НА НЕФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКЕ
***
Прикручен вихрь веретеном к ботфортам.
Мы здесь одни на кромке большака.
Держа в прицельной раме над Нокс-Фортом[1]
останки замогильного песка,
ты оглянулась, щёлкнув каблуками,
и улыбаясь, сжмуривая глаз,
пробормотав: «А помнишь… мы… на Каме?..», -
дослав патрон, навек забыла нас:
себя, меня и ветреные[2] рощи,
раскрывшие, как крылья, лапы,
нас обняв…
Ну как же мне попроще
всё изложить?,
когда ты всхлипнув «раз!»,
уже переложила с этой скобки,
что над курком, пониже – на курок
прозрачный палец,
выведя за скобки
всё то, что не могла и я не мог.
* * *
Дерябнув чашку под конфетку,
я подхожу к тебе назад,
болтая чушь под кастаньетку
и всё смотря в тебя, как в ад,
неприспособленный для жизни
на нефранцузском языке.
Давай-ка вот на этой тризне
тебя со мною
под сакэ оставшихся двух капель в чашке,
с рукой в руке возле груди,
помянем ляжку возле ляжки,
что позабыты позади.
* * *
Оправившись от страха и смятенья,
войдя опять на лезвие ножа
без признаков хулы и поношенья,
под звонкий ветр, упругий, как вожжа,
давай же, ну, пойдём по струнам тонких,
как волоски, и острых, как ножи[3],
звенящих улиц, под ногами звонких,
как ледяные синие межи
меж правыми и левыми,
как шпоры
разбрызгавшие, словно хрусталя осколки,
эти блики на заборы,
уже почти что вовсе, вуаля!, остывшие,
громадами штакетниц
склонённые на спины след во след,
и под салют калибров[4] и ракетниц
взойдём, как на утёс, на тот рассвет,
костистый, угловатый, непреклонный,
подставивший нам плечи и бока,
и как тогда, сиренево-зелёный[5]
на сапоге у самого мыска.
* * *
Пером пройдясь по левой сиське
(пером, которое перо[6]),
из шкапа вынув стопку Плиски
и кинув фишкой на зеро,
я долго глажу твои руки,
пугливые, как мордочки
детей зверёнышей,
от муки
стеклянно-ломкие очки
из рук, как мыльницы и рыбки,
роняя слёзоньками,
как подушки пёрышки, три вшивки[7]
под вену вшивши,
вот –
вот так
к тебе вытягиваю спину,
трескливу из-за позвонков,
и плача, строго строю мину
вахтёрши Даши для звонков[8].
* * *
Не позже двух – у вас ведь с этим строго –
закрыв рояль, железный изнутри,
ты, восходя из этого порога
зачем-то сообщила: «Скоро три».
И сдвинутая к кромке тракта ветром,
натужливым, рыгающим огнём,
по лебеде,
где, всё гуляя фертом,
меня всегда встречала день за днём,
как по реке,
закинув такелажем
худые руки к шейным позвонкам,
как в парусах, в морозах, чёрным пляжем,
как лебедой,
всё ходишь, ходишь к нам с тобой,
ногтей, как лепестки, обломки
отряхивая с рук на Воркуту
и нервно сжав гармошкой перепонки,
как паруса, меж пальцев,
ноту «ту» всех поездов,
как песню затевая,
зачем-то всё же оглянулась в нас:
в меня, в себя,
всем телом закрывая от нас с тобой
оставшихся без нас.
* * *
ВЫ НЕ ДАВИЛИ НА ПЕДАЛИ,
МОН ШЕР АМИ, УВЫ, УВЫ,
(а значит, вряд ли и едва ли
возможно то, что если вы
бы даже отворили
ворота, двери и шлагбаум,
вас кто-то встретил бы, где были
он, я, она и этот даун
вчера, позавчера и прежде,
закончив промискуитет
в промокшей спермами одежде,
не допуская тет-а-тет…)
МОРГНУВ СЛЕЗОЙ НА ЛЕВОЙ ВЕЖДЕ,
ИЗ ТРАВ ДОСТАВ ВЕЛДОСИПЕД
Детское
«Перезимуем», - буркнула ты с ёлки,
виляя, как хвостом, гирляндой вбок,
и вытянув полкнижки с верхней полки,
как будто лапкой в рукавичке,
бок
сухой ладошкой почесала, скинув,
как глобус, синий головной убор.
