Князь Расуль Ягудин

9 ГЛАВА

ХОД ЗМЕИ

​

​

Они вышли ко второму перевалу в предрассветный час, когда холодный неприятный свет потихоньку начал тянуться к ним навстречу из-за тупых горных вершин, и остановились в конце долины, лежащей между первым и вторым перевалом, на ковре не очень высокой мягкой травы. 
– Странно, – подала голос Дина. – Мы уже почти на месте, а нас так никто и не потревожил из сил ада, если не считать силами ада этих клоунов из сатанинских сект. 
Рита молчала и смотрела на горные склоны, заросшие прямыми стройными деревьями там, где не очень отвесны были стены из сплошного красного и серого камня. 
– Они нас не опасаются, пока мы не всемером, – наконец ответила она. – Вот если бы за нами пошёл Малай, ему пришлось бы худо. 
Некоторое время все в полном молчании переваривали её слова. 
– Так, значит, мы не сможем убить аждаху? – ошеломлённо спросил Март. 
Рита отрицательно покачала головой и затем подтвердила это голосом: 
– Нет. 
– Так как же мы вернёмся, если не выполним свой долг? – задал вопрос на сей раз Ходжа. Но ответила ему Гуля: 
– Мы не вернёмся, мы останемся здесь. 
Наступившая пауза была бесконечной. Прервала её Дина: 
– Послушай, Рита, а почему мы никогда не пользуемся так называемой белой магией, не обращаемся к добрым волшебникам, которых, говорят, в горах по деревням достаточно много? При их помощи, может, мы справились бы и вшестером. 
– Ох-ох-ох, – вздохнула Рита, – мне ужасно жаль вас всех разочаровывать, но я вынуждена сказать, что белая магия это чушь, не меньшая, чем белая грязь. Нет никакой белой магии в мире, есть только, как сейчас принято выражаться, лохотрон, ловушка для лохов: демоны, ведьмы и сатанисты, строящие из себя добрых волшебников и добрых фей, заманивают людей в сатанинские игры под видом доброго волшебства с самыми, разумеется, благими намерениями. Очередными. При этом, они, как правило, сексуально притягательны и внешне эстетичны, для демонов и ведьм это не фокус, и естественно, лохи бывают весьма не против совместить, так сказать, приятное с полезным, вот и идёт себе потихонечку: пообщались с красивыми людьми, слегка поговорили о живописи Рафаэля и о философии Гегеля, слегка вместе отдохнули, слегка потрахались, не сомневаясь, что трахаются строго по любви и с чрезвычайно достойными людьми, слегка поколдовали, чтобы, вроде как бы, в мире стало больше красоты и добра, а когда приходит понимание того, что тебя, как дурочку, втянули в грязь, уверив, что это райские кущи, обратного пути уже, как правило, нет, хотя… милосердие Его бесконечно, так что… как знать?… попробуйте, поколдуйте, а потом попробуйте умолить Его о прощении и об очищении и спасении души. Но, правда, еще Святая Инквизиция установила, что спасти душу после колдовства можно лишь через аутодафе. “Обратный путь к Господу лежит через боль и страдания” – это как раз постулат Святой инквизиции. Так что, вперёд – кто хочет колдовства, рискните. От себя же скажу, что Аллах позволяет людям воздействовать на окружающий мир лишь двумя способами: трудом, в том числе ратным, и молитвой, и упаси вас Господи от колдовства. Любого. 
– Ладно, – согласился Март. – Но как же мы тогда убьём аждаху? 
– Никак, Март, – мягко ответила Рита. – Мы умрём здесь, в этих горах, в последнем смертном бою с аждахой, наша судьба войдёт в мифы и легенды, а когда-нибудь, пусть через миллионы лет, послужит примером для новых бойцов, которым удастся придумать что-нибудь получше или сохранить свой святой кружок в семь человек. Именно в этом наше предназначение сегодня – вдохновить своей доблестной гибелью новые поколения бойцов, которые после миллионов лет ужаса и мрака возродят Божье царство на земле. 
– А потом? – осторожно поинтересовался Ральф. 
Рита улыбнулась: 
– А потом пройдёт ещё какое-то время, люди снова погрязнут в злобе, жадности и распутстве и вновь, как магниты, притянут своими грязными душами разнообразную нечисть, которая вновь начнёт их пожирать, становясь всё сильнее и сильнее с каждой каплей человеческой крови, с каждым куском человеческого мяса, срезанного прямо с живого тела, вслед за ними вновь придёт аждаха, и тогда либо в людях ещё останется достаточно Божьего света, чтобы породить семерых ведунов, либо аждаха вновь воцарится на миллионы лет, и люди вновь получат то, что заслужили – станут пищей для мрази с той стороны. 
– А если аждаха воцарится навечно, и люди навсегда останутся её стадом, или это в принципе невозможно, и о людишках позаботится Бог? – спросил Ходжа, разговор его явно заинтересовал. 
– Бог не нянька, – коротко ответила Рита. – Я уже говорила это двадцать лет назад, и моё мнение не изменилось за парочку десятилетий. Если люди окажутся не достойны Его Божественности и чистоты, то Он, я думаю, просто подберёт себе другую планету, где начнёт снова разводить этот скот, гордо именующий себя людьми. Во всяком случае, я на Его месте поступила бы именно так. Но я всё-таки думаю, что до этого не дойдёт, и люди справятся с нашествием в очередной раз. Хотя, конечено, утверждать, что мир не будет покорён аждахой лишь на том основании, что он не был покорён ею прежде, достаточно глупо: во-первых, совершенно не факт, что мир ни разу не был подмят силами ада, а во-вторых, даже теория вероятности утверждает, что всё теоретически возможное практически возможно. Наша задача как раз в том и заключается, чтобы максимально снизить вероятность практического воплощения теоретически возможной победы сил зла. Сделать же это на данном этапе мы можем лишь одним способом – умереть, как древние викинги, с мечом в руке, во имя будущего всего человечества. 
