3 ГЛАВА
ДВОРНЯГА
Погода была мерзкой. Холодной и сырой, и мелкий злобный дождь то и дело налетал волнами косых изгибающихся струй, вымачивая всё вокруг, и тут же прекращаясь, чтобы вскорости налететь опять, согнав с неба низкое осеннее солнце – из-за этого асфальт всё никак не мог просохнуть, и в то же время не возникало ощущения чистоты и умытости города, как в период затяжного круглосуточного дождя, и в результате основным ощущением всего этого дня оставалось ощущение грязи, которую непостоянный дождь то и дело подмачивал, и на которой сейчас беспрестанно при каждом шаге скользили каблуки. Эля остановилась и начала перехватывать тяжёлую сумку другой рукой в глупой надежде, что так идти будет легче, и ей пришлось на миг отпустить ручонку своей дочери, впрочем, она сразу же, как только, наконец-то, справилась с задачей по перемене рук и вновь взялась за скользкую от пота ручку сумки, тут же машинально протянула освободившуюся ладонь вбок, ожидая момента, когда маленькие пальчики привычно и доверчиво схватятся за неё. Ожидание затянулось и стало ненормально долгим, и Эля, всё так же не глядя, слегка раздражённо пошарила возле себя свободной рукой. Возле неё всё так же была пустота, и пришлось, сдержав ругательства, готовые сорваться с языка, опустить взгляд и поискать дочь уже глазами.
Дочь неподвижно стояла в пяти метрах от неё, вытянувшись в струнку тонкой спиной, и внимательно смотрела куда-то вбок.
– Альбина! – недовольно позвала её Эля и глубоко вдохнула, пытаясь насытить кислородом уставшие мышцы.
Альбина озадаченно повернула голову и взглянула на неё, словно не узнавая, и снова уставилась куда-то в сторону, и тут же опять для полного удовольствия налетел косой хлещущий дождь, обжигая ледяными и мелкими частыми каплями лицо.
– Альбина! – вновь с усталостью в голосе позвала её Эля, жмурясь от залетающих в глаза мелких брызг, и сделала усилие над собой, чтобы подавить минутное раздражение – в конце концов, это всего лишь ребёнок, нельзя же требовать от неё полной сознательности, как от взрослой. Эля дёрнулась было за ней, но тут же решила, что в этой ситуации будет верхом мудрости пока поставить сумку прямо в лужу на мостовой, чтобы налегке отправиться вытаскивать дочь из каких-то мечтаний. Она кряхтя нагнулась, аккуратно, чтобы не разбить бутылку лимонада, устанавливая дно сумки на более-менее ровное место с более-менее чистой поверхностью, и выпрямилась с облегчением настолько громадным, что невольно пришла в несколько лучшее расположение духа. Теперь оставалось только преодолеть непреодолимые пять метров по скользкому асфальту на своих тонких ломких каблуках, поминутно смаргивая с ресниц вытянутые грушевидные капли воды. Дочь стояла уже ещё дальше, и дождь словно не оказывал на неё такого влияния, как на всех прочих – она не гнулась и не жмурилась, и не шмыгала носом, и стояла всё так же прямо, словно под солнцем на пляже в жаркий день, и из-за мокрых волос и одежды выглядела так, словно тайком от взрослых вновь, как в тот раз, успела искупаться, не раздевшись и не натянув резиновую шапочку по самые глаза.
Эля подошла к ней сзади и осторожно коснулась ладонью мокрого плеча, и Альбина тут же, не оглядываясь, слегка наклонилась назад и прижалась к её животу головой, вслепую, не оглядываясь, ловя влажной ладошкой её руку.
– Собачка. – каким-то необычным напряжённым голосом сказал она.
Эля не поняла.
– Ты хочешь собачку? – удивлённо спросила она. – Как-то неожиданно, никогда об этом не говорила, и вдруг…
– Нет, вон собачка. – объяснила Альбина и вытянула крохотный мокрый указательный пальчик куда-то в серое марево дождя.
