Князь Расуль Ягудин

Долговязый худой парень с тёмными длинными патлами лежал, как и положено, мордой вниз со скованными за спиной руками и широко раздвинутыми ногами, которые раздвинул явно не по своей воле и охоте, морда его упиралась в пол и от этого нос был сплюснутым – тоже правильно, вероятно, он уже пытался повернуть лицо в сторону, чтобы лечь поудобнее и уже успел в этой связи слегка получить по сопатке, так что попыток повторить свой подвиг верчения головой без высокой на то санкции больше предпринимать не будет. 
Женя быстро оценил диспозицию. Впрочем, квартирка небольшая, однокомнатная, так что особого хитромудрия в плане расположения по ней боевых единиц не требовалось: один из них только что, едва только она скользнула внутрь, вернулся к входной двери, где, несомненно, затаился в тенёчке, видя и слыша всё и не видимый, не слышимый ни для кого, второй явно занял пост возле окна на кухне, а третий вот он, с неподвижностью, которой позавидовала бы и целая рота Каменных Гостей, тёмной громадой стоит в уголке у окна, ожидая дальнейших приказаний и распоряжений, а пока между делом не спуская с поверженного противника немигающих глаз, при этом, как Женя совершенно точно знала, ни на миг не упуская из виду происходящее на улице, за никогда в жизни не мытым окном. 
Женя мельком глянула на включённый компьютер и внимательным взглядом, ничего не упуская, проскользила по комнате. Так, ничего похожего на спутниковый цифровой передатчик не наблюдается, а значит, если шёл слив Базы на чужой спутник, сейчас он прекращён – что ж, дальше можно действовать без суеты. 
Женя прикинула тактику дальнейших действий. Нормально, для контроля за небольшой квартиркой хватает своих сил, вражеского передатчика, с которым потребовалась бы экстренная работа, нет в наличии, тем лучше, значит, резервную команду, сейчас скучающую в своей тачке неподалёку, подтягивать не придётся, осталось лишь провести не очень для неё приятную, но совершенно необходимую, как поход к зубному врачу, процедуру допроса, каковые Женя проводила всегда добросовестно, как всё, что делала в своей жизни, чётко, строго пошагово, в полном соответствии с той или иной схемой, отработанной психологами Конторы, ни в коем случае не допуская в этом ответственном деле ни малейшей отсебятины, которая была ей и ни к чему, поскольку никакого удовольствия от процесса ломания человека через колено она никогда не испытывала и, как иногда думала, возможно, именно поэтому добивалась на допросах таких блестящих результатов. 
– Сортир? – для порядку поинтересовалась она у стоящего в отдалении сподвижника тусклым голосом. 
– Обижаете, госпожа начальник, – с громадным уважением, но при этом приятно осклабившись и совершенно пошлым образом, как приблатнённый пацан, растягивая гласные и так называемые звонкие согласные фонемы, заверил её собрат по оружию, небрежно этим самым оружием поигрывая в руке. – Полностью готов к употреблению: посторонних личностей не обнаружено, колющих, режущих и стреляющих предметов тоже, унитаз вполне объёмен, так что нашего процессуального противника, – тут он обвиняюще слегка пнул лежащего парня в бок, – есть возможность утрамбовать туда сразу и целиком, чтоб не мучился. 
– Ванная комната? – официальным тоном задала Женя следующий вопрос, тем временем прокачивая про себя стандартные схемы первичных допросов в русле привязки к конкретной личности. 
Боевой соратник гадко осклабился, что было перебором, поскольку уткнутый мордой в пол объект всё равно не видел его лица, хотя – как знать, господа, инструкции вообще-то полагается выполнять от сих до сих – строго, чётко и в полном соответствии, вне зависимости от того, играет ли это в данный момент какую-либо роль. 
– А у него тут два в одном, госпожа начальник, и сортир и ванная, всё по военно-полевой науке: можно и посрать и сдрочить, и подмыться, не сходя с места в полном соответствии с предварительным планом рекогносцировки. 
Женя поняла. Всё верно, компаньон согласно стандартной инструкции по первичному допросу задержанного уже начал играть расписанную на него роль ретивого заплечных дел мастера – роль простенькая, но выглядящая весьма убедительно после всех этих перестроечных воплей о пыточных казематах в КГБ, грешно не воспользоваться, пусть от недоумков-перестроечников будет хоть такая польза, как шерсти клок. А значит, и ей пора работать – первичный допрос должен производиться прямо на месте, пока задержанный не очухался от шока и не пришёл в себя настолько, чтобы зловредно начать вспоминать о всяких глупостях в виде прав человека и адвокатов, а в практике Жени случались кадры, которые, однажды вступив на путь решительного сопротивления, в дальнейшем проявляли в этом деле недюжинное упорство 
– Благодарю за службу, – с совершенно естественными интонациями, как будто они там у себя в ФСБ разговаривают только так, словно на плацу, оценила она краткий доклад подчинённого. 
– Служу России!!! – вытянувшись во фрунт и восторженно вытаращив глаза (что было тоже, в принципе, перебором, но как уже упоминалось – инструкция есть инструкция!), с фельдфебельской рьяностью гаркнул компаньон. 
Ну что ж, ориентировочная личная психологическая карта объекта, за которым Женя в процессе диалога с подчинённым наблюдала хоть и искоса, но очень внимательно, в целом определена, подходящая применительно к данной психологической карте стандартная схема допроса избрана, начнём, пожалуй. 
Женя ещё раз скользнула взглядом по молодому человеку – всё правильно, шарит под шизанутый молодняк в дурацком балахоне с дурацкими рисунками и прибамбасами от heavy metal, значит допрашивать будем вооот таким вот образом – сейчас мы выясним, что это за иностранный суперагент такой, которому раздолбаи из аналитического отдела конкурирующей, как сказал бы незабвенной памяти Остап Ибрагимович Бендер, фирмы подобрали столь странный имидж, привлекающий на улице внимание всех: от ментов до скинхэдов. 
Если ты действительно шпион, мальчик, то вот на эту схему допроса будешь реагировать вот так, а если ты оказался здесь случайно после того, как настоящий шпион по примеру мавра Отелло сделал дело и смог уйти, то, хочешь не хочешь, будешь реагировать вот эдак… 
Женя быстро окинула взглядом свое отражение в застеклённой дверце мебельного гарнитура, оценивая, соответствует ли её внешность вкупе с прикидом избранному образу красивой и безжалостной стервы-садистки: нормально – стройная и хрупкая невысокая девушка с чистым и невинным, совершенно ангельским лицом, большими лучистыми тёмно-синими глазами и белокурыми волосами – добрая принцесса из сказки, мля, эдакая современная принцесса – в обтягивающих голубых джинсах и лёгкой куртке прямо на майку, не закрывающую плоский живот с нежной бархатистой кожей и брошкой в пупке – идеальный современный образ прекрасной незнакомки, от которой получить пинка по скуле и особенно по яйцам, лёжа распяленным, окованным и мордой в пол, особенно обидно. 