– Ну что ж, – неожиданно весело резюмировал Ральф, – теперь мы, по крайней мере, в курсе. А хрен с ним, зато я никогда не состарюсь, и меня все запомнят молодцом. Как говорил Шекспир: “Мне, честное слово, всё равно: смерти не миновать, нужно же заплатить дань смерти. И, во всяком случае, тот, кто умер в этом году, избавлен от смерти в следующем”. И притом, если уж Прекрасная Алтынъюряк с троицей пацанов решилась пойти на верную гибель лишь для того, чтобы точно разведать ситуацию, то погибнуть в бою с самой аждахой, уже зная весь расклад, я считаю, намного интереснее, чё делать, Рита?, командуй! 
Опять прозвучало вдруг имя Прекрасной Алтынъюряк, и опять у всех был повод расспросить Ральфа о подробностях, но сам Ральф опять замолчал, а все остальные опять не решились лезть к нему в душу, где, как всем уже было ясно, жила какая-то кровоточащая рана. Лишь Ходжа счёл необходимым высказаться по совсем другому поводу: 
– Это что за перевод из Шекспира? – хмуро пробурчал он. – Опять Пастернак что ли?, на хрен, терпеть не могу пастернаковские переводы, и, главное, от них обычному человеку, не знающему английского, и деваться-то некуда, куда ни ткнись – везде Пастернак, точно как во времена советского тоталитаризма и засилья цензуры, вот уж воистину общеупотребительный поэт, как тот пострел, что везде поспел. Впрочем, одно Ральф сказал правильно: чё делать, Рита?, командуй. 
– Команда одна, – облегчённо улыбнулась Рита. – Ничего не предпринимать, смотреть в оба и действовать по обстановке, посокльку никто не знает, что представляет из себя аждаха и что с ней делать, опыт такого рода человечеством не запечатлён нигде: ни в мифах, ни в преданиях, ни в молитвах, ни в святых книгах. Кстати, после нас этот опыт тоже нигде не будет запечатлён, поскольку о нём будет просто некому рассказать, мы все погибнем, а свидетелей нет, уж не по такой же ли причине сведения не сохранялись и раньше? 
– Когда она придет-то? – внезапно по-деловому спросила Дина. 
– Я думаю, ближе к полудню, вернее, точно в полдень, в час равновесия. Вообще-то нечисть выходит из нор после полуночи, но аждаха, я думаю, просто ради психологического шока появится именно днём, во время, когда вроде бы должны безраздельно господствовать Божественные силы и когда у ведунов, казалось бы, наибольшие шансы на победу – таким образом она продемонстрирует своё всемогущество и неспособность светлых сил оказать ей хоть сколько-нибудь существенное сопротивление, это всех остальных людей должно сразу подавить. Во всяком случае, я бы на её месте поступила именно так. 
– Ну что ж, время пока есть, значит отдыхаем, – лёгко произнесла Гуля. – Глядишь, и Малай нас догонит… кстати, что тогда будет? 
– Если бы нас было семеро, мы бы размазали эту суку в пыль, – серьёзно ответила Рита. — Нет в мире силы, кроме самого Господа, способной противостоять семерым ведунам, даже дьявол на это не способен, так как кружок семи ведунов как раз и создается Божественной волей, чтобы поставить на земле заслон любому злу. Но Малая ты напрасно ждёшь, если бы он пошёл за нами, это означало бы для них всех, что, соединись он с нами, им конец, и именно поэтому они его постарались бы остановить или уничтожить любой ценой, во всяком случае, я бы на их месте ни перед чем не остановилась. А если бы он каким-либо чудом выдержал все бои и преодолел все преграды, они непременно бы постарались не допустить воссоединения кружка ведунов с другого конца, нашего, именно так я мыслила бы на их месте – не получилось с Малаем, получится с кем-нибудь ещё – а это, чёрт возьми значит, что, если Малай жив и если он сумел пройти перевал и не сломаться, и если он сейчас, в данный момент неотвратимо приближается к нам, то на нас должны наброситься со всей яростью самые мощные из дьявольских сил, чтобы попытаться убить ещё хоть кого-нибудь, пока Малай не появился и не влился снова в наш кружок. А это в свою очередь означает, что вся эта окружающая тишина мгновенно бы кончилась, и вон из-за того пригорка со стороны следующего перевала из предгорной низины на нас двинулись бы полчища каких-нибудь то ли волков, то ли драконов,то ли демонов, то ли монстров, то ли ещё чего-нибудь, чего мы больше всего боимся в глубине души, да, дочка, если бы Малай шёл за нами, те, другие, уже были бы зде… 
Они вымахнули из-за пригорка со стороны следующего перевала из предгорной низины слитной тёмной массой на огромных конях и в шлемах с кривыми и острыми, торчащими вперёд бычьими рогами и совершенно беззвучно, как в жутком детском сне, понеслись к ним, разворачиваясь правильным атакующим строём. 
Ведуны ничего не услышали, но обжигающий ледяной поток ненависти и страха был настолько мощен, что они мгновенно повернулись в ту сторону, ещё ничего не поняв, но уже хватаясь за мечи, и несколько мгновений оцепенело смотрели на бесшумную и какую-то невесомую, призрачную армию, словно плывущую с огромной скоростью над совершенно спокойной, даже не колышимой копытами травой. Полчища нападающих стремительно приближались, уже стали видны в первом ряду озверелые человеческие морды с выражением ужаса и какой-то отчаянной самоубийственной решимости и можно было подробно рассмотреть каждое пятнышко на гнилых зубах всадников в яростно скалящихся и залитых слюной ртах где-то в непостижимо бездонной глубине чёрных лиц, отчётливо разглядеть безумные глаза лошадей и каждую вздувшуюся жилку на их потных, дымящихся мокрых телах, уже мельчайшие хлопья пены, слетающие с их оскаленных клыков под раздувающимися ноздрями, казались близкими и осязаемыми, уже словно пахнуло на людей острым запахом кожи, мускуса, пыли и свежезаточенной стали и вознеслись прямо над их головами сверкающие невероятной остротой лезвия громадных мечей, на ходу вытягиваемые из заспинных ножен, уже как-будто пала на них непроницаемая тень разом заслонивших солнечный свет врагов и словно обнял их нестерпимый потный жар разгорячённых демонских и конских тел, а всё ещё ни малейшего шороха не издавали копыта их коней, всё ещё ни звука не слышалось из яростно орущих что-то глоток, всё ещё даже малейшим движением под несущейся армией не шелохнулась ем одна былинка в спелой летней траве, и вдобавок умерли обычные звуки горных долин, не гудели шмели, не шебуршились полёвки, не было слышно стрекотания кузнечиков и тонкого посвиста невидимых птиц, не шептало в ушах дуновение ветра, теперь ведуны стояли в абсолютной, космической, вакуумной тишине, и в этом страшном абсолютном безмолвии громом прозвучал негромкий приказ Риты: 
– Строимся клином. Интервал в пять метров. Угол клина определять в соответствии с обстановкой. В верхушке клина мы с Гулей, Гуля – справа от меня, вторая линия – Дина и Ральф, третья – Март и Ходжа. Остаться в живых всем, это приказ. 
