и вновь с каким-то непонятным, детским восторгом взглянул девочке в лицо. 
– О лучшей компании я и не мечтал всю свою сознательную жизнь, – твёрдо и уверенно ответил он. 
Айгуль в растерянности и смущении некоторое время смотрела в направленные на неё глаза и, наконец, растерянно отвела взгляд. 
– Зато ты для меня неподходящая компания, – пробурчала она себе под нос, так что осталось неясным, расслышал ли её молодой человек, и резко дала коню шпоры, с места сорвав его в галоп, и стремительно и легко, со звонким и размеренным цокотом копыт, понеслась по мостовой вдоль тротуара, мимо праздной веселящейся толпы, её гибкий, слегка наклонённый вперёд силуэт замелькал, отражаясь в витринах баров и магазинов и в окнах припаркованных у обочины автомобилей и всё так же привлекая к себе где пристальное, а где мимолётное внимание всех проходящих по тротуарам горожан. Наконец, она высмотрела в ряду ресторанов и ночных баров более-менее приличное заведение, без раскрашенных педиков и удушливо-сладковатого дыма наркотического зелья вблизи дверей. 
– Интересно, кто на сей раз вздумает лезть ко мне в штаны? – мрачно пробурчала она, спрыгивая из седла на землю и небрежно бросая поводья на седло. 
В этом раз, едва войдя в зальчик, он направилась сразу к стойке лёгкой и целеустремлённой походкой завсегдатая, не оглядываясь по сторонам и не обращая внимания ни на что, и сразу опёрлась на стойку локтями, быстро выискивая взглядом в ряду расцвеченных бутылок что-нибудь, чем можно было бы промочить горло и после этого не нарваться на скандал с собственным отцом, который наверняка бы учуял запах любого алкогольного напитка, каким бы слабеньким он ни был. 
– Эй! – повелительно крикнула она бармену, как две капли воды похожему на того, что был в предыдущем заведении, и даже точно так же протирающему стакан, и вытянула вперёд тоненький пальчик, указывая куда-то в бутылочный ряд, когда чья-то рука, точно такая же, что и в прошлый эпизод, точно так же, что и тогда, стиснула ей сзади ягодицу, и девочка, в этот раз без всякого намёка на ироничность и насмешливость, сразу отвердев и оледенев лицом, медленно опустила протянутую вперёд руку, так и не убрав до конца выставленный указательный палец. 
– Отвали, – вроде бы тихо и мягко, но при этом со страшной силой в тонком детском голосе приказала она и плавным движением коснулась торчащего из-за пояса рукояти довольно крупного боевого ножа. 
Блудливая ухмылка вмиг слетела с очередной пьяной лоснящейся морды очередного ухватившего её за задницу ублюдка, и самое искреннее удивление, смешанное с благородным негодованием, отразилось у него на лице. 
– Ты чё гонишь, сссука? – сморщив рыло в недоумённо-презрительную маску, вопросил он и стиснул её задницу ещё сильнее. 
Больше Айгуль не стала ничего говорить. Она всё так же смотрела прямо перед собой, стоя к выродку по-прежнему спиной, лишь пальцы её руки совершенно незаметно для постороннего взгляда обняли рукоять ножа вкруговую, словно сливаясь с ним плоть в плоть, затем её лицо словно чуть поплыло и в то же время чуть разгладилось, кожа на нём прибрела матовый блеск, и теперь глаза, в которых появилась знакомая отстранённость и углублённость в себя с отрешённостью от мелких, ничего не значащих предметов, особей и деталей, наполовину спрятались в разрезе расслабившихся век, как обычно за мгновение до страшного стремительного броска. 
Она уже начала разворачиваться – вернее, это не было началом разворота, поскольку между началом разворота и нанесением девочкой смертельного удара обычно пролегал не уловимый даже для самого внимательного человеческого взгляда миг, – скорее, она на мгновение сжалась, как пружина, перед началом разворота, когда послышался новый голос из гомона позади них: 
– Тебе сказали «отвали», козёл, у тебя чё, с ушами плохо, что ли, на хер? 