Эля озадаченно повернула голову, собираясь поискать взглядом собачку, и тут же наткнулась на пристальный собачий взор, притянувший её взгляд, как двойной спаренный прожектор – какой-то ненормальный, стеклисто-гладкий и абсолютно чёрный прожектор из двух спаренных, полыхающих странным и противоестественным чёрным огнём выпуклых полусфер. Пёс стоял, весь пружинисто натянувшись телом и вытянув в их сторону мохнатую и тяжёлую островатую морду с сосредоточенным выражением и даже как будто слегка поджав губы, и он был достаточно, хотя и не чрезмерно, крупен, мускулист и поджар, как хорошо тренированная лайка, и лишь отсутствие изысканной, обманчиво нежной красивости, характерной для этой бесстрашной породы, некоторая излишняя мягкость и расхристанность шерсти подсказывали, что крови лайки в жилах пса меньше, чем это необходимо для признания и трепетной заботы богатеньких буратин. Эля в некоторой растерянности глядела в чёрные собачьи глаза и думала о том, что насквозь мокрый, взъерошенный бездомный пёс, вообще-то говоря, должен был бы выглядеть жалко, но об этой собаке такого сказать было нельзя – пёс не выглядел жалко, он словно пылал изнутри чудовищной энергией и литой неукротимой силой мощного зверя. Пёс несколько бесконечных мгновений смотрел на неё в упор и затем моргнул мягкими влажными веками и отвёл взгляд, одновременно отворачивая голову чуть в сторону и склоняя её к земле, словно в поклоне, с тем удивительным выражением полной покорности человеку, на какое способны лишь собаки и никто другой.
– К ноге! – совершенно неожиданно крикнула тонким голосом Альбина и старательно зачмокала, почему-то вытягивая губки трубочкой и одновременно со всем этим с мокрым хлопающим звуком старательно колотя себя маленькой ладошкой по джинсововму бедру. Пёс словно ожидал её выкрика. Он мгновенно сорвался с места, оттолкнувшись от земли задними лапами с такой силой, что из под его когтей вылетели два снопа грязи и воды, и стремительной и неостановимой мощной торпедой понёсся к ним сквозь дождь, всё сильнее вытягиваясь гибким телом вперёд с каждым прыжком – он летел к ним с такой целеустремлённой неостановимой решимостью, что Эля вдруг чего-то испугалась, смутно ощущая некую фатальность в его приближении, и уже дёрнулась было к дочери, чтобы её прикрыть и отогнать этого яростного и, наверное, сумасшедшего пса, но он был уже почти рядом, и она не успевала, и тут он на последнем метре как-то незаметно и естественно сбросил скорость и тут же перешёл на небольшую упругую рысь и еле слышно в шуме дождя заскулил, прижимая к голове уши и как-то сбоку приближаясь к Альбине, осторожно помахивая хвостом и умудряясь при всём этом как-то сохранять мрачное и напряжённое выражение на мохнатой морде. Он ещё раз слегка заскулил, когда Альбина небрежно и по-хозяйски ухватила его за выпуклый загривок и, не оборачиваясь на маму, потащила в направлении их дома, и пёс осторожно засеменил рядом с ней лапами, стараясь попасть в ритм её шага. Эля, совершенно потеряв дар речи, какое-то время смотрела им вслед, уже понимая, что только что некая гадкая и нехорошая непослушная девочка даже не соизволила поинтересоваться её мнением по поводу забрать бездомную собаку домой, и ее минутное остолбенение сослужило ей хорошую службу, так как ребёнок с собакой уже ушли достаточно далеко вперёд к тому времени, когда Эля вновь смогла заговорить и для начала от всей души выругалась, уже не боясь быть услышанной дочерью, и лишь затем кряхтя вновь подняла с земли сумку и, изгибаясь под её тяжестью вбок, заковыляла вслед за тесно прижавшейся друг к другу парочкой по проклятой скользкой грязи на своих тонких форсистых каблуках.
Подъезд гулким эхом отозвался на их нестройные шаги, и, как обычно, возникло ощущение, что липкая сырость воздуха забила ноздри и покрыла тонкой вязкой плёнкой не покрытые одеждой участки кожи, и Эля подумала, что животным, наверное, ещё хуже среди гнилостных нездоровых запахов, и пёс немедленно подтвердил её мысль – он напрягся и напружинился всем телом и, перестав преданно поскуливать под Альбининой рукой, поставил уши торчком, беспрестанно и нервно шевеля влажными ноздрями.
– Нехорошо, Альбина. – выразила Эля, наконец, обуревавшее её возмущение, и Альбина тут же недовольно отвернулась к стене, и её хрупкая спина приобрела то знакомое Эле упрямое, недовольное выражение, которое появлялось всегда, когда дочь считала себя правой и воспринимала упрёки как несправедливый наезд и из-за этого считала себя морально вправе на маму сердиться. – Надо было хоть разрешения спросить. – невольно сразу сбавив тон, осторожно закончила Эля, и пёс, сразу почувствовав появившееся напряжение, опять слегка заскулил, беспокойно переводя пристальный тяжёлый взгляд с матери на дочь и обратно.