Женя некоторое время размышляла, не ударить ли его ногой по рылу прямо сейчас – для разминки и, главное, для того, чтобы повергнуть объёкт в нешуточный шок, в состоянии которого он может начать более активно сотрудничать со следствием, но затем решила, как истая гурманка, наиболее острые и горячие блюда оставить на потом. Так что пока она ограничилась тем, что, небрежно удерживая пистолет в опущенной руке, опёрлась подошвой левой кроссовки на ухо поверженному оппоненту и не спеша нажала, поворачивая его голову лицом сюда, а затылком соответственно – отсюда. 
Да, именно так по схеме следовало начинать допрос этого «металлиста», а вот будь он рафинированным интеллигентом, всё пришлось бы делать по-другому: храня ледяное молчание, не отвечая ни на какие возмущённые вопли и вопросы, вывезти его прямо упакованным в наручники в Контору, подержать как можно дольше в пользующихся жуткой славой кэгэбэшных казематах и вытаскивать на допрос уже переодевшись в чёрный строгий костюм (в некоторых вариациях – на полностью голое тело, хотя объекты, шизоидные настолько, чтобы потребовался бы в прикиде данный нюанс, лично Жене, Бог миловал, ни разу не попадались), вызывающий по замыслу ребят из аналитического отдела подсознательные ассоциации с формой эсэсовок, и начать с чашкой кофе руках изысканный интеллектуальный разговор о высоких материях, периодически упоминая гнусных, тоталитарно ориентированных предков арестованного, глубоко враждебных идеалам истинной демократии и несомненно принимавших участие в разоблачительных кампаниях против Вавилова и вавиловщины... 
Приплюснутый об пол нос распрямился, вывернувшись из своего тесного плена, так резко и задорно, что Жене показалось, будто она даже расслышала чмокающий резиновый звук. Пациент шмыгнул освобождённым носом, и его испуганные тёмные глазки старательно скосились вверх, пытаясь рассмотреть её лицо в вышине. 
Чуть сдвинув набок нежный подбородок и недовольно поджав точёные упругие губы, Женя мрачно рассматривала допрашиваемого гражданина под своей кроссовкой. Какое-то смутное ощущение неправильности происходящего на миг возникло в её душе, но Женя тут же его прогнала, решив над всеми сомнениями и непонятками поломать голову после. Пока что она хранила угрожающее молчание, продолжая стоять с водружённой на вражескую голову ногой. Так продолжалось довольно долго – ей хотелось выжать из первого контакта с объектом максимум возможного в полном соответствии с рекомендациями из какого-то старого кино: «Держите паузу, держите! Чем больше артист, тем больше у него пауза!» 
Наконец объект часто и хрипло задышал и, разинув рот, начал: 
– Ах… ав… ва…ва…в…ва… 
– Тсссс! – приложила Женя к своим губам пальчик и будто случайно передвинулась так, что ствол её пистолета оказался направленным прямо собеседнику в висок. – Начиная с этого мгновения, малыш, – неторопливо сообщила она низким грудным голосом с сексуальными придыханиями, – ты больше никогда-никогда, до конца своей, вероятнее всего, очччень короткой жизни не будешь проявлять никакой инициативы ни в чём, включая открывание рта и посещение уборной. Или, выражаясь на более доступном тебе диалекте, отворишь ебло, когда я тебе это велю, понял? – не дожидаясь ответа, она подвигала подошвой по длинным волосам над ухом, стирая с неё грязь, затем, поменяв ногу, точно так же обтёрла подошву второй кроссовки и остановилась, опираясь на взлохмаченную голову теперь уже другой ногой. 
Объект внизу застыл, не шевелясь и даже не дыша, и лишь часто моргал веками, как будто у него был нервный тик. 
– Вот и умничка, – одобрила Женя и, наконец, сняла ногу с чужой головы, устав стоять, как аист. 
Она шагнула назад, к креслу, возле которого ребята, разумеется, объект и определили также в соответствии с правилами, чтобы допрашивающему лицу не пришлось, теряя лицо и нарушая имидж, мельтешить по комнате в поисках сиденья и отходить от допрашиваемого лица слишком далеко, и присела, не сводя с объекта пристального взгляда. 
Теперь, когда она сидела, пацану наконец-то удалось увидеть её целиком, и от зрелища этого прекрасного, как у сказочной принцессы, лица с неподвижными, равнодушно-безжалостными, как у гремучей змеи, тёмно-синими глазами он побелел ещё больше, хотя мгновение назад это казалось невозможным. Он оцепенело, как загипнотизированный кролик, начал приподнимать голову, боясь вновь упустить Женю из поля зрения, и тут же пришёл в движение боевой соратник в углу. 
– Лежать!!! – громоподобно рявкнул он и, шагнув из своего уютного гнездышка, чувствительно пнул пацана по бедру. Пацан взвизгнул, дёрнулся и снова пришёл в состояние неподвижности. 
– Ну что же ты, малыш, – на сей раз мягким увещевающим тоном сказала Женя. – У нас в ФСБ приказы по два раза не повторяют. Учти, ещё разок дёрнешься, будет по-настоящему больно, – последние два слова прозвучали слегка невнятно, потому что Женя уже сунула сигарету в рот. 
Она щелкнула зажигалкой и с удовольствием вдохнула в лёгкие синий ароматный дым. 
– Ну, давай, рассказывай, – разрешила она и помахала рукой с сигаретой перед своим лицом, разгоняя сизые клубы. 
– А-а-а? – испуганно переспросил юноша, трясясь словно в падучей. 
Женя на мгновение перестала курить, сделала удивлённое лицо и строго посмотрела на него сверху вниз. 
– Всё рассказывай, – подсказала она. 
Пацан обрадованно закивал головой, как китайский болванчик. 
– Да, да, да, – зачастил он, – я…я…я… всё ра…ра…ра…скажу. 
– Ну, всё, пожалуй, пока не надо, это я погорячилась – рассудительно поправила его Женя. – Например, биографию можно рассказать потом, в тюрьме. 
Лицо парня окончательно застыло и глаза стали стекленеть. 
«Спёкся», – холодно констатировала Женя и подсказала: 
– А пока расскажи нам, на какую из вражеских разведок ты работаешь, когда тебя завербовали, на чём подловили и… – тут Женя с трудом сдержала усмешку, вспомнив старый фильм, в котором поэт читал стихотворение о бериевских героях, где были слова: «– Вы за сколько Родину продали?», и закончила: – И, главное, за сколько ты продал свою Родину Россию. 
На лице парня, от неожиданности даже забывшего про страх, отразилось настолько неподдельное изумление, что Женя вновь с неудовольствием ощутила чувство какой-то неправильности происходящего – неправильности, по поводу возможности которой в схеме допроса не было никаких рекомендаций и тем паче инструкций. 
– А? – с вытаращенными глазами переспросил тот. 