И Айгуль почувствовала, как потная рука медленно сползла с её ягодицы, разжимая пальцы на ходу. 
– Чтооо? – для разнообразия почти нормальным голосом переспросил выродок, словно не поверив своим ушам и поэтому даже не повернув головы. 
– У тебя точно с ушами плохо, – подытожил молодой человек, с которым Айгуль только что рассталась, и мягко, по-кошачьи, переступил ногами, распределяя ступни параллельно на ширине плеч. – Я сказал «отвали», может, повторить погромче? 
Ублюдок некоторое время молчал и сохранял неподвижность с непонимающим выражением лица, словно никак не мог вникнуть в смысл слов, которые ему только что довелось услышать. Наконец, он чуть заметно передёрнул плечами, как будто сказав самому себе то ли «ну что ж», то ли «почему нет», и начал не спеша поворачиваться лицом назад. Он поворачивался ровно, медленно и спокойно вокруг своей оси, не замедляя и не убыстряя темп, и лишь когда три четверти поворота были им пройдены, внезапно и быстро окончательно распрямился всем телом, нанося удар крюком под углом в сорок пять градусов снизу вверх, целясь кулаком в нижний левый угол подбородка и распрямляясь телом, как пружиной, наверх.. Удар был выполнен чрезвычайно грамотно и был по всем параметрам хорош… вернее, он был бы хорош, если бы удался… Недавний собеседник Айгули ушёл от удара с лёгкостью змеи, не особо суетливо переместя голову по диагонали влево и вниз, и тут же распрямился обратно и ударил слева ударом, поразительно похожим на щелчок – даже звук удара был именно таким, щёлкнувшим – нападавший выродок упал, как подкошенный, прямо там же, выронив бутылку с пивом, оказывается, всё это время бывшую у него в левой руке, и бутылка покатилась по полу с нежным мелодичным звоном, чуть скрипя стеклянными боками по мелкому мусору и невесть откуда взявшемуся в баре песку, она докатилась до ножки стула и ударилась об него горлышком и от этого удара ненадолго и довольно шустро завертелась вокруг своей оси, как юла, потом скорость вращения уменьшилась, затем – бутылка остановилась совсем, в последний раз скрипнув пузатыми боками по полу во внезапно, непонятно откуда взявшейся тишине. 
Юноша брезгливо перегнулся сверху через лежащее на полу тело и взял Айгуль за руку с нежностью, которой почему-то никто в нём не ожидал. 
– Пойдём, – мягко сказал он и помог ей переступить через человека, всё так же неподвижно валяющегося у них в ногах. 
Они уже прошли среди замерших безмолвных раскрашенных шлюх и разодетых в блестящие костюмчики пацанов половину пути к двери, когда всё вокруг пришло в движение, словно лопнул гнойный гнилой нарыв. 
– Бляааааа!!! – завыл какой-то щуплый стиляга в кружкой пива в руке и запустил в них кружку издалека, кружка медленно и с лёгким шорохом, как будто продавливая сплошную сухую массу, похожую на песок, полетела сквозь тяжёлый стоячий воздух, словно сквозь ночную мглу, кувыркаясь и разбрасывая вокруг острые длинные струи пива, жёлтого, как моча, и высверкивая в стороны, как стрелы, белые, мёртвенные, отражённые гранями световые лучи, и тут же, как будто это было сигналом к свалке, на них кинулись со всех сторон одновременно с разноголосым визгом, похожим на предсмертный вопль десятков крыс. 