Ещё не утихло звучание её голоса в ватном непроницаемом безмолвии вокруг, как могучие копыта армии нападающих впервые коснулись земли, тут же клубами взметнулись из-под копыт пыль и земля и влажные рваные куски трав, от внезапного грохота и визга несущихся коней и душераздирающего разноголосого вопля орущих всадников, вытягивающих вперёд и вверх мечи, ведуны едва не оглохли, словно наполнилась и налилась живой тяжёлой плотью прежде призрачная линия нападающих, сначала та, что неслась впереди, затем всё новые и новые бойцы как будто пересекали невидимую грань между явью и страшным сном, и сразу за этой гранью ярче вспыхивали в холодных лучах солнца клинки, свинцово тяжелели от мгновенно оживших мышц и крови конские и вражеские тела. 
Март с колотящимся сердцем судорожно сжал взмокшими ладонями сразу согревшуюся в его руках рукоять и взглянул в налитые кровью глаза самого переднего из атакующих, глаза были наполнены страхом и безумием, и отчаянием, они смотрели прямо на него из-под низко надвинутого землисто-зелёно-чёрного рогатого шлема с искажённого криком мокрого и чёрного, словно земля под дождём, лица, демон ввдруг словно вырос и навис над ним, как гора, вытягивая в замах сверху устрашающий, невообразимо громадный меч, и Март почувствовал, как слабость и ужас парализовали все его члены, он неподвижно стоял, все глядя в приближающиеся глаза убийцы, покорно ожидая смертельного удара клинком, вот чужой достиг первой линии обороны ведунов, его смолистый хрипящий огромный конь налетел литой мокрой грудью со вздувшимися холмами мускулов на фигуры Риты и Гули, выглядящие особенно хрупкими и уязвимыми теперь, когда они посбрасывали с плеч свои пальто и остались в одних футболках с короткими рукавами, и их тонкие нежные рёбра и хрупкие позвоночные столбы одновременно резко и рельефно проступили сквозь тонкую материю, когда они обе слегка нагнулись и единым синхронным и слаженным движением шагнули каждая на полшага в сторону, Рита – влево, а Гуля – вправо, и при этом немножко вперёд, навстречу страшному летящему убийце, разворачиваясь туловищами в сторону центра и одновременно выводя мечи в замах, они ударили обе разом, одним рывком выпрямившись из корпусного разворота, и бритвенно острые лезвия их мечей почти беззвучно в окружающем рёве, лишь с лёгким, едва слышимым мгновенным шелестом, похожим на звук плеснувшей волны, отсекли обе передние ноги несущегося коня прямо под самой грудью, от этого удара инерция летящих мечей развернула их на сей раз в противоположную сторону, вновь скрутив корпусами теперь уже туда, теперь клинки были сами по себе выведены в замах уже с противоположных полюсов и чуть вниз, это опять была позиция, удобная для нанесения следующего удара, и они вновь шагнули чуть вперёд, теперь уже по направлению друг к другу наискосок, равнодушно обойдя этим шагом со страшным треском и грохотом падающего в центр ведуньего клина первого всадника вместе с обезноженным впереди конём, и встретили на сей раз двух разных нападающих косыми рубящими снизу вверх в самих всадников, с ювелирной точностью проведя взвизгнувшие в душном воздухе клинки в миллиметрах над конскими прижатыми к головам ушами и легко прорубив кольчуги и грудные клетки чужих, тут же вылетевших от этих ударов из сёдел, Март заворожённо увидел, как они обе вновь сомкнулись плечом к плечу, уже вплотную, вновь давая пролететь мимо безумными, рассыпающим хлопья белой пены коням, вот вновь со смертельным и беспощадным блеском стали взметнулись их клинки, но первый из атаковавших уже летел прямо в Марта по воздуху, выброшенный ударом из седла грянувшегося оземь безногого коня, и Март торопливо выставил вперёд меч, и чужой налетел всем телом прямо на остриё, с лёгкостью шила пропоровшее его затянутую в кольчугу грудную клетку насквозь и выйдя, уже окрашенное кровью, из спины, тут же навис сбоку необъятный, словно гора, очередной всадник, Март успел вытащить меч из чужого, бьющегося в агонии тела и встретить грамотным блоком сокрушительный удар сверху нового врага, тут же рывком послал клинок полукругом и тоже отрубил переднюю ногу гарцующему коню, конь дико заржал, начиная заваливаться набок и вперёд и всадник яростно вцепился в поводья, пытаясь восстановить равновесие, именно в этот момент Март нанёс рубящий удар ему в горло по точной выверенной траектории, и когда отрубленная голова мячиком полетела в гущу схватки, конь пролетел, уже безнадёжно падая, куда-то мимо и назад, а обезглавленный чужой всё ещё конвульсивно дёргал поводья, словно всё ещё стараясь поставить на ноги своего коня, тут Ходжа рядом с Мартом рыбкой выскользнул из-под одного из атакующих, удерживая над головой в пятом блоке ятаган чуть вниз и назад под косым углом так, что вражеский меч соскользнул по всей длине клинка и его обладатель, давивший на рукоять вниз со всей силой, сорвался мечом с острия и начал падать в сторону Марта, Ходжа коротко взглянул на Марта еле видимыми с закрытого нижним краем чалмы лица глазами, дав понять этим взглядом, что ему следует принять подарок, тут же вновь повернулся вперёд лицом к напряжённым, изгибающимся, наклоняющимся и выпрямляющимся худым мокрым спинам Риты и Гули, всё так же неудержимо сверкающих клинками мечей, всё так же грамотно удерживая переднюю линию обороны и не давая разбить свой крохотный строй из двух человек, Ходжа встретил молниеносным упреждающим ударом ятагана прямо в середину лица следующего косо налетевшего на него сбоку всадника, отрубив ему этим ударом половину головы и с легкостью увернувшись худым гибким телом от