Перед Женей встала сложная дилемма. Манера объекта переспрашивать по два раза, отвечать вопросом на вопрос и, по некоторым формальным признакам, «включать дурочку», вообще-то, требовала незамедлительного наказания в виде удара носком кроссовки в нос, филигранно рассчитанного таким образом, чтобы нос сломать, но объект не вырубить – а то возись потом с приведением его в чувство. Но ощущение того, что в допросе произошёл сбой и процесс буквально повис на краю бездны импровизаций, бестолковых, ничего не дающих вопросов, ответов, уточнений, реплик, контрреплик и так далее и тому подобное, в ней усилилось и окрепло, а как подсказывали ей опыт и чутьё, сейчас ни в коем случае нельзя было гнать лошадей. 
Сомнительность ситуации оказалась неожиданно серьёзной, и даже, к искреннему удивлению Жени, появилась реальная опасность того, что этот с виду совершенно бескостный пацан от чувства невинной оскорблённости и злобы может «затихариться» так, что придётся ломать его уже капитально, с применением методов психологической обработки и психотропных средств, а времени, хотя и вражеские ракеты, судя по часам, не прилетели, у Конторы, похоже, нет. А она тут и так уже потеряла несколько секунд на последний обмен репликами. 
Прокололась, Женя, – подумала она, – задала не тот вопрос, он от неожиданности даже оправился от первоначального шока и начал шевелить мозгой, стареешь, подруга, пенсия по тебе плачет в твои двадцать пять неполных лет. 
– Будем валять дурочку? – нежно поинтересовалась девушка. 
– Да я действительно ничего не понимаю, – забухтел объект, даже перестав трястись и заикаться, но поднять голову тем не менее не осмелившись. Он помолчал и, сморщив лицо выражением обалделости, добавил: – «Вражеские разведки», «продали Родину», рассказать кому, не поверят, запишут в шизики с бредом величия и будут опасаться, – он вдруг усмехнулся, – мне, конечно, лестно, но… – он даже покачал патлатой головой, насколько это было возможно проделать, не отрывая её от пола. 
– Что тебе лестно? – грозно повысила голос Женя и придала мрачное выражение лицу, с ужасом поняв, что уже банально тянет время, пытаясь определить новую линию допроса. – Что тебе лестно, сучонок? 
Пацан не испугался. 
– Не называйте меня сучонком, пожалуйста, – вежливо попросил он и объяснил: – Лестно, что Вы меня считаете настолько незаурядной личностью. «Вражеские разведки», «продали Родину», это ж додуматься надо было, я Вам, что, депутат Государственной Думы? 
От неожиданности Женя едва не засмеялась вслух. Похоже, пацан, сам того не зная, полностью разделял её отношение к этим недоумкам, и к тому же она очень кстати вспомнила, что благодаря этому юноше, орущих, трясущихся и мочащихся под себя депутатов Думы несколько минут назад, убедив в немедленной и неминуемой ядерной бомбардировке, всем скопом запихали в скоростные лифты и отправили восвояси в чрево земли, где, как надеялась Женя, упомянутые недоумки протрясутся от ужаса как можно дольше – пусть страна немножко от них отдохнёт, оно, конечно, из-за всей этой истории ещё и Контора пришла в состояние крайнего возбуждения, но это ничего, Контора потерпит, она и не такое может вытерпеть, а лично Женя ради почти оргазмического удовольствия, которое доставляла ей мысль о депутатах под землёй, действительно и охотно потерпела бы и не такое. Она почувствовала к объекту глубокую бескорыстную симпатию. 
Женя облизнулась и затушила сигарету о подлокотник кресла, хотя до этого планировала затушить его о грязные джинсы объекта прямо в области заднего прохода или поглубже – в области мошонки. 
– Хорошо, я не буду называть тебя сучонком, сучонок, – покладисто согласилась она. – Более того, должна признаться, я очень рада, что ты не продал Родину, а остаешься преданным гражданином своей страны. Но для тебя от моей радости проку никакого, на пожизненное-то строгого режима ты всё равно сядешь. 
Юноша вновь напрягся, и тень сомнения и вернувшегося беспокойства вернулась на его лицо. 
Ага, – весело подумала Женя, – вот так: ты по-умному и спокойно, и мы по-умному и спокойно, молодец, Женя, молодец, старуха, рано тебе на пенсию, ещё покувыркаемся, ещё пошумим. Она была довольна – новую линию допроса удалось активировать в исторически сжатые сроки. 
– Вы, кстати, забыли представиться, – сказал объект, теперь уже сам явно стараясь протянуть время, и нервно усмехнулся, – впрочем, постучаться Вы тоже забыли. 
– Меня зовут Женя, – нетерпеливо ответила она, – Женя Бондарева, с ударением на «о». А к тому, что к тебе теперь заходят без стука и орднунга, привыкай, на тюрьме и на зоне никто не стучится, прежде чем войти. 
Объект помолчал, мрачно глядя в пол прямо перед собой. 
– С чего бы это меня посадят? – наконец, неуверенно вопросил он, кусая губы и бегая глазами. 
– Теперь ты забыл представиться, – вновь похолодевшим голосом напомнила ему Женя. 
– Сергей Петрович, – неохотно признался тот, – Прибельский. 
Женя не спеша достала блокнот и ручку и с преувеличенной аккуратностью записала первое признание, хотя оно и было её ни к чему, наверняка в Конторе об этом умнике уже знали всё, включая день первой мастурбации. Пацан сумрачно наблюдал за её упражнениями в письме. 
– Так с чего бы это меня посадят, опять, что ли, незаконные репрессии и преследование инакомыслящих? – сделал он слабую попытку перехватить военную инициативу. 
– Уй, – поморщилась Женя, – не примеряй на себя лавры товарища Блюхера, малыш: единственное, что между вами общего, так это то, что ты, как и он, получишь на всю катушку за дело, а не в связи с репрессиями. 
От неожиданности мальчик выпучил глаза. (Ага, опять удовлетворённо подумала Женя, так у кого инициатива, малыш?). 
– А разве Блюхер был репрессирован за дело? – даже забыв о том, что лежит в позе, не особенно подходящей для интеллектуальных дискуссий, неуверенно вопросил он и сделал возмущённое выражение лица. 
– А как тебе, например, вот такая цитата, – усмехнулась Женя, – «При наличии достаточного количества обмундирования на складах солдаты ушли в бой босыми». Или вот ещё: «При наличии нормально работающей телефонной связи командующий армией не мог дозвониться до Блюхера на протяжении трёх суток», я, может, и не дословно цитирую, но, можешь не сомневаться, очень-очень близко к оригиналу, а оригинал, пардон, – не сегодняшние размышления от балды шизофреников на государственной зарплате, а самое настоящее официальное заключение специальной комиссии, созданной по приказу тогдашнего высшего советского руководства именно для осуществления расследования всех обстоятельств всей этой ныне широко известной заморочки. 
Пацан устало закрыл глаза. 
– Так за что меня сажать? – прямо так, с закрытыми глазами, снова спросил он и уже добровольно повернул голову в прежнюю позицию, так, что его нос опять расплющился о пол. 