Юноша дёрнул Айгульку за руку влево и, обхватив её руками, поднял в своих объятиях, оторвав от земли, и именно в таком виде, с девочкой в напряжённых сомкнутых руках он обрушился спиной на заставленный бутылками массивный полированный столик и опрокинулся вместе со столиком на пол, перекатившись поясницей в противоположную сторону через него – многочисленные кружки и бутылки обрушились на пол с перевёрнутой столешницы, вызвав адский грохот и шум, пацан мгновенно выпустил девочку из рук и пружинисто выпрямился, поднимая за один конец, ухватив его локтевым сгибом, длинную скамейку, зачем-то стоявшую, словно в спортзале, вдоль темноватой, украшенной деревянными панелями стены – этой скамейкой он взмахнул, как дубиной, описав противоположным концом ровную дугу над головой чуть сбоку, словно раскручивая молот перед броском, и с резким сухим треском ударил всей длиной скамейки сразу по целому ряду приближающихся к нему орущих безумных голов с вытаращенными глазами, ряд нападающих опрокинулся под этим ударом вбок, с воплем валясь друг на друга, через них легко перепрыгнула и кинулась к двум обороняющимся чья-то громадная тень, и защитник Айгули неспешным, экономным движением слегка вышагнул вперёд, выводя прямой правый из классической стойки в классический выпад без всяких выкрутасов и новомодной ерунды – движение было выполнено абсолютно, тяжесть качнувшегося вперёд корпуса включилась в самый подходящий момент, а масса летящего на него вражеского тела была велика, так что удар получился страшным, от которого здоровяк опрокинулся на спину прямо на месте с такой силой, что его ноги подлетели вверх, и его череп издал сухой неприятный треск при соприкосновении с полом, усыпанным осколками стекла. 
– Отходи к двери по стенке!!! – заорал девочке молодой человек, чуть повернув голову влево, и тут же, прямо из этой позиции провёл боковой левый с той кажущейся лёгкостью и той быстротой, которые доступны только серьёзному и опытному боксёру, этот удар буквально сокрушил ещё одного расфуфыренного выродка в малиновых обтягивающих брюках и тёмной бутылкой, занесённой для удара над головой, тут же ещё один полудурок кинулся к юноше слева, перепрыгивая через распростёртые на полу тела, и юноша, тут же распрямившись из слегка свёрнутого положения, в которое его привёл предыдущий удар, с такой же скоростью и силой, что и перед этим, выполнил боковой правый, плоховатый лишь тем, что был выполнен из наклона, издалека, и потому получился слишком размашистым, без резкости и чёткости, характерных для бокового, он не срубил выродка прямо на месте, как ему полагалось, а отшвырнул его в сторону, как мешок с гавном, тут к молодому человеку прянули сразу трое с трёх сторон, и молодой человек, окончательно отвернувшись от Айгуль, с бешеной энергией и силой заработал вокруг кулаками, вертясь словно юла на широко расставленных ногах и пригибаясь вниз головой почти на уровень поясницы, с лёгкостью и неожиданным мастерством уходя от ударов и разбрасывая врагов среди опрокинутых и полусломанных стульев и столов. 
Айгуль чуть приметно вздохнула, стоя у него за спиной, и, воровато оглянувшись, с неслышным в окружающем её адском шуме металлическим шелестом потянула из ножен ятаган, блеснувший узкой изысканной линией клинка в свете продолжающих неостановимо мигать и пульсировать цветных ламп, тут как раз на молодого человека сразу целая толпа навалилась сбоку, и он яростно захрипел, опрокидываясь под невыносимой тяжестью нескольких потных тел… 
Девочка уже шагнула вперёд со спокойным сосредоточенным лицом, выводя ятаган по косой линии в диагональный замах, готовясь снести голову первому врагу, которому не повезло оказаться на пути наиболее подходящей для первого удара траектории, когда мир вокруг буквально взорвался грохотом беглого винтовочного огня. 