его огромного коня, пронёсшегося мимо с падающим, расплёскивая жидкий мозг из оставшейся половинки головы, словно вино из какой-то странной чаши, уже мёртвым врагом, в этот момент чужой, подаренный Марту Ходжой, уже почти вываливаясь из седла с вытянутой вниз рукой с мечом поравнялся с ним, Март первым ударом отрубил ему руку и тут же, со свистом бросив лезвие обратно, прорубил ему голову и шею вдоль от макушки до самых плеч, голова распалась на две идеально ровные половинки прежде чем, он успел упасть с коня, в следующее мгновение со злобным воем вновь обрушился на него сбоку ещё один меч, Март вновь принял удар на своё оружие и, следуя примеру Ходжи, метнулся вперёд, давая чужому клинку соскользить со своего лезвия, там он с выходом и приседом вниз подрубил коня следующего нападющего, успел повернуться и убить первым попавшимся ударом куда-то в корпус потерявшего равновесие предыдущего, вновь повернулся к тому, что уже заболтался, пытаясь удержаться в седле коня с перерубленными у самых копыт передними ногами, меч Марта вошёл чуть сбоку в его грудь с мокрым чавкающим звуком и еле слышным хрустом пробитых костей, тут на него кинулись сразу трое, и он подумал, что не успеет, встретив косым ударом снизу в корпус того, что был поближе, упал на землю со стремительным оборотом вокруг себя раскручивая почти впритык к земле меч, и вновь перерубил тонкие точёные голени очередного коня и, мгновенно перевернувшись через спину, всадил меч в мокрое конское брюхо, уже нависшее с другой стороны над ним, вновь стремительно перевернулся через спину обратно, срубил с падающего подрубленного коня того, что был раньше, и переворачиваясь через спину опять, уже всем телом чувствуя, что не успевает, он вслепую наотмашь рубанул мечом, и даже не взглянул в сторону чьей-то рассечённой этим ударом плоти, когда снова принял на клинок чей-то удар сверху и что есть силы напряг мышцы рук, удерживая перед самым лицом лезвие чужого меча, враг яростно и неумолимо давил и давил сверху на рукоять, наклонясь с коня всем телом и роняя крупные капли пота с подбородка и грязной шеи, нависших прямо над ним, тут его конь захрипел и рухнул куда-то задом, сбросив судорожно взмахнувшего руками всадника, из этого места фонтаном ударила кровь, Март увидел, как Дина с огромной скоростью поворачивает оттуда окровавленный меч к новым нападающим, и Март услышал тонкий визг стали, когда меч Дины дрогнул, отбивая чей-то очередной удар, он, пытаясь подняться, с колен вонзил меч по рукоятку в мокрую летящую на него конскую грудь, тут другой конь ударил его грудью сбоку, и Март вновь оказался на земле, молниеносно отбил поочерёдно два удара с двух сторон, затем опять отбил два удара, и отбивая удар слева, успел дёрнуть лезвием через низ, и мельком заметил, как посыпались из чужого вспоротого живота кишки, повернулся в противоположную сторону уже в последний миг и едва успел принять очередной удар на блок, вот вновь нависло смертоносное лезвие над его лицом, снова чужие едкие капли пота начал капать на него сверху, но вдруг с коротким резким звуком отлетела в сторону нависшая было над ним голова, лицо Марта омылось горячим очищающим потоком чужой крови, и Март вновь увидел, как Дина с окровавленным мечом в руке пытается успеть повернуться назад, туда, откуда уже налетал на неё, вырастая и вырастая, и хрипя, и роняя клочья пены чёрный бешеный конь с ощерившимся, поднимающим над головой меч всадником наверху, Дина успела в последний миг шагнуть влево, словно давая ему путь, и боковым ударом переубить до середины конское горло, но на неё налетел конь уже с другой стороны, и она рухнула на землю, успев повернуться лицом вверх и с оглушающим лязгом отбить в сторону ещё один обрушившийся на неё клинок слева, и, двигаясь с невероятной быстротой, перевела меч в блокирующую позицию вправо, откуда тоже прянула к её голове узкая сверкающая сталь, Март попытался вскочить на ноги, но несколько клинков сверкнули одновременно со всех сторон, и он в отчаянии упёрся спиной в землю, с бешеной скоростью отбивая посыпавшиеся на него удары, он видел, как опрокинулся на землю под неостановимой атакой множества врагов Ходжа, от этого орущая и храпящая сплошная масса лошадей всадников на миг опрокинулась в ту сторону, словно погребая под собой вертящегося на земле, сверкая ятаганом, Ходжу, на миг открылся просвет в другую сторону, Март увидел там, что Ральф всё ещё держится на ногах, залитый с головы до ног кровью и всё бьётся и бьётся, не останавливаясь, и его меч всполохами молний снова и снова рассекает душный мрак от заслонивших солнце врагов, с каждым ударом разбрызгивая вокруг себя чёрную вонючую кровь. Затем – свалили и его. Вот он уже тоже лежит на спине, стремительными неуловимыми движениями убивая, убивая и убивая топчущихся над ним, мешая друг другу, ублюдков, и Март хотел крикнуть Рите и Гуле, чувствуя, как немеют, теряя силы, его плечи и руки, чтобы они бежали, пока еще могут бежать и набирали новый отряд ведунов, но лишь слабое сипение вырвалось из его сдавленной страшным напряжением груди, а он всё бил и бил своим мечом в чужие ненавистные тела, и он видел, как Рита и Гуля, всё ещё упрямо стоящие в полный рост, почувствовали холод чужих позади, где уже рухнул последний обороняющий, и спокойным выверенным движением шагнули обе полукругом назад, соединяясь в круговую оборону уже только вдвоём, теперь они стояли спинами друг к другу, и их мечи при каждом ударе вспыхивали грозным ослепляющим двойным пламенем, сверкающим сквозь слизь и кровь, покрывшим клинки по самые