* * *
Неперевёрнутая мордой
ко мне из низу кверху… мнда,
всегда казавшаяся гордой
и оказавшаяся, да –
последней брошенной у койки
совсем и всеми,
что же ты
несёшь изысканнейшей кройки
гондоны, фоты и цветы
ко мне,
ощерившись беззубо,
слезой облизывая струп
пониже века?
И, так грубо
отворотясь, всё так же груб,
я приподнял тебя с носочек,
прозрачну, ломку и больну,
в твой медовушный
запах мочек
уйдя, как будто бы ко дну.
* * *
Неспокойное море
при перекрёстке,
где валяются лица,
как камушки,
по которым,
в руке с пэдээфкой вёрстки
вашей мордочки фасом,
в тоске,
с тоски я к тебе поворачиваюсь
с ветел,
еле двигая грузной, как лёд,
кормой,
словно спермой забрызганной,
светом,
светел,
наконец-то дождавшийся слова
«мой».
* * *
Подкравшийся к тебе
так близко
и воспаривший в тет-а-тет,
я поступил бескрайне низко,
схватив тебя за низ, на свет...
на свет, как доллар, заценяя
прохладу ляжек, жар груди,
бычковой спермою воняя,
и, сформулировав: «Годи», –
понёс тебя по бездороге,
по всем вот этим, кто «не все»,
из лиц вытягивая ноги,
обслюнены,
во всей красе.
* * *
Подытожив:
«Ну, вот, я дома», –
зашагала по лестнице
в полном русле Закона Ома,
на закинувшемся лице
отдирая остатки платья…
и так далее… и тэ дэ…
И притиснув к стене кровать,
я, спьяну стукнувшись о биде,
на раскинувшееся свыше,
обнажившееся лицо,
всё же, всё же, ну, всё же вышел,
окольцован в полукольцо.
* * *
Устранив с дорожки ножки,
тренькнув стрункой,
вот уже
я обратно по дорожке
в скипидаровой вожже,
вдруг попавшей сзади снизу
мне под это… вон туда,
всё хожу, всю эту Пизу
обходя туда-сюда,
потерявшийся меж стенок
закоулков и мостков
с тощей стопочкой нетленок,
пахших запахом ростков,
постоянно к охладенью
неба, воздуха и вод…
Я взошёл-таки к нетленью.
Закоулочками, вот!
НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ – 2
"Непозволительно стара:
от двадцати пяти и выше,
что, впрочем, в общем-то,
мура", –
сказав-таки, я вёл по крыше
через сугробы вас к себе,
дрожанье пальчиков сжимая
в горсти,
почти как кэгэбэ, тебя трактуя,
и внимая твоим
надорванным речам,
феноменально непонятным,
всё ж прислонил тебя к плечам
и захлебнулся этим мятным
и декадентским вкусом губ,
всегда вишнёвых, вяловатых,
и как ромашку «люб-не люб»,
на облаках, как чёрных ватах,
тебя ну в стебель ободрав,
трепещущий под ветром туго,
осознавая, как неправ,
сказал-таки, сопляк: «Подруга!»
* * *
Сюрреализмом изъяснившись,
стряхнув, как сперму, из кистей
вино с блевотой, исказившись
лицом и телом до костей,
ты долго колыхалась рылом,
совсем похожа на меня.
И я, тебя шуруя мылом,
задёрнув шторкой вечер дня,
не отворачивался даже
от запрокинутого из поклона
лона в липкой саже,
как с кляксой,
с меткой «Non Matisse».
* * *
Поддатый, может быть, как будто,
(как ты сказала мне, да-да)
я, взвешен полной массой брутто,
не дотянувшей, ах, беда,
до установленного ГОСТа,
к тебе тянусь на цыпочках,
почти достаточного роста,
когда в носочках и очках.
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
* * *
Берлога пахла потом с кровью,
и, догрызая чью-то кость,
я прислонился к изголовью,
прижав загривок... ваше брось»
проигнорировав, и долго,
из меха выскребая вшей,
избавленный от чувства долга,
скуля так, сед и сир, взашей
тобою изгнан из берлоги:
так пьян и сер, и сед, и сир,
взнуздав, как санки, эти ноги,
всё нёс и нёс тебе весь мир.
* * *
Горько «горько» прокричали
ты да я тебе… ему…
и, коль не было печали,
излагали, как «му-му»,
немоты удавкой горло,
перетянутое тря,
то, как как-то недомёрла
ты из самого нутря
что-то крикнула мне в двери
нераспахнутые, лбом
ударяясь.
И на вере
и молитве под «бом-бом»
колокольный туча тучей
я стоял вблизи стола,
эпохальный и могучий –
Тот-Кому-Ты-Не-Дала.
ЛЕНКЕ ВАЙСМАН
Поступью (не гнув колено)
командора и, как он,
изложив так трубно «Лена!»,
я пошёл отсюда вон,
не простя,
не оглянувшись,
потерявшись по пути,
и коленом подогнувшись,
как последнее «прости»,
воровато и украдкой
прикарманил на карман
дольно согнутый тетрадкой
недоконченный роман
совершенно не о деле,
не доделанном тогда.
Пусть он греется на теле:
страсти, «здрасте»,
«нет» и «да».
* * *
Настырно расплетя вам косы,
отвесив неземной поклон,
и, не ответив на вопросы:
мол, «кто?», «куда?»
и «шёл бы вон?»,
сгребя штиблетами ботинки,
расставленные под бордюр,
я вышел,
выхлебав полкринки,
и перегаром «этот сюр-
реализм оставим, что ли?»,
дохнув тебе на декольте,
скрипел штиблетами на поле,
как ненаписанном листе.
ВОСПОМИНАНИЕ – 2
К тебе прижавшись
самый первый
и ухватив подол за низ,
я, успокоивший тем нервы,
готовый твой любой каприз
исполнить
в неразумных рамках,
дышал туманами и etc.
на этих надключичных ямках…
По истеченью стольких лет-с
лишь помня: вот я,
тощий, клятый;
дворы, похожие на дол;
и уж почти восьмидесятый;
почти семнадцать;
твой подол.
* * *
Посторонним хода нету –
посторонний я, с угла
мордой сунувшийся к свету,
где ты, я и бла-бла-бла,
кисло пахнут, как осокой,
прелой майкой на груди
на твоей.
О, Боже, кокой
нас, пропахших, отведи
от неё в бретельках майки,
свежепахнущей дождём
с кислым запахом Ямайки,
по которой мы уйдём.