– А как же? – удивилась Женя – Незаконное проникновение в Базу данных Федеральной службы безопасности и несанкционированное изымание содержащейся там информации, – она пожала плечами. – Могу тебя просветить насчёт ещё кое-чего, раз уж нас с тобой такой затеялся интеллектуальный разговор: секретность государственной информации определяется грифами четырёх уровней, первый гриф «Для служебного пользования», к нему многие относятся несерьёзно, а это очень зря, загреметь по обвинению в государственном преступлении очень легко можно и за просто небрежное обращение с бумагами, имеющими такой гриф, второй гриф «Секретно», третий «Совершенно секретно», и четвёртый самый высокий «Особой важности», – она наклонилась вперёд и участливо сообщила: – Могу заверить, та информация, по которой ты в нашей Базе шарил, имеет уровень секретности более чем достаточный. Можешь даже не сомневаться, статью за это дело тебе подберут весьма весоменькую, так что с зоны вот сюда, к себе домой, ты уже не вернёшься. Сейчас мы тебя поднимем, выведем из подъезда в наручниках при всём честном народе, сунем в машину и увезём, и на этом всё, мальчик. Раз и навсегда. 
Пацан молчал, уткнувшись носом в пол, и длинные волосы с обоих боков полностью скрывали его лицо и от Жени, и от неподвижно стоящего с другой стороны возле окна оперативника. 
Мельком взглянув на напарника, Женя вдруг подумала, насколько уклончивая, незапоминающаяся внешность у её людей – пока на кого-либо из них смотришь, черты лица и общие признаки телосложения, вроде имеют вполне индивидуальные характеристики, а стоит отвести взгляд, и уже нет в памяти ничего, кроме бледных пятен лиц и смутного ощущения габаритов. 
– А чистосердечное признание повлияет на мою участь? – неожиданно задал очередной вопрос объект. 
– Могу тебя заверить, Сергей Петрович, – серьёзно подтвердила Женя, – искреннее раскаяние и, главное, искренняя готовность помочь следствию вкупе с горячим желанием в дальнейшем верой и правдой служить родному Отечеству могут дать тебе возможность не на словах, а на деле испытать на себе всё безграничное милосердие России. 
«С вербовщиков стакан, – подумала она, – я тут делаю их работу». 
Пацан молчал и продолжал неподвижно лежать, не издавая никаких звуков, даже звуков дыхания. 
– Да ты встань, Сереж, – мягко предложила ему Женя. – Умаялся, поди, лежать-то, в одной и той же позе очень устаёшь, я знаю, мне ведь тоже так доводилось. 
Сергей поднял голову и посмотрел на Женю с каким-то новым интересом. Затем он с трудом начал вставать, подтянув одну ногу к груди и упираясь в пол подбородком. Оперативник с демонстративным звонким звуком щелкнул предохранителем, вогнал в подмышечную кобуру пистолет, шагнул вперёд, осторожно помог ему подняться, и отведя к застеклённому шкафу напротив, усадил на заранее приготовленный там стул. 
– Прикажете снять наручники? – уже менее театральным тоном задал он вопрос и подмигнул Жене. 
– Пожалуй, да, – медленно согласилась Женя и тоже не спеша поставила оружие на предохранитель, и поместила его в кобуру. – Я уверена, что Сергей Петрович не злоупотребит нашим доверием и добрым к нему отношением. 
Чуть слышно щёлкнули замочки, зазвенели освобождённые наручники, мужчина вновь бесшумно отошёл к окну и уже как будто полностью посвятил внимание происходящему за окном. Женя знала, что это не так, что в действительности оперативник, как раз наоборот, теперь отслеживает ситуацию в комнате ещё более внимательно и в любой момент готов к стремительному и страшному броску, но Серёге об этом знать было не нужно. 
Юноша помолчал, устало растирая запястья. 
– А тебе, правда, что ли, приходилось лежать лицом вниз со скованными руками и…? – он замялся. 
– И с раздвинутыми ногами, – подтвердила Женя, – так положено, я не обиделась. Им, правда, от этого не легче. 
Пацан со всё возрастающим любопытством глазел на неё. 
– Тебя спасли? 
Женя небрежно отмахнулась. 
– Да нет, чего меня от шпаны-то спасать, чай, не маленькая, – секунду подумав, она решила, что эта совершенно правдивая история, действительно приключившаяся с ней в Казани, не содержит в себе никаких роковых тайн и при этом поможет ей установить с объектом доверительные отношения и даст положительный воспитательный эффект, во-первых, продемонстрировав непобедимость Конторы в её лице, во-вторых, настроив мальчика на героически-патриотический лад. – Тут ведь как было: подошла информация, что кто-то крутится возле ракетных баз в Татарии, ну меня и отправили, думали, может, конкуренты, – она на всякий случай пояснила: – ЦРУ там или ещё кто, а оказалось, это просто местные братки оборзели настолько, что надумали ракеты с ядерными боеголовками стырить и кому-нибудь продать. Ну, я уж из-за такой мелочи лишнего напрягаться не стала – всё равно же не по нашему ведомству, доклад в Службу отправила и засобиралась домой. А здесь в Москве, естественно, как и полагается, тему быстренько слили в МВД, а там, тоже естественно, среди мусоров-генералов оказался ссученный. Он меня и сдал. Братки-то на суперагента ФСБ, – скромно продолжила Женя, – пусть и девушку, вполне разумно в драку не полезли, своих блядей-официанток проконсультировали, те мне чего-то подмешали в графин. Прихожу в себя, ба, а я в наручниках, нежным личиком в пол и с раздвинутыми ногами. А передо мной какой-то хрен с булыжником на мизинце среди братков ваааажно так сидит и гонит: «Да ты, в натуре, знаешь, кто я?» – она не выдержала и засмеялась, и Сергей невольно улыбнулся в ответ. – В общем, пришлось встать и распинать им всем задницы, чтобы были погалантнее с дамой. 
– С руками за спиной? – разинул рот благодарный слушатель. 
– Ну, во-первых, я пинаюсь не руками, – степенно разъяснила она ему, удивленная такой наивностью, – а во-вторых, я, как встала, руки сразу вперёд переместила, это не сложно, хочешь, научу? – она поднялась, вытащила из чехла на поясе наручники, сковала ими себе запястья за спиной и лёгким прыжком перемахнула через них ногами так, что руки оказались спереди. – А потом уже в работе находишь секундочку и снимаешь их вообще, – она неуловимым движением крутанула кистями рук и показала парню запертые наручники, раскачивающиеся у неё на мизинце 
Сергей с восхищением посмотрел на неё. 
– Может, ты их ненароком поубивала? – выразил он свои чувства. 
– Не знаю, – пожала Женя плечами, – мне не сообщали. Знаю только, что когда я уходила, они оставались лежать. 
И это тоже была чистая правда – действительно, когда Женя после короткого рукопашного контакта, на прощание кого-то по-детски пнув в задницу и от души сплюнув на пол, вышла из гостиничного номера, никто из её собеседников не шевелился. 
Наступило недолгое молчание. 
– Я это для Макса, – неожиданно произнёс Сергей. 
Женя промолчала и снова достала пачку сигарет. 
– Будешь? – предложила она ему. 