Фарит и Аглям стояли по обе стороны входной двери со сверкающими мозаичными окнами, причудливо преломлявшими и менявшими прыгающий повсюду от мигающих ламп разноцветный электрический свет, и вели непарный винтовочный огонь, оба, как сговорившись, небрежно удерживая приклады винтовок под мышками, каждый прижимая оружие локтем к боку и даже не пытаясь поднять приклад к плечу для более прицельных выстрелов по людям, в перемежающихся вспышках электрического и винтовочного огня их лица и силуэты словно переливались бликами, как будто дёргались и приплясывали – вот под шквальным ураганом крупнокалиберных винтовочных пуль с оглушающим стеклянным дребезгом разлетелись словно бы одновременно все стеклянные предметы и ёмкости на стенах, стойке и столах, как пустые, так и полные, освобождая сразу растекающуюся пенную жидкость по столешницам и полкам, затем с сухим деревянным треском расщепились под ударами пуль деревянные покрытия и мебель, тут же с визгом лопнули, разбрасывая фонтаны мелких острых осколков, стёкла в окнах и уводящих в подсобные помещения дверях, и только зеркала почему-то долго оставались целыми среди свинцового вихря и грохота, и в этих зеркалах было видно, как расползаются по полу завсегдатаи бара, стараясь как можно больше отдалиться от молодого человека, лежащего, закрыв голову руками, на полу, тут огонь убыстрился и усилился, став слегка похожим на автоматный равномерностью и частотой, под этим усилившимся гортанным рёвом сразу двух винтовок люди совершенно перестали двигаться и застыли на полу, сворачиваясь в клубочки и стараясь вжаться в его твёрдую поверхность, и только Айгуль прямо под огнём стремительно, как призрачная неосязаемая тень, проскользила в зеркальном отражении к лежащему на полу молодому человеку, торопливо обхватила его тонкими руками и прижалась к нему хрупким телом, наваливаясь сверху, словно пытаясь прикрыть таким образом от пуль, тут же серебристая поверхность зеркала наконец-то треснула под двумя одновременными ударами пуль и пошла мелкими и частыми, зазмеившимися в стороны сверкающими паутинными лучиками разрушения, наполовину скрывшими сразу исказившееся отражение зала в его глубине, и в следующий миг взорвалась под очередными выстрелами на мелкие кусочки, с острым шорохом разлетевшись серебряным дождём по сторонам и таким образом открыв зазеркальный металлический остов, и почему-то лишь после, а не до этого один за другим раздались два металлических щелчка винтовочных затворов, и в баре наконец-то наступила тишина. 
Тишина была чуть звенящей, как обычно бывает после длительного оглушающего шума, и вызывала ощущение плотности и неподвижности воздуха, заполненного сизым пороховым дымом, узкими и слоистыми длинными слоями медленно плавающим на всём пространстве вокруг, все люди на полу лежали совершенно неподвижно, закрыв головы руками и даже как будто не дыша, словно ожидая, что рёв смертного боя и грохот выстрелов внезапно начнутся опять, и словно в ответ на их мысли резко и одновременно щёлкнули загоняемые в винтовочные гнёзда магазины и лязгнули затворные рамы, впуская длинные маслянистые патроны в стволы. 
– Тебя на секунду нельзя оставить, – мрачно сказал Фарит и опустил вниз ствол готового к бою оружия. Аглям уже закинул перезаряжённую винтовку на плечо и мрачно скользил по лежащим на полу людям серыми от усталости глазами. – Куда ты потерялась-то? 
– Да я хотела попить чего-нибудь, – виновато объяснила Айгуль, поднимаясь из лежачьего положения на колени, а с колен – в полный рост. 
– Ну чё, попила? – всё таким же холодным тоном, явно совершенно не впечатлённый объяснением дочери, спросил Фарит и тоже закинул винтовку за спину выходным отверстием вниз. – Давай выходи. Мы же сюда не куролесить приехали. Добрались до города – так давай с ним разбираться. Нас ждут, – он направился к выходу, небрежно и брезгливо перешагивая через лежащие съёжившиеся тела. 
– Вставай, – тихонько шепнула девочка напряжённо смотрящему на людей из лежачего положения молодому человеку и, ухватив его за куртку, без всяких церемоний начала что есть силы тянуть вверх. 
– Порвёшь, – хмуро огрызнулся юноша, но на ноги всё-таки встал, отряхиваясь от пыли и осколков стекла. 
– Оставь его там, – недружелюбно приказал отец, даже не обернувшись назад и продолжая неторопливо двигаться вместе с Аглямом к двери. 
– Он с нами пойдёт, – торопливо заговорила девочка, нервно тиская в другой руке рукоятку ножа. 
– Ну, конечно! – огрызнулся отец, наконец, соизволив остановиться и обернуться назад. – Мало мне одной бестолковой малолетки, я тебе что – нянька? 
– Он с нами по… – не очень уверенно начала было девочка, но отец тут же прервал её окриком: 
– Так, всё! Бегом к лошади и отцепись от своего Ромео. 