гарды, вот враги с безумием отчаяния умножили свои усилия, уже не обращая внимания на павших, все наваливаясь и наваливаясь на оборону двух хрупких женщин, теперь мать и дочь уже не могли удерживать пятиметровый интервал и отступали и отступали назад друг к другу, всё так же со страшным громом и лязгом нанося удары и отбивая чужие клинки, вот уже они соединились мокрыми спинами, продолжая стремительно разрубать одного за другим безумных нападающих монстров и коней. Рита не выдержала первой. Она начала с мучительным выражением лица клониться вбок, опускаясь на левое колено, потом она с отчаяннным усилием рванулась вверх и снова встала на ноги, но удар демона, подлезшего справа, оказался для неё непосильным, она едва успела отбить его, падая левым коленом в пыль, соскальзывая потной спиной по спине своей дочери, снизу прорубила чужому бок до самой грудины, тут у неё подломилась и вторая нога, Гуля с искажённым мукой лицом тоже сползла на колени, теперь они дрались, даже не пытаясь снова подняться в рост, а над ними всё порхали и порхали высверки чужих злобных клинков, методично и неостановимо взламывая их оборону, потом чей-то конь ударил их обеих сбоку, и они рухнули на землю окончательно, в последний момент тоже успев повернуться лицами вверх, одновременно с двух сторон вспороли брюхо заплясавшего над ними коня, и, уже залитые с головы до ног мерзостью, фонтаном ударившей из вспоротого лошадиного брюха, вновь встретили точными экономными движениями с визгом обрушившиеся на них сверху мечи – Март, тоже едва успевая отбивать чужие удары и уже даже не пытаясь убивать, увидел, как сереет лицо Риты и стекленеют её глаза, покидаемые душой, уже готовящейся уйти из тела, он увидел, как безумным и страшным последним усилием искажается лицо Гули, как перестала вздыматься её грудь, когда она приостановила дыхание и из последних сил, упрямо не желая умирать, заработала мечом с такой невероятной скоростью, что уже никто не мог даже уследить за движениями сверкающего клинка, даже те, кому этот клинок отрубал ноги, руки и головы, потом Гуля тонко и длинно застонала, почти завыла от непосильного напряжения, Март понял, что тело откажется ей повиноваться уже через миг… и тогда он встал. 
Он встал из заливающего его потока чужой крови так легко, словно вылезал из ванны, чувствуя себя посвежевшим и отдохнувшим, и некоторое время с удивлением рассматривал меч в своей руке, не совсем понимая, что это за штука и зачем она ему здесь и сейчас нужна, но повинуясь какому-то безотчётному чувству, не бросил его на землю, а привычным движением, сохранившимся в памяти тела, начал аккуратно всовывать его за спину, в ножны, где ему полагалось быть, тут застывшие на миг в изумлении придурки медленно-медленно, словно сквозь стоячую болотную воду кинулись на него, вздымая над головами мечи, оскаленная лошадиная морда замаячила над Мартом слева, и Март, не очень торопясь и не очень сильно ударил её наотмашь костяшками пальцев левой руки, от этого удара конская голова лопнула, словно гнилая дыня, разлетевшись в стороны мелкими каплями и кусками, и засучившее ногами конское тело начало заваливаться набок вместе с всадником, пытающимся удержаться в седле и тем не менее в конце концов вылетевший из него, когда тело лошади почти окончательно упало на землю, тут разом и очень долго начали подниматься мечи над головой Марта, и он некоторое время с отстранённым любопытством и недоумением смотрел, как они сверкают в негреющих солнечных лучах, затем взмахнул правой рукой с распрямлёнными пальцами вокруг себя. Этим движением он разом смёл целую толпу зачем-то болтающихся вокруг него лошадей и демонов, потом бездумно взмахнул вокруг себя ещё и левой рукой, и вновь приглушённо захрустели проламываемые демонские и конские кости, черепа и позвоночники, вновь забила многочисленными фонтанами кровь из треснувших от внезапного удара тел, и тонкими тусклыми иголками стали разлетаться в разные стороны выбитые этим ударом из рук мечи, и Март двинулся вперёд, туда, где Рита и Гуля страшно медленно поворачивали головы в его стороны, удерживая мечи над собой и лёжа на земле под оцепеневшими полчищами врагов, Март шёл и шёл, неторопливо и неостановимо, не спеша сметая со своего пути замершие зловонные чужие толпы – сделав первый шаг, он погрузился в глубокие размышления на предмет аббревиатуры КПД, обозначающей, как он помнил из уроков физики в шестом классе, коэффициент полезного действия, начал просчитывать КПД собственных движений и тут же бросил это занятие, априори придя к выводу, что коэффициент полезного действия его ассенизаторской деятельности в данный момент и в данной точке пространства ничтожно мал, а поэтому Март ухватил за шею возле самой головы очередного оказавшегося на его пути коня с безумными вытаращенными глазами и оскаленной мордой, и взмахнул конём вокруг себя, почувствовав, как легонько хрустнули под его пальцами сломанные лошадиные позвонки, тело лошади, словно ковш экскаватора, поворачиваемый боком, мгновенно смело половину окружающих Марта чужих, Март удовлетворённо улыбнулся высокой эффективности своего рационализаторского предложения и увлечённо махнул мёртвой лошадью вокруг себя ещё раз, с научным интересом наблюдая, как размалываются в кровавое месиво демоны и кони, зачем-то вежливо поздоровался с поднимающимся с земли Ходжой, Диной и Ральфом, вновь шагнул вперёд, на сей раз почему-то убив взмахом лошадиного трупа гораздо меньше особей, Март удивился этому факту и внимательно огляделся вокруг и увидел, что враги всё так же медленно, как