Юноша кивнул, Женя дала ему сигарету, поднесла огонёк зажигалки, прикурила сама, и они оба окутались дымом. 
– Макс наширялся и в какую-то демонстрацию залез, – пояснил парень, пыхтя сигаретой. – Шёл-шёл, чего-то орал вместе со всеми, каким-то флажком размахивал… ну, в общем, повязали там всех сразу. Ночь на допросе прессовали, потом сказали «ай-ай-ай, нехорошо» и уже на крыльце дали пинка под зад. Так он перессался, пришёл и давай канючить: посмотри да посмотри, чего там в ФСБ про меня теперь написано. Я и посмотрел, самому интересно стало. 
– Так-так, – осторожно протянула Женя, просто чтобы чего-нибудь сказать, и неожиданно опять почувствовала какое-то внутреннее неудобство. Она ещё не поняла, что её во всей этой простенькой истории обеспокоило, Сергей-то, вне всяких сомнений, говорил теперь чистую правду, но было в этой правде что-то жуткое – жуткое настолько, что мозг пока отказывался это воспринимать, просто затеплилось в её подсознании нечто, похожее на огонёк всеми давно забытого бикфордова шнура, и теперь огонёк шипел и змеился, прокладывая себе путь к её сознанию, заставляя напрягаться мышцы тела и морщиться от блуждающего саднящего ощущения где-то в глубине груди. 
– А как же ты обошёл все уровни защиты? – Женя теперь опять тянула время, она как истая профессионалка, знала, что если попадаешь в непонятку, самое главное – не сбивать ритм происходящего в настоящее время события, в данном случае неспешного и спокойного разговора, и пока не уяснишь существо проблемы, продолжать действовать так, словно ничего не изменилось и чтобы никто, даже из соратников, не учуял тугой змеиный комок беспокойства, поселившийся в груди. 
Именно так она сейчас и действовала: тянула время, чутко прислушиваясь к тому смутному, холодному и громадному ужасу, что грузно лёг на её сердце, как тротил, и теперь от органической влаги её тела медленно, но неотвратимо разбухал, расширялся, распирал его изнутри, грозя взорвать; к жгучему, обжигающему внутренности огоньку напряжения, который юрко, неумолимо и неостановимо приближался к этой мокрой глыбе, таящей в себе мощь чудовищного взрыва. 
Парень в ответ на её вопрос неожиданно усмехнулся, усмешка содержала в себе массу оттенков: и удивление, и ехидную насмешку, и какую-то невыразимую надменность

густо замешанную на презрении, иронии, снисходительности и превосходстве. 
– А разве там была какая-то защита, да ещё в несколько уровней? – с совершенно неподражаемыми интонациями, служившими немедленной и всеобъемлющей иллюстрацией к его усмешке, заинтересовался он. – Что-то я её не заметил. Что ж вы, фээсбэшники, меня о ней не предупредили, я бы хоть посмотрел, ознакомился, поизучал, просто из чистого любопытства. 
– Не слабо, – оценила Женя, – ты у нас, похоже, хакер века. Где учился-то? – вопрос вообще-то имел некоторое значение: установить, в каком именно учебном заведении умудрились выучить специалиста такого уровня, что он эдак простенько, между делом, сумел залезть в сверхсекретную Базу ФСБ просто из любопытства, при этом даже не заметив, как они сам только что заявил, мощнейшие и современнейшие системы защиты, нужно было обязательно, однако именно сейчас, в эту самую секунду никакой необходимости в этом не было, всё равно пацана придётся вывозить в Контору, а уж там его спросят обо всём абсолютно, внимательно выслушают все, что он расскажет, и параллельно скрупулёзно выведают по другим каналам всё, о чём он умолчит… 
Но сейчас Женю даже не интересовал ответ на её вопрос, она его задала только чтобы не молчать, а занята она сейчас была тем, что внимательно слушала нечто внутри себя, как беременная женщина прислушивается к движению плода. 
Однако ответ Сергея неожиданно привлёк её внимание. 
– Нигде, – передёрнул тот плечами. – Этому нигде и не учат: все преподы старые пни, они в этом сами ни хера не секут. 
Женя сделала незапланированную паузу, на мгновение физически ощутив, как Истина вдруг объёмно и мощно проступила угловатыми очертаниями сквозь хаотичный водоворот мыслей и смутных догадок, чёрным месивом клубящийся в её сознании, и тут же снова скрылась во мгле. 
– По учебникам, что ли? – настырно продолжала она задавать ничего не значащие вопросы. Тонкая напряжённая складка вертикально перечертила её гладкий лоб ближе к левой стороне. 
Юноша тяжело вздохнул и театрально закатил глаза кверху, словно призывая небеса в свидетели такой тупости. 
– Учебники пишутся теми же преподами, – явно давая понять выражением лица, что нешуточным усилием воли призвал на подмогу всё своё терпение, подробно начал он, – а как я только что вас всех проинформировал, они в этом ни хера не секут, – он ещё раз вздохнул, вновь на секунду закатил глаза, слегка покачал головой и продолжил: – Я попытаюсь объяснить на примере: например, в некоторых видах спорта, – он запнулся и мгновение подумал, – да не в некоторых, а во всех, возможно достичь серьёзного уровня, только если начал заниматься не позже определённого возраста, причём для каждого вида спорта определён свой верхний возрастной предел. Если ты его проскочил, то заниматься данным видом спорта есть смысл уже только для себя, не мечтая об олимпийских медалях. Например, если тебе больше шестнадцати, твои шансы на серьёзные лавры в боксе уже невелики. Есть свой возрастной ценз даже в шахматах. А уж в таких видах, как, например, плавание или художественная гимнастика, к шестнадцати годам многие вообще сходят с профессиональной арены, а заниматься те же гимнастки начинают ещё до того, как начинают ходить в школу. 
И вновь необъятная махина Истины тяжело качнулась в глубине хаоса мыслей, на миг проступив гранями и углами сквозь тонкую плёнку неясности, и вновь медленно погрузилась в бездонную хлябь. 
– So? – на чистом английском потребовала Женя уточнений, уверенная, что пацан английский знает, раз уж реальную жизнь ему давно заменил Интернет. 
– So! – раздражённо подтвердил пацан. – Им в спорте полегче, у них возрастной ценз каждого вида уже определён тысячелетиями практических занятий и последующего теоретического обоснования. А вот у нас…, – он слегка помрачнел. – Никто даже не знает, каков нижний предел возраста для того, чтобы впервые сесть к компьютеру. 
Женя помолчала. От невыносимого умственного и душевного напряжения у неё ломило виски. 
– Одно известно на сегодняшний день точно, – неожиданно сам, не дожидаясь очередного вопроса, заговорил Сергей, – среди нас любой, кто начал раньше, всегда лучше любого, кто начал позже А нижний предел до сих пор не определён. 
– Почему бы вам тогда не ориентироваться на педагогов прошлого, – вымученно улыбнулась Женя, только чтобы поддержать тёплый доверительный разговор. Ледяная струйка пота вкрадчиво просочилась меж корней волос на голове и потекла по её левой щеке, – кого-то из них: то ли Макаренко, то ли Сухомлинского, молодая мама спросила: «Вот моему ребёнку уже годик. Когда мне следует начать его воспитывать?» И великий педагог ответил: «Вы опаздываете ровно на год и девять месяцев». 