Девочка некоторое время смотрела Фариту в глаза и, наконец, не выдержав, отвела взгляд. Она медленно и явной неохотой выпустила рукав куртки молодого человека из руки, виновато взглянув нему в глаза снизу вверх чуть косо, словно уклончиво, и, потупившись, торопливо скользнула мимо в сторону двери. В разнесённом в хлам недавней битвой дверном проёме она приостановилась, оглянулась, на миг коснулась растерянного окровавленного юноши взглядом, словно прощаясь, и, наконец, бесшумной тенью растворилась в ночи, и за ней тут же и совершенно молча вышел на улицу Аглям. 
– Не вздумай бродить за ней, как оборотень, – предупредил юношу Фарит и тоже вышел, привычно придерживая правое плечо выше левого, чтобы не соскользнул винтовочный ремень, напоследок тоже почему-то оглянувшись в дверях, и отчётливая искра сомнения мелькнула и пропала в его глазах. 
– Твои патроны, – мрачно сказал он дочери уже на улице и протянул ей полную раздувшуюся сумку, ощутимо тяжёлую даже для его мужской руки, но девочка взялась за тесёмки без особого напряжения и одним взмахом закинула сумку на заднюю часть седла. 
– Где взял? – хрипло поинтересовалась она голосом, дрожащим от слёз. 
– Ну, я же не попёрся шляться по злачным местам, а сразу начал думать о том, чтобы найти патроны, – недовольно объяснил ей отец, и девочка снова сказала: 
– Я просто хотела попить, – она привычно запрыгнула в седло, словно ласточка, резко взлетевшая вверх. 
– Ну вот и напилась, – беспощадно отрезал Фарит, тоже вскакивая на коня и находя стремена ногами. – Ладно, хоть не захлебнулась, идиотка. 
Они прямо с места пустили лошадей рысью и со звонким и частым перемежающимся цокотом копыт понеслись по ярко освещённой улице под звёздным летним небом вдоль кромки мостовых, по-прежнему переполненных гуляющими пьяными и одурманенными людьми. Айгуль на ходу запрокинула голову и взглянула вверх с какой-то новой, взрослой грустью и затем вдруг спросила Агляма, чуть наклонившись влево с седла: 
– Эй, Аглям, а почему мы видим небо? Там же вроде была маскировка с имитацией болот. 
Но ответил ей не Аглям, а Фарит, явственно стараясь преодолеть возникшую между ними после сцены в баре отчуждённость: 
– Там имитация сугубо виртуальная, почти без всяких материальных компонентов – поэтому из Гор кажется, что здесь болота, а на самом деле трясины расположены лишь по кругу, а в середине находится пустое пространство, заполненное искусственными иллюзиями, как миражом… – Он помолчал и неожиданно добавил, – именно так оно и было задумано. 
– Задумано кем? – мгновенно и с живейшим интересом ухватилась Айгуль за последнюю фразу, Аглям довольно громко хмыкнул и с иронией взглянул сбоку Фариту в лицо, и Фарит сразу помрачнел и замкнулся в себе. 
– Хватит вопросы задавать, – пробурчал он и пришпорил лошадь, явно стремясь вырваться вперёд. – Пора бы уж заняться делами. 
– Интересно, какие у нас могут быть в этом гадюшнике дела? – не унималась деволчка и тоже постаралась увеличить скорость галопа, чтобы не отставать и видеть отцовское лицо. 
– А это ты уж Аглям-агая спрашивай, – неожиданно ехидным и гадким голосом ответил отец, – ведь это же он, старый друг, затащил нас в эту дырку среди самодельных трясин. 
– Да-а-а-а-а? – почему-то басом подивилась девочка и обернулась в сторону молчащего проводника. – Так какие же у нас тут, в Городе, могут быть дела, а, Аглям? Давай, колись до самой жопы. 