Душный и сырой, пропахший человеческой и кошачьей мочой лифт, наконец-то, повёз их вверх, пощёлкивая на этажах, и они доехали молча, глядя в разные стороны. Эля с облегчением поставила сумку возле двери и завозилась, копаясь в сумочке в поисках ключей, и тут что-то заставило её оглянуться, какой-то короткий и обжигающий приступ дикого подсознательного ужаса, вдруг пройдясь ледяным ураганом вдоль позвоночного столба и вызвав в спине ломовую боль, заставил её судорожно дёрнуться с перехваченным дыханием и рвануться в сторону, опрокидываясь на стену вполоборота спиной и плечом, и бросить назад, в чёрное чрево подъезда, ошалелый взор. Пёс стоял там во полумраке прямо возле закрывшихся лифтных дверей, не двигаясь с места, и его взгляд, которым он смотрел на дверь их квартиры, был пристален, неподвижен и напряжённ.
– Ну, чего ты? – сипло и сердито, с трудом преодолев горловой спазм о секундного приступа страха, прикрикнула на собаку Эля, решив, что это лучший способ помириться с дочерью. – Ну-ка к ноге! – Пёс нервно переступил на месте лапами и остался стоять, всё так же не сводя глаз с бронированной двери. Затем он словно то ли вдохнул, то ли выдохнул, и его тяжёлые крупные губы словно слегка набухли и оттянулись вверх, показав розовую, с чёрной окаёмкой, слизистую оболочку внутри, и шерсть на холке начала приподниматься дыбом.
– К ноге! – ещё более сиплым, теперь уже окончательно севшим голосом вновь прикрикнула на него Эля, чувствуя противную слабость в теле и неуверенность в том, что сможет удержать ситуацию под контролем. Волосы в основании черепа у неё уже были совершенно мокрыми от пота и дождя, и ледяные струи пота быстро и юрко стекали под одеждой по её трясущемуся от пережитого страха телу, собираясь ледяным обручем вокруг тугой резинки трусиков. На сей раз пёс даже не пошевелился, его мышцы напряглись и вздулись по всему телу, и от этого он даже стал как будто ещё более неподвижен, собираясь в напряжённый комок, словно перед прыжком, и ещё через миг он чуть слышно, но с невероятной, парализовавшей Элю злобой, глухо зарычал, ещё больше набухнув мягкими подвижными губами и стягивая вперёд, словно чёрную резину, края крупной пасти.
– Доченька! – слабо заговорила Эля, ещё острее ощущая струйки ледяного пота, слаженно и размеренно тёкущие по её телу, забираясь промеж грудей и ягодиц. – Собачка болеет, давая оставим её здесь…
Она ещё не закончила фразу, когда Альбина резко повернулась и направилась к собаке. Она крепко ухватила её за вздыбленный загривок и произнесла два слова:
– Жека, домой. – и тут же без обиняков начала тянуть за шиворот, таща её к двери, и собака пытаясь упираться, тем не менее сделала первый шаг, подчиняясь её руке и словно с огромным усилием преодолевая какое-то сопротивление внутри себя.
– Домой! – гневно повторила Альбина и удвоила усилия, и пёс тоскливо и мучительно заскулил, начав, мелко перебирая лапами, двигаться к двери по воле своей маленькой хозяйки.
- Альбина! – снова неуверенно начала было Эля, и Альбина тут же яростно отвернулась в сторону, удерживая мохнатый собачий загривок в руке. Эля прерывисто вздохнула и начала трясущимися пальцами вставлять в замочное отверстие ключ.
Замок щёлкнул с неприятным металлическим звуком, словно лязгнувший затвор, дверь неожиданно заскрипела низким хриплым голосом, открываясь во всю ширь, и на какой-то кошмарный миг Эле вдруг почудилось, что изнутри пахнуло могильным холодом и сырым запахом какой-то незнакомой гнили, впрочем, наваждение тут же прошло, и Эля ступила в знакомое тёплое нутро квартиры, и она тут же забыла бы об этой мгновенной галлюцинации, если бы не пёс – он вдруг упёрся в бетонный подъездный пол всеми четырьмя лапами и вновь зарычал, глухо, но с такой неописуемой злобой, что Эля невольно вновь почувствовала страх.
– Да что с тобой?! – с недовольством и раздражением крикнула Альбина и посильнее дёрнула за густую шерсть, уже словно выросшую и загустевшую, теперь уже по-настоящему встав дыбом, в её руке, и пёс вновь заскулил и с видимым усилием двинулся к распахнутой двери. Затем он сорвался с места и, едва не сбив с ног девочку, одним прыжком перемахнул порог и застыл теперь уже в прихожей, на миг умолкнув, поставив острые уши торчком и медленно поворачивая лобастую голову из стороны в сторону, словно принюхиваясь и приглядываясь.