и раньше, словно сквозь свинцовую зимнюю воду разбегаются по сторонам, он некоторое стоял с многотрудно наморщенным лбом и всесторонне анализировал тактическое то ли наличие, то ли отсутствие необходимости начать их преследование, потом почему-то оставил эту мысль, так и не додумав её до конца, и махнул бездыханной лошадкой вокруг себя ещё раз, уже не зацепив никого живого, он опять с удивлением огляделся и увидел, что стоит среди гор вражеских трупов при полном отсутствии живых врагов, и он глубочайшим образом задумался над этой совершенно новой и неожиданной философской проблемой, перед этим отбросив куда-то в сторону висящий у него в опущенной руке и ставший абсолютно не нужным труп коня, и зачем-то хотел посмотреть, как труп упадёт на землю, но труп всё летел и летел над полем битвы с вытянутыми конечностями и головой, Марту надоело ждать, когда труп наконец-то куда-нибудь прилетит, а тут как раз он наткнулся на своём пути на громадный валун и некоторое время стоял, рассматривая его с истинным эстетическим удовольствием и думая о том, что папина “газелька” по размерам чуть меньше, потом он вытащил его из векового ложа, вывернув огромные кучи камня и земли и сотрясая почву словно землетрясением, и опять же, не очень напрягаясь, бросил валун вслед медленно улепётывающим врагам, и когда валун влетел в самую их гущу и затем по инерции прокатился по земле, он превратил в дёргающееся агонизирующее смешанное месиво из самых разнообразныз тел кучу народу и лошадок на пространстве целой баскетбольной площадки, Март с интересом понаблюдал за этим процессом и затем поискал вокруг себя ещё какой-нибудь камушек, но вокруг были лишь трупы и скользкая, залитая кровью земля – Март ужасно огорчился из-за этого факта, но, к счастью, тут, как по заказу, мимо него попытался проскользнуть ещё один наездник, и Март, обрадовавшись, что нашёл себе какое-то занятие, быстро протянул руку и ухватил живую лошадь за горло, остановив её стремительный галоп, лошадь инерцией движения вывернуло вперёд задом, выбросив всадника куда-то в гущу мёртвых тел, и Март мельком удивился тому, что у лошади не сломалась шея от такого рывка, но он тут же забыл о ней, и двинулся дальше, неосознанно таща лошадку за собой. Он склонился над Ритой и Гулей, смотрящих на него снизу вверх во все глаза, и стал очень-очень осторожно помогать им подняться, что-то мешалось в его руке, он взглянул туда и увидел в своей руке чужую потную лошадь и торопливо, пока опять не забыл, сломал ей шею движением пальцев и тут же забыл об этом, и отпустив ставшую мягкой, словно тряпичная, шею лошади, начал помогать Рите и Гуле подняться уже двумя руками. Лишь тогда он заметил, что всё вокруг изменилось с хрустом сломанной им только что вражеской шеи, всё стало двигаться в привычном темпе, его руки теперь дрожали и с трудом удерживали вес встающих с земли Риты и Гули, и Гуля, заметив это, мягко отвела его руки и поднялась сама, Марту пришлось помочь подняться лишь Рите, он взял её за обе руки и осторожно потянул на себя, и тянул, пока она не оказалась на ногах, тогда Март заглянул в её измученные глаза с близкого расстояния и осторожно сдул с её потного лба прядку, вдруг почему-то показавшуюся ему совсем седой, и он вдруг с острой болью в сердце понял, что Рита уже совсем не молода и страшно измучилась за последние недели, и что только невероятное упорство заставляет её лезть всё дальше и дальше в эти смертоносные горы, на каждом шагу ввязываясь в страшные безумные драки за горсточку отвлечённых идеалов, вместо того начать нянчить внуков. Он повернулся и взглянул в лицо Гуле, и по усталому и грустному выражению её лица понял, что она испытывает те же чувства, но только в десятки раз сильнее. 
– Ничего, ничего, — заметив их обмен взглядами, севшим сиплым голосом сказала Рита, — ещё немножко. Осталось ещё совсем немножко, после этого нас больше никто и никогда не побеспокоит. Сколько сейчас, Ходжа? 
Ходжа помедлил и ответил, с тоской глядя в сторону: 
– До полудня ровно четыре минуты. 
Рита поморщилась: 
– Хммм-да, значит, даже отдохнуть не удасться. Протрите клинки – на последний бой надо выйти с чистым оружием. Гуля. 
Гуля без малейших вопросов шагнула к ней, они обнялись крепко и нежно, как не обнимались уже очень давно, с тех пор, как Гуля перестала быть ребёнком, и долго стояли так, каждая со счастьем и грустью ощущая в последний раз тёплое и родное биение жизни в плотно прижавшемся теле, и Дина медленно отвернулась в сторону и зачем-то долго смотрела на разгорающееся солнцем небо над невысокими вершинами гор. 
– Всё! – сказала Рита, отступая от дочери, и, удерживая рукоять двумя руками, слегка повела мечом в полукруг туда и обратно, разминая уставшие в предыдущем бою мышцы. – Строимся в шеренгу, интервал в пять метров. 
Они, все шестеро, начали строиться боевым порядком опять, беря наизготовку аккуратно протёртые и от этого вновь засверкавшие первозданной свежей чистотой мечи, замешкался только Март – идя на своё место и наткнувшись по дороге на мёртвого коня, он несколько мгновений смотрел на него с искренним недоумением, не понимая, как он сумел обхватить пальцами одной только левой руки эту огромную и толстую, обвитую мощными литыми мускулами шею – но заминка длилась недолго, вскоре уже все стояли, заняв свои места в шеренге, строго и привычно сохраняя пятиметровый интервал. Лишь Дина неожиданно задала вопрос, уже начав пристально и настороженно вглядываться в холодные мрачные горы: 
– Что это за интервал в пять метров – это что, откуда-то из военной теории? 