– Ты бы не выражалась, Айгуль, – тихо попросил её Аглям, вернее, не тихо, а относительно тихо, настолько тихо, насколько это было возможно в грохоте копыт и адском разноголосом музыкальном шуме, вырывающимся на улицу из всех дверей. Однако, как бы тихо он ни говорил, девочке этого хватило, чтобы сразу прийти в ярость. Она рывком натянула поводья, и остановленный на полном скаку конь гневно заржал, поднимаясь на дыбы и засучив в воздухе передними ногами, и вся оказавшиеся в этот момент вокруг прохожие с любопытством оглянулись на троицу всадников, на миг оставив свои дела. Девочка прямо в этом, вздыбленном положении, как цирковая акробатка, заворачивая конскую голову вбок с такой силой, что повод глубоко врезался в уголок мягких конских губ, развернула коня и поставила его на дороге у Агляма, так что ему волей-неволей пришлось дёрнуть свою лошадь в сторону, чтобы избежать столкновения, и конь налетел могучей грудью на стеллажи с глянцевыми журналами, выставленными на продажу, и сокрушил их наземь с грохотом, на миг перекрывшим окружающий шум. 
– Ты меня не учи, старый козёл! – заорала девочка, с трудом удерживая гарцующего и по-прежнему рвущегося вперёд коня. – Мент поганый, давай, колись до самой жопы, на хер ты нас сюда затянул, сучонок, – она с бешеной пластикой атакующей кошки выдернула из-за спины ятаган с такой скоростью, что он на миг как будто размазался в сплошную белую полосу, и мгновенно приставила лезвие возле самого острия Агляму к обнаженной полоске грязноватой кожи чуть ниже торчащей из-за уха пряди чёрных засаленных волос, и прохрипела севшим голосом, белея глазами и лицом: – Убью, тварь, подлюгу, КОЛИСЬ, УБЬЮ!!! 
Аглям, не обращая никакого внимания на лезвие, глубоко вдавившееся ему в шею прямо над сонной артерией, с горечью и болью смотрел девочке в искажённое яростью лицо. 
– Я просто выполнял приказ, – тихо сказал он. – Я офицер, ведь это же моя работа, Айгуль… 
– Ближе к телу, сучонок, – с угрозой прервала его Айгуль и чуть сильнее вдавила ятаганное лезвие ему в плоть. – Я не могу тут до утра с тобой на улице зависать, – из-под лезвия, глубоко вдавившегося в шейную плоть Агляма, тонкой яркой струйкой потекла алая кровь, но он не обратил на это никакого внимания. 
– Это Город создал Фарит, девочка, – мягко, с нотками жалости сказал он ей. 
– Какой Фарит? – не поняла Айгуль и чуть дрогнула взглядом, продолжая жёстко удерживать вдавленный в его шею ятаган. 
– Твой отец Фарит, – коротко объяснил Аглям, устало глядя девочке в глаза. – Это его теоретические выкладки были положены в основу создания Города много лет назад. Потому-то я и должен был привести его сюда – чтобы он смог найти для Города способ ещё немножко прожить. Он – гений, и такая задача по плечу только ему. 
Айгуль продолжала жёстко и прямо смотреть Агляму в глаза, отводя клинок от его шеи и аккуратно помещая в ножны ятаган. Фарит, словно не слыша их разговора, сидел в седле совершенно неподвижно и равнодушно смотрел вдоль ярко освещённой улицы, уходящей прямо, словно луч, в сторону массивных, почти не различимых в темноте гор. 
– Вот потому-то твой отец и нужен был здесь, среди местных боссов и тузов. Они дали мне задание его найти, потому что в досье сохранилось, что мы с ним знакомы много лет. Они решили, что если твой отец сумел создать основные принципы создания и функционирования Город, то он сможет и придумать, как ему помочь выжить сейчас, когда они при последнем издыхании посреди этих долбаных старых гор. – Аглям на миг опустил глаза и затем снова поднял взгляд и прямо взглянул Айгульке в лицо. – Особой частью задания было, что я должен привести Фарита сюда не одного, а с тобой вместе… на случай, если он откажется нам помогать… так что ты, Айгуль, теперь в Городе человек важный… как заложница… так что… пошли. Нас ожидают в городском штабе. 
– Пошли, – с холодной ненавистью согласилась девочка и сорвалась с места галопом, прижимаясь маленькой грудью к холке коня.