Она ещё не успела договорить, как вспышкой ослепляющего света к ней пришло Знание. 
Это не было догадкой. Это не было рабочей гипотезой. Это не было случайным мимолётным допущением возможности – просто как будто спала с глаз непроницаемая пелена, и всё, что напрягало и мучило её последние минуты, словно выскользнуло, вывернулось из лопнувшего, засочившегося гнилой сукровицей кокона гибким движением разбухшей пиявки, ворвалось в окружающий мир тугой ледяной вспышкой настоящего ужаса, и Женя от неожиданности зажмурилась за секунду до того, как мир вокруг неё дрогнул, накренился, беззвучно треснул сразу в нескольких местах, словно подбитый торпедой корабль, и начал разваливаться на громадные, неустойчивые, всё ещё сияющие ярким солнечным светом куски, словно громадные осколки зеркала, и в расширяющихся трещинах и прорехах проклюнулись острые ледяные иглы звёзд в бездонной мгле равнодушного чужого космоса. 
Женя усилием воли стряхнула с себя морок, напрягла мышцы лица и осторожно и неторопливо, чтобы не привлекать к себе внимания, открыла глаза, сделав вид, что просто очень устала и не выспалась, а клиент уже пользуется полным её доверием, так что нет никакой необходимости постоянно держать его под прицелом, вот она и прикрыла веки на минуточку, и она от всей души надеялась, что множество чужих внимательных глаз, сейчас наблюдающих за ней в перекрестия снайперских прицелов, ей удалось обмануть, вернее, она не надеялась, а точно знала, что её это удалось, иначе бы уже тихонько звякнуло оконное стекло, пропуская в комнату первую винтовочную пулю. 
Да, ей удалось обмануть врагов неспешным и спокойным движением ресниц, но по внезапно возникшему неуловимому напряжению в неподвижной фигуре оперативника у окна, полностью отличного от напряжения, необходимое только для контроля за объектом, она поняла, что тот всё заметил. Тем лучше, значит, теперь не она одна начеку и готова к бою. 
Так, сейчас самое главное суметь самым простым и естественным образом, не вызывая ни малейшего подозрения у снайперов, обосновавшихся где-то в соседних домах на траектории прямого огневого контакта, согнуть в коленях ноги, подтянув их под стул и превратив в две сжатые до предела пружины. И уж, конечно, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы её голос дрогнул хотя бы на миг, выдавая её волнение, поскольку, хата прослушивается вне всяких сомнений – слишком крупные чужие интересы завязаны на эту скромную квартирку и на многие такие же квартирки по всей Москве и по всей многострадальной России. 
Женя снова на миг сомкнула веки, собираясь с мыслями, и тут же предстала перед её внутренним взором равномерно колышащаяся свинцовая гладь океана, гладкие, словно расплавленное тёмное стекло, валы, идущие цепь за цепью, яростно рвущийся с флагштока под слабые далёкие звуки бравурного марша бело-голубой андреевский флаг, пенные буруны, бурлящие у бортов быстро погружающегося в воду корабля, и стройные ряды матросов и офицеров на уже захлёстываемой волнами палубе, в последний раз отдающих честь с равнением на флаг. 
Она разлепила ресницы, снова посмотрела объекту в глаза и улыбнулась непослушными бледными губами. 
– Жаль, что ты не девушка, – продолжила она свою мысль, – а то мог бы забеременеть и начать какими-нибудь сладкими песнопениями преподавать ему теорию хакерства, ещё пока он находился бы у тебя во чреве. 
– Хммм-да, – поморщился мальчик и покраснел. – Таких, которые начинали бы ещё в эмбриональном возрасте, среди нас, конечно, нет. 
– Ну, вот, – весело улыбнулась Женя, – открыл бы новую страницу в теоретической и практической подготовке современных компьютерных специалистов, – он несла всю эту ахинею как можно более медленно и вальяжно, с по-прежнему вытянутыми ногами откинувшись на спинку кресла и демонстрируя всему окружающему миру полную расслабленность и спокойствие, переходящие в небольшой полусон. 
– А кстати, – неожиданно для себя нашла она новый поворот в беседе, позволяющий протянуть ещё немножко времени до того, как тактика предстоящей работы окончательно сформируется в её голове, – кто среди крутых хакеров начал раньше всех, уж не ты ли? 
Сергей устроился на стуле поудобнее и начал: 
– Нет, не я. Но одно однозначно, пардон за тавтологию – кто раньше начал, тот круче, но самым крутым он становится не сразу. У нас есть человек, который впервые сел за комп в одиннадцать лет, но поскольку ему пока всего двенадцать, тягаться с нами, старшаками, он пока не может. А сможет не раньше, чем через года два-три, и вот тогда быстро пойдёт на опережение… 
И тут Женя поняла, как она сумеет поджать под себя ноги, не вызвав ни в ком подозрений. 
– Если только не наширяется, не залезет в чужую демонстрацию и не попадёт на допрос к нам в контору, после чего ему уже станет не до творческих изысканий в безграничном мире Интернета, – немедленно начав реализовывать свой план, снова улыбнулась она. 
– Нет, – категорически отрезал хакер. – Среди нас наркоманов нет. 
– А никотин? Это ведь тоже наркотик, – продолжала выводить его на нужную реплику Женя. Сердце тяжело бухало у неё в ушах, отдаваясь в кончиках пальцев, и ей казалось, что она физически чувствует холодящую точку чуть выше правого уха, на которой было зафиксировано перекрестье снайперского прицела. 
– Да нуууу, – возмущенно протянул Сергей. – Лично для меня сигарета – прекрасный стимулятор умственной деятельности, после первой же затяжки мозг начинает работать более остро. 
– Ну, вообще-то, да, после того, как я угостила тебя сигаретой, ты умнеешь на глазах и по этой причине всё более активно и всё более добровольно сотрудничаешь со следствием, – согласилась Женя и затаила дыхание. 
– Во-во, – охотно подтвердил парень. – А если ты меня угостишь ещё одной сигаретой, я, может, начну сотрудничать со следствием ещё более активно и ещё более добровольно. 
Есть! Сработало. Теперь, главное – естественность и неторопливость движений. 
– Курить опять хочешь? – деланно удивилась она. – Ну, ты паровоз! Не обижайся. Попросил бы прямо, без намёков, а то целую интригу тут развёл: стимулятор-де, то-сё, поумнею сразу. 
И Женя полезла в карман за пачкой, вытягиваясь телом, чтобы было легче залезть в тесный карман джинс. Она нащупала пачку в кармане большим и средним пальцами, уперев указательный в гнёздышко сенсорного сигнала тревоги, и голос Маника-Пенника сразу откликнулся в крохотном наушнике. 