Рита улыбнулась измученно и грустно, и на сей раз улыбка не осветила обычным молодым светом её лицо. 
– В какой-то степени можно и так сказать, – ответила она. – Это из Ремарка, откуда-то из “Возвращения”, по-моему. Интервал в пять метров, чтобы не представлять из себя сплошной мишени. А Ремарк, он всё-таки воевал. На настоящей войне, такой же настоящей, как и наша. 
И больше никто не задавал никаких вопросов. Они стояли лицом к горному перевалу, держа в боевой позиции мечи, ожидая последнего боя и готовясь к последним минутам жизни. И Дина опять неожиданно прервала паузу, слегка повернув голову к центру, где рядом, плечо к плечу, вновь стояли приготовившиеся к битве мать и дочь: 
– Для меня было большим счастьем и большой честью сражаться под твоим командованием, Рита. Я всегда гордилась нашей дружбой, ещё с первого сентября 70-го года, когда нас в первом классе посадили за одну парту, тебя и меня. 
Рита повернула голову и с благодарностью взгдянула подружке в глаза, и они обе спокойно и гордо улыбнулись друг другу, впервые в жизни вдруг заметив тонкие морщинки друг у друга в уголках глаз. 
Земля едва уловимо дрогнула под их ногами в этот миг. 
– Тихо! – сказала Рита, нервно тиская в руках рукоять. – Сколько, Ходжа? 
– Полдень! – хрипло ответил Ходжа, как обычно, не взглянув на часы, и даже по тонкой полоске кожи, видной в просвете между верхней и нижней частью почти полностью закрывающей его лицо чалмы, стало ясно, что он побледнел. – Нет, уже пять секунд пополудни. 
Ведуны, не сговариваясь, чуть переступили ногами на вновь ставшей неподвижной почве, как будто проверяя её устойчивость и одновременно каждый собирая силы и нервы в сосредоточенный комок, и в какой-то момент вдруг осознали, что вокруг всё стало не так. Они стояли под негреющим ярким солнцем на размолотой копытами земле, перемешанной с травой, и напряжённо вглядывались в горы, еще не понимая, что случилось, горы же менялись и менялись у них на глазах каким-то совершенно неуловимым образом, словно каждая крохотная песчинка, каждая не видимая глазу молекула медленно и неотвратимо изменяла всё своё существо, превращаясь в свою противоположность и при этом пока сохраняя обычный прежний вид, но эти изменения накапливались, стремясь к некоему критическому уровню, к какой-то неясной границе изменений, после чего всё уже станет по другому и ни к чему уже не будет возврата, а пока изменения были почти незаметны, и ведуны всё так же неподвижно продолжали стоять боевой шеренгой, держа наизготовку мечи и до рези в глазах вглядываясь в высящиеся перед ними горы, которые всё менялись, менялись и менялись: всё пока ещё продолжало выглядеть почти как обычно, однако всё трансформировалось в этих горах жутким и леденящим необъяснимым образом – невозможно было понять, почему эти внешне вполне обычные, залитые солнечным светом горы навевают с каждой секундой всё больший и больший, всё сильнее и сильнее парализующий ужас, как навевает его липкий и невыносимый неясный сон, лишённый сюжета и отчётливых образов, наполненный смутными клубящимися тенями, медленно вползающий в мозг и в сердце ледяными щупальцами ночных полнолунных лучей, сон, в котором обычная родная комната, окружающая тебя удушливыми, удавочными стенами, мгновение за мгновением, секунда за секундой, минута за минутой, час за часом внушает всё более давящий, невообразимый, неописуемый страх, а солнце медленно двигалось по небу своим обычным путём, такое же холодное и такое же равнодушное ко всему, происходящему ниже, оно перемещалось с Востока в сторону тьмы, медленно и неизбежно смещая направление теней на земле, а горы всё менялись вокруг, пока сохраняя свой вполне обычный и привычный вид, ведуны нервно вздрагивали, тиская в ослабевших потных руках рукояти мечей, не понимая ничего и не зная, куда применить оружие и что делать дальше, и куда кинуться и куда пойти, а что-то всё происходило и происходило, всё теснее сдавливая их сердечные мышцы тоскливым, безысходным, рвущим сосуды диким ужасом, и все так же неспешно солнце продолжало свой путь, и лишь Ходжа в какой-то миг отстранённо подумал, что они стоят здесь в полной неподвижности, в удавке душной ладонью обхватившего их всех кошмара уже несколько часов, тут он вдруг с удивлением заметил, что почва у них под ногами сделалась какой-то странной, едва заметно вязкой и упругой, что чем-то едва уловимым и белёсым мерцают травы у самых корней и чуть-чуть словно припухла вокруг земля, а травы вокруг всё так же зеленели везде, мирно покрывая чуть заметно изменённую, чуть заметно побелевшую, словно напитанную медленно просачивающимся из земли ядовитым белым гноем; всё так же спокойно высились, прокалываясь острыми вершинами в холодное голубое небо, десятки сосен на склонах гор, и только абсолютная, бесконечная, мёртвая тишина вечного кладбищенского склепа кричала безумным криком о том, что что-то происходит. Затем эта новая, невесть откуда взявшаяся белёсая почва чуть уплотнилась и стала упругой, размеренно поднимаясь всё выше и выше, как дрожжевое тесто, и к тому времени, когда солнце стало клониться к закату, отбрасывая меж скал и холмов красные острые конусы света на неподвижное безмолвие долины, уже не стало видно земли, теперь травы и деревья словно росли из новой и страшной, омерзительно чуждой чужой плоти, гладкой, скользкой и тугой, податливой под ногами, словно наполненный чистейшим белым гноем бычий пузырь, и ведуны долго и молча смотрели себе под ноги вниз, опустив бесполезные мечи, на невероятно медленно вспухающую, поднимающуюся, продавливающуюся сквозь земные поры плоть, приподнимающую их на себе – вот уже первые верхушки самых