И я вздыхал по паре мандаринов,
в две рукавички всунув весь сыр-бор,
и бросив мельтешить вокруг притолки
и замирая, чуть дышал вблизи
тебя,
как кошка, с верхней полки,
вдруг спрыгнувшей в пылище и грязи
* * *
Мы на крыльце точили лясы,
плюясь в репейник и лопух,
и кто-то щупал ваши мясы
почти с двенадцати до двух
и обсосав, как соски, титьки,
ушёл, стуча ногами в твердь.
И я, хлебнув стакан у Витьки,
ну, всё же, всё же вышел - ведь
ты там одна в траве, где росы
тобой пропахнут до утра,
всегда готовый все вопросы
решить – мол, так и так, пора
весны ли, осени,
всё время мешающая вам и мне –
опять ножами дует в темя
из вертикали на окне.
* * *
Настойка пахнет бормотухой, -
скосив на нос, сказал я ей,
глаза,
и будучи под мухой,
ушёл, не верите?, ей-ей
из тёплых рук аж до балкона,
вцепившись, словно в леер, в тюль.
И в родниковом духе лона,
налив ещё по два буль-буль
всё ту же самую настойку
всё в те ж ладошки,
всю её всё ощущал
и долго стойко
стоял спиной к ней,
ё-моё!
* * *
Поправив стёклышко на дужке,
под Марсельезу от Матье[9]
ты, натянув почти на ушки
сугробчик в видом канотье[10],
всё ж дотанцуешь, может?,
поздно хотя,
косясь зрачком к кресту,
уж коли, Господи, так звёздно
над елями,
как будто ту навеки милую игрушку,
меня забросив с утречка
и тонким пальцем тронув дужку
очков без левого очка[11].
* * *
Непостаревшая,
так дивна,
кругля глазёночки в нули,
вот ты,
кого так коллективно
мы все любили и ебли,
мелькнула бабочкой,
вся в рюшках,
оставив запах за собой
мочой разбрызганных на ушках
шанелей (ну, само собой),
и как последнее желанье,
роняя сперму из нутра,
ещё совсем одно свиданье
наобещала,
и с утра,
опав ресницами на щёчки,
пропахла дымом просто в дым,
как пахнут вербовые почки,
когда уже… тудым-сюдым
и май,
и ты, сверкнув лодыжкой,
всем, как всегда, не ко двору…
И я ползу по следу мышкой:
три дабл ю, ты, точка, ру
* * *
Хлопнув пива по пол-ложке,
мы, не пьяные вообще,
вдоль парсека возле ножки вашей –
стройной и… вообще,
прогулялись – это видно! –
аж до самого конца,
где, сказав «ах, как обидно»,
ты, ну просто без лица,
впёрлась носом прямо в гриву
разлохмаченной звезды,
и в сугробе бросив «Ниву»,
в крошке звёзд, Алла берды[12],
как в сугробе, в этой крошке
увязая,
к нам от них
ходишь-ходишь по дорожке
с ложкой пива на троих.
* * *
Подранком,
с тела сыпя гроздья
чернявой крови, как шрапнель,
шаги печатая, как гвозди
из гвоздомёта[13],
вдоль пастель-
но выглядящей рощи,
ты всё подходишь ближе,
всё неся,
гремя,
святые мощи…
Ну, вот – я изложил попроще
тебя, себя и то да сё.
[1] Вообще-то, Форт-Нокс. Это чтобы никто не догадался.
[2] Именно ветреные сиречь несерьёзные и безответственные.
[3] Мост в мусульманский рай пролегает над адом, он тоньше волоса и острее лезвия меча.
[4] Калибр (военно-морск жарг.) – пушка.
[5] Примета – кто увидит зелёный луч на заре, станет счастливым. Хотя, в основном, это касается вечерней зари.
[6] Т. е. перо в прямом смысле, а не в переносном. Не нож, не подумайте на меня.
[7] Вшивка (жарг.) – ампула для алкоголиков. Никогда не вшивал. Образ первого лица литературно-художественный, не я.
[8] В обязанности школьных вахтёрш входит подача звонков с урока и на урок
[9] Мирей Матье – французская певица, популярная в 70-х, подражала Эдит Пиаф
[10] Канотье – шляпа особого фасона, непременный атрибут франтов 20-х
[11] Близорукая, поэтому бесперспективная биатлонистка. На огневом рубеже пользуется очками без левой линзы. Говорит, лично ей так легче прицеливаться, а кому это не по нраву, может двигать отсюда, она никого не держит.
[12] Алла берды (башк.) – Бог дал
[13] Гвоздомёт – с молодых времён работы на стройке моё собственное название монтажного пистолета. Мне нравится. В таком… эээ… русском стиле.