– Я здесь, – мягко сказал он. – Помощь на машинах уже выехала, вторым эшелоном сейчас пойдут броневики и танки, вертолёты поднимаются в воздух, с военных аэродромов вызваны пушечные штурмовики, ближайший боевой спутник наводится на дом, в котором ты сейчас. Продержись, Женя, ты нужна своей стране – это было одно из лучших качеств Марика: умение поддержать попавшего в смертельную ловушку агента лёгкой спокойной шуткой. 
Ответа от Жени не требовалось, и она не стала отвечать, а перебросила сигарету Сергею, сунула ещё одну себе в рот, и затеплила огонёк зажигалки. Огонёк чуть потрескивал, то и дело рождая маленькие искры, тут же гаснущие в непосредственной близости от язычка пламени. Оперативник у окна чернел неподвижной напряжённой глыбой. 
Женя наклонилась вперёд, протягивая юноше огонёк и при этом поджав под себя ноги. Она сразу, чтобы потом не ёрзать ногами лишнего, привлекая к себе ненужное внимание посторонних, плотно расположила ступни подошвами на полу параллельно друг другу, и слегка напрягла мышцы бёдер и икр, давая им понять, что будет работа. 
Сергей как-то странно взглянул на неё поверх огня и прикурил, пыхнув клубами дыма. 
– Буду счастлив ответить на любые дополнительные вопросы наших глубокоуважаемых органов, призванных охранять нерушимость границ, покой и безопасность российских граждан, – новым, звенящим голосом провозгласил он. На последнем слове голос чуть дрогнул. 
«Так, – подумала Женя, – кажется, пацан что-то просёк. Что с ним, кстати, делать-то теперь? С собой тащить тяжеловато, а оставить – его убьют просто из крысиного инстинкта, хоть он и не представляет для них никакой опасности, он ведь их Системой пока явно не охвачен, раз уж так легко разговаривал на тему, которая в конце концов вывела меня на путь истины. Но под присмотром он у них был – вероятнее всего, в качестве будущего перспективного электронного шпиона, иначе они бы не взяли хату под прицел так быстро. И ещё этот «Макс», который якобы наширялся и полез в чужую демонстрацию… ну и дешёвка, неужели они не могли придумать что-нибудь поумнее для проверки способностей Сергея по входу в засекреченные системы. Но дело, однако, сделано – в высокой квалификации пацана они убедились, нашу Контору на него вывели, теперь ясно, что мы его вербанём, а о действительной подоплеке не догадаемся: все эти металлисты и хакеры, они же дети, кто же детей-то в чём заподозрит, как, например, вот этого. Решим, что обычный гений-хулиганчик, и вербанём. А дальше дело техники – малыша загрузят фуфлом о западных и американских ценностях свободы и демократии, возьмут в плотное кольцо «преданных друзей» наподобие того же «Макса», подсунут нежненькую девочку, перманентно оплакивающую своих якобы репрессированных любимых предков, в общем, стандартный вариант – перевербуют, потому что он, долбаный металлист, завязан на тусовку, которую мы упустили из виду, а они – нет! Вот и будет якобы завербованный нами Сергей якобы работать на нас, а на самом деле – на них. В этой тусовке они хозяева, они пользуются влиянием, а не мы, не потягаешься, на хрен, – она замялась и поправилась: – Пока не потягаешься. Но здесь оставлять его всё равно нельзя, убьют же, на хрен, убьют инстинктивно, забыв о вербовке, по привычке убьют, хотя и основная охота теперь будет на меня, раз уж станет ясно, что я всё просекла, убьют ребёнка просто мимоходом. Придётся малыша как-то вытаскивать. Вот навязался, на хрен, на голову – пардон за тавтологию! – понесло его в нашу Базу, идиота». 
Жене хотелось материться. 
Все эти сумбурные мысли вихрем пронеслись в её голове, пока она прикуривала свою, возможно, последнюю в жизни сигарету. Женя спрятала зажигалку, выдохнула дым и заговорила: 
– Да вопросов-то особых у меня больше пока нет, вот только придётся тебе, Сергей, проехать с нами, в Контору, там тебя опросят уже всеобъемлюще, – она затянулась для бодрости ещё разок, спружинила ногами и продолжила: – Вот только я хотела бы тебе объяснить насчёт наркомании. Она ведь начинается с малого, например, как в случае с тобой, с курен… НОЛЬ!!! – сказала она вдруг гулким, низким голосом во всю силу голосовых связок, чтобы её услышали по всей квартире и, сорвавшись с места, словно атакующая кобра, метнулась вперёд. 
Что-то туго и почему-то почти беззвучно вспороло воздух за её головой, чуть дёрнув на затылке светлые волосы и обдав горячей волной воздуха, и уже после этого раздался слабый звон оконного стекла. 
Женя ударила Сергея плечом в грудь, опрокинула его вместе со стулом назад, рывком перевернулась, закидывая его себе на грудь, тут же продолжила движение и перевернулась ещё раз, подминая под себя, и, закрыв его таким образом своим телом, уже в перевороте быстрыми синхронными движениями накинула себе на голову куртку, натянула на кисти рукава и прикрыла сверху голову руками, и мгновением позже почувствовала, как оперативник навалился на неё сверху, закрывая их обоих широким костистым телом. 
Окно взорвалось фонтанами стеклянных брызг, затем было слышно, как одновременно лопнули и разлетелись кусочками стекла и пластика телевизор и компьютерный монитор, затем с грохотом обрушились сверкающим водопадом застекления шкафа, под которым они все трое лежали сжавшимся комком. 
Поток сокрушённых стёкол налетел на лежащих людей, словно какой-то жуткий стеклянный шквал, и Женя стиснула зубы в мучительном ожидании стона соратника на ней – стона, безошибочно указывающего на то, что крупные осколки нанесли ему серьёзное ранение – бронежилет-то они пробить не могли, передовой отряд опергруппы в отличие от неё, отца-командира, был упакован надлежащим образом, но вполне могли порезать существенные вены и артерии в шее, в руках, в ногах, на голове, да в любой части тела, не закрытой лёгким оперативным броником, это вам не на блокпосту и не в городе, находящемся на военном положении, когда у солдат и каски, закрывающие шеи и с пуленепробиваемыми забралами, и тяжёлые полевые бронежилеты, доходящие до колен и ниже. 
Громовой многоголосый звон рушащихся стёкол стих, наступила мгновенная пауза, и тут же раздалась плотная дробь перемалывающих стены и мебель крупнокалиберных пуль. Оперативник на ней дышал глубоко и ровно, продолжая удерживать её с пацаном в медвежьем объятии. Так, похоже, на первом, самом важном эпизоде боя всё более или менее обошлось. 
Женя выпростала всклокоченную, как со сна, голову из-под куртки и заорала на всю хату: 
– Пробиваться на выход!!! Меня прикрывать, у меня информация!!! Первый и Второй в авангард, Третий в арьергард!!! – и яростно затрепыхалась, выворачиваясь из-под свинцового тела Третьего. 