низеньких и молодых трав исчезли, скрылись, погрузились в вязкую и непроницаемую, гладкую и непрозрачную, упругую и жирную блестящую субстанцию, состоящую из непонятно и неизвестно чего, затем в ней стали исчезать травы повыше, вскоре совсем мало осталось под ногами трав, на которых ещё днём стояли ведуны, теперь под ногами было скользко и было неприятно ходить, а мир вокруг был ужасен и мерзок, он был весь покрыт белой, внешне неподвижной и при этом неостановимо поднимающейся, внешне жидкой и при этом невероятно плотной и тугой, внешне бездыханной и при этом необъянимо и отвратительно живой слизистой плотью, напоминающей внешне жидкие и при этом почти неуязвимые смертоносные тела ядовитых медуз, и только всё так же торчащие острыми вершинами в небо с покрытыми словно облившей их белой гладкой плёнкой корнями деревья и грубые заскорузлые мышцы торчащих из белой стеклистой глади скал сохраняли в верхней части свой обычный вид и выглядели по-земному, почти как всегда, но вот стало заметно, что гладь поднялась чуть выше, охватывая и облепляя, затапливая нижние части деревьев и скал своей ровной белой массой, скалы с деревьями стали казаться ниже ростом, менее массивными, более узкими в поперечниках, от этого ощущение жути усилилось, словно мир теперь стал немножко игрушечным, с гладким упругим белым полом и нереально низенькими скалами и деревьями без оснований и корней, уже целиком скрывшихся в ровном и мягком белом матовом стекле, вот уже верхушки ближайших деревьев, под сенью которых ведуны прошли ещё утром, оказались на уровне их глаз, и все как-то враз, с отчётливым и режущим чувством безысходности и отчаяния поняли, что тугая влажная плёнка у них под ногами теперь поднимается всё быстрее, утратив сонную неподвижность, она начала одновременно с непрерывным ростом ритмично приподниматься и опадать, словно пульсируя или дыша – затем лёгкая рябь прошла по белой поверхности мощных бездонных гнойных недр, она слегка пошевелилась, затем дрогнула по всей площади и вдруг напряглась и чуть изогнулась, как будто огромные мышцы сократились внутри и заставили напрячься бескрайнее тело – это было похоже на то, как будто огромный, лежащий под ведунами скользкий безволосый зверь пытается ухватить их в своё змеиное удавочное кольцо, от его едва уловимого и чудовищно мощного движения ведуны слегка подлетели, как на матрасе, а горы вокруг дрогнули с тяжёлым низким гулом, и первые небольшие камнепады с грохотом ударили с недалёких скал. 
Первой пришла в себя Рита. 
— Так, – коротко скомандовала она. – А ну-ка посмотрим, что у этой дряни внутри.
Они размахнулись все одновременно мечами, резко и остро сверкнувшими в свете вставшей толстой и круглой луны, и обрушили синхронный удар на поднимающую их на себе упругую и плотную поверхность, и клинки отскочили от спружинившей тугой белой кожи, не оставив на ней никаких следов. 
– Ещё раз, – севшим голосом приказала Рита, вновь сверкнули двенадцать бритвенно острых лезвий под пылающим жадным взглядом полной луны, и вновь отлетели, почти беззвучно отброшенные назад амортизацией чужой плоти. 
– Чё это за херня-то хоть, чтобы мы были в курсе? – совершено спокойным тоном спросил Март, опустив бесполезный меч. 
– Кто бы знал, – с недоумением ответила Рита. – О таком нигде и никто не упоминал, ни письменно, ни устно. 
Они некоторое время растерянно молчали, стоя на всё быстрее выдавливающемся из земли мокром и белёсым, непрерывно напрягающим и расслабляющим огромные, неохватимые взором мускулы теле и тупо глядя на исчезающие в его нутре одна за другой вершины деревьев и не самых высоких скал, и затем Ральф осторожно прокашлялся, прочищая горло перед тем, как начать говорить. 
– Рита, ты, кажется, упоминала, что никто, нигде и никогда не давал описания аждахи, то ли это, дескать, дракон, то ли крылатый змей то ли с одной головой, то ли с тремя, то ли с семью? 
– Ну да, — с удивлением и непониманием ответила Рита, — из тех, что видели аждаху воочию, попросту никто не выжил, и поэтому некому было её описать в точности. 
– И даже никто не знает, откуда она выходит? 
– Никто, – подтвердила Рита. – Везде по-разному говорили и писали, хотя основная версия сводится к тому, что аждаха выходит из подземелья. 
– Так не она ли это? – этот вопрос, заданный в лоб с указанием кончиком меча под ноги, взорвался в безмолвном ночном воздухе коротким оглушающим громом. 
– Где? – уже всё поняв, но всей душой не желая верить, спросила Рита. 
– А вот, – Ральф вновь указал остриём меча вниз на живую и скользкую шевелящуюся массу, блестевшую мокрыми боками в свете луны и звёзд. 
Ведуны долгое время все молчали, и теперь тишина казалась совершенно невыносимой. 
– А чего? – пожав плечами, наконец, прервал молчание Ральф. – Выходит из земли, разве не так, и по времени всё совпадает? Слишком большая, намного больше, чем мы ожидали, ну так, это-то как раз подтверждается всеми источниками – аждаха огромна настолько, что это непостижимо для человеческого разума. И почему мы решили, что она имеет вид дракона? Кстати, во многих легендах подчёркивается, что аждаха – вообще-то змей… а трудно ли спутать змею с червём, особенно если на змею смотреть со стороны брюха, где гладкая и мягкая кожа? 
– То есть ты хочешь сказать, что вот это – огромный червь, выходящий снизу, и что он и есть аждаха? – деревянным скрипучим голосом спросил Ходжа. – Ты маньяк, Ральф, маньяк с необузданной фантазией, это ж надо такому в голову прийти. 
– А ты что, располагаешь весомыми контраргументами? – мирно и без всякого раздражения поинтересовался Ральф. – Тогда объясни нам, что это за дерьмо шевелится, живое и мощное, у нас под ногами?