Вообще-то было совсем не обязательно прямо вот так оправдывающимся, чуть ли не извиняющимся тоном объяснять, почему в этом прорыве следует прикрывать именно её, не считаясь с остальными потерями, достаточно было отдать соответствующий приказ, и все бы его выполнили в точности, не выражая никаких сомнений и не задавая никаких вопросов, но Женя почему-то испытывала совершенно неуместное в данной особо сложной оперативной ситуации непрофессиональное смущение при мысли о том, что ей придётся выполнять крайне не свойственную ей роль Особо Важной Персоны, требующей особых мер безопасности. 
Третий соскользнул с неё с гибкой пластичностью ужа, неожиданной в крупном массивном теле, стремительно перекатился под истерзанное пулями окно, хрустя плотной хлопковой курткой по стеклянному крошеву, на миг замер там и совершил несколько быстрых отточенных движений. 
– Приготовься, – мягко сказала Женя на ухо лежащему под ней на спине, словно при сексе, объекту. – По моему приказу и ласковому пинку идём на прорыв. Низом идём, Серёж, низом, низом, ты не представляешь, скольких неприятностей можно избежать, если не понтоваться в полный рост с расправленными плечами. 
Пацан, разинув рот, молчал и, не мигая, смотрел на неё снизу вверх стеклянными сумасшедшими глазами. 
У окна послышалось подряд три негромких хлопка, тут же эхом отозвались точно такие же хлопки на кухне, чуть приглушённые расстоянием и изгибом прихожей, оперативник покатился обратно, вновь наматывая на себя, как серебристое конфетти, стеклянный мусор, а у окна уже развернулись, поднялись и вздыбились клубы белёсого непроницаемого дыма, заслоняя обзор с улицы, и тут же, словно в припадке ярости, вызванной их хитростью, обрушился на квартиру очередной шквал автоматических очередей. 
– Вперёд!!! – снова заорала Женя и, подняв хакера, как щенка за шиворот, невежливым тычком кулака в загривок наладила к двери. 
Впереди, в дверном проеме уже мелькнули две серые тени в клубах выползающего и с кухни тоже дыма за секунду до того, как пацан, низко пригибаясь, вылетел туда, как пушечное ядро, чья-то рука, зацепив его за опять же за шкварник, выровняла движение и тоже швырнула вперёд, уже к входной двери квартиры, Женя мельком оглянулась на разгромленную комнату и, с огорчением констатировав, что системный блок придётся оставить (а, впрочем, успела подумать она, на хрена он теперь-то?, я и так всё знаю) и пригнувшись так, чтобы голова не вылезала над уровнем подоконника в сектор обстрела, длинными стелющимися прыжками тоже устремилась к выходу, кожей всей спины ощущая, как беззвучно летит за ней Третий, прикрывая тыл. 
Они вынеслись в подъезд организованным порядком, следуя друг за другом с интервалом в несколько метров, чтобы в полном соответствии с уставом и с рекомендациями старого солдата Ремарка не представлять из себя сплошной мишени, передний на миг замер у поворота на лестницу, собираясь в комок, молниеносным змеиным движением сунулся за угол головой, столь же мгновенно отдёрнул голову обратно, знаком дал понять, что на лестнице всё чисто, и первым нырнул за поворот, обеими руками удерживая взведённое оружие у плеча дулом вверх. 
По-прежнему не издавая ни звука, если не считать слоновьего топания объекта и его громоподобного дыхания, они неслись вниз колонной друг за другом, минуя один лестничный пролёт за другим, засаду в подъезде за столь короткое время поставить не могли, не армия же у них тут, в конце концов, а на подтягивание дополнительных сил им потребуется время, так что у Жени появилась возможность на бегу придавить подбородком кнопку локальной связи и отдать в микрофон очередной приказ: 
– Бригада Бис, мы на выходе, прикрыть наш отход! 
Вот так-то, господа шпионы, здесь пока у вас серьёзного преимущества быть не может, вряд ли вы ожидали, что хрупкая девушка с хайером голливудской шлюшонки и большими тёмно-синими глазами так быстро вникнет в ваши секреты, и поставили на точку действительно серьёзные силы, а сейчас вот-вот люди со второй машины, уже давно сидящие наготове, поскольку слышали всё, что происходило в квартире, возьмут двор под перекрёстное прицеливание, и тогда даже для вас не так-то просто будет там появиться с прозрачным намерением путаться у честных, порядочных и, главное, вооружённых российских граждан в ногах. 
Конечно, подмога вам, сучатам, подойдёт достаточно скоро, раз уж капитан Бондарева расколола ваш важнейший проект и убрать её нужно любой ценой и притом немедленно, пока все секреты хранятся только в её голове и не стали достоянием руководства ФСБ, но пока эта ваша подмога подходит, родная Контора, с первого мгновения жениного сигнала поднятая по тревоге Маником-Пенников, тоже не будет сидеть сложа руки, так что ничего, ещё потягаемся, ещё побарахтаемся, рано списывать Россию со счетов, поняли-нет, америкосы грязножопые или кто-вы-там, европейцы, что ли? тоже грязножопые – в прямом смысле: откуда, как не из грязной жопы, вылезают эпидемии холеры, от которой вы дохли целыми городами на протяжении столетий – Женя злобно и радостно улыбнулась на бегу, как будто враги могли её слышать и видеть. 
Они достигли подъездной двери почти одновременно – тоже в полном соответствии с военным искусством – перед решающей атакой объединять все силы в кулак. Водитель, худощавый и жилистый, согнул спину кольцом, проступив длинными продольными мышцами сквозь куртку, и вопросительно взглянул на Женю, уже берясь за рычаг стального замка. Женя на мгновение приостановилась, оценивая диспозицию: так, двор под прицелом людей из второй машины, при выходе Первый и Второй, их учить не надо, сразу уходят на фланги и останавливаются у стен, тоже контролируя пространство двора, и тогда у неё все шансы на одном броске под прикрытием Третьего достичь «девятки» и, благо дверцы остались открытыми, запрыгнуть на водительское сиденье, а за ту милли-секунду, что пока она потратит на поворот ключа в замке зажигания, остальные, включая пацана, которого попросту приволокут, аки мешок с картошкой, успеют тоже оказаться в салоне, и тогда, Женя, бей по газам, ты тоже водишь не хуже какого-нибудь долбаного Шумахера. Водила-то, конечно, умеет рулить ещё лучше и знает гораздо больше улочек и двориков для проезда, но это не страшно – когда удастся вырваться из зоны обстрела, несложно будет на ходу поменяться за рулём… 
Она протянула ему руку, и водила без слов вложил ей ключи в узкую ладонь. 
– Выходим! – приказала Женя, опять берясь за рукоять оружия обеими руками с колечком ключей на мизинце левой. 
Дверь раскрылась уже почти во всю ширину, когда микро-наушник в женином ухе ожил: 
– Бригада Прим, назаааад!!! – заорал в нём голос старшего второй группы, и водитель, в наушнике которого этот крик прозвучал тоже, успел дёрнуть дверь на себя и вновь захлопнуть её за мгновение до того, как весь двор взорвался грохотом автоматных очередей и первая полоса пуль со звоном прошла по диагонали через всю дверь.