– Жека! – строго начала Альбина, и в этот миг пёс взревел. Это уже не было то глубокое выдыхание с едва уловимым намёком на вибрацию в горле, как в тот момент, когда он стоял у лифта, это уже не было глухое и злобное ворчание, как секунду назад перед самым порогом, это был бешеный остервенелый рык, исходящий из самой глубины его существа, он рождался в самых недрах его груди и вырывался наружу звериным вибрирующим рёвом сквозь стиснутые и оскаленные огромные клыки, роняющие белую жаркую пену, теперь он уже совсем не напоминал послушного и нежного пса, доверчиво жавшегося по пути домой горячим мокрым боком к бедру девочки, и теперь литые крупные мускулы настоящего и серьёзного опасного зверя словно пошли волной, вздуваясь холмами по всему телу, заставляя шевелиться полностью вставшую дыбом шерсть. Он утробно и ровно, не прерываясь ни на секунду, ревел с прижатыми к голове ушами и оттянутыми назад губами, оттянутыми настолько, что полностью обнажились не только клыки, но и дёсны, и пристальным прямым взглядом готового к смертельному бою дикого животного смотрел на закрытую комнатную дверь, и от всего этого Эля почему-то вдруг успокоилась и сосредоточилась, словно ясное осознание чего-то необычного и опасного, каким-то образом угрожающего её семье, заставило её сконцентрироваться и мобилизоваться, и приготовиться к тому, чтобы наиболее эффективным способом устранить неведомую опасность, для начала уяснив для себя её существо.
– Так, Альбина, ты сейчас спустишься вниз и подождешь на крыльце подъезда. Если мы с Жекой не появимся достаточно долго, быстро побежишь к Венере-апай и позвонишь от неё папе на работу. – Теперь она говорила спокойно, отчётливо, уверенно и твёрдо, не позволяя голосу дрожать, и от холодного сосредоточенного звука её голоса даже пёс умерил интенсивность своего рычания и слегка повернул голову, не отводя чёрных глаз от комнатной двери и в то же время как бы прислушиваясь к её словам
Альбина тоже повернула голову и взглянула на маму снизу вверх огромными испуганными глазами.
– Мама… – со страхом начала она…
– Так, быстрее!!! У меня времени нет! – теперь обычно спокойную добрую Элю, назло мужу непростительно избаловавшую своего ребёнка, было не узнать, и в её голосе громыхал металл, Альбина пару раз уже видела её такой и научилась в такие моменты не попадаться ей на глаза, к тому же она по собственному печальному опыту знала, что, когда у мамы так звучит голос, любые детские капризы и хныканья могут сделать только хуже, причём, сделать хуже не слегка, а по-настоящему, надолго и всерьёз.
Альбина нажала кнопку вызова лифта и на протяжении всего времени, пока лифт приближался с низким и тяжёлым нарастающим гулом, не отрывала от мамы полных страха глаз. Раздвижные двери лифта грохнули, сомкнувшись за хрупкой детской спиной, и Эля мягко выдохнула, собираясь с мыслями. Она опустилась на колени возле пса и легонько обняла его за вздыбленный загривок.
– Что не так, Жека? – тихо спросила она его и осторожно погладила могучую шею возле прижатых ушей. Пёс смог ответить лишь ещё более усилившимся рычанием, не отрывая прямого взгляда от закрытой комнатной двери.
“Так.” – подумала Эля и с аккуратным шорохом достала из наплечной кобуры пистолет. Она уже снимала “Беретту” с предохранителя, когда ей вдруг пришла в голову удивительная отвлечённая мысль о том, что жить в ублюдочной бандитской стране, оказывается, имеет свои преимущества – по крайней мере, любой мирный человек (вот она, например) всегда при оружии и всегда сосредоточенн и напряжённ, и всегда готов отразить нападение любого врага, в точности по жизненному принципу ниндзя в трактовке Расуля Ягудина – “Сконцентрируйся и никогда не расслабляйся” – был ли у ниндзя такой принцип, или это была очередная фантазия Расуля, она не знала, но готова была подписаться под каждым словом. Она встала лицом ко входу в комнату, установив ступни параллельно на ширине плеч и плавным движением подняла пистолет снизу от бедра жёстко вытянутыми руками – это тоже ей как-то по пьянке вкручивал Расуль Ягудин – что при прицеливании желательно пистолет выводить снизу, а не опускать сверху, как это делают некоторые несознательные граждане, тогда он будет более твёрд и неподвижен в руках.
– Жека. – окрепшим голосом произнесла Эля. – Пора. – И пёс тут же спружинился, напрягся всем телом и тугим и мощным мохнатым шаром ударил в дверь.
Дверь распахнулась с глубоким деревянным грохотом, ударившись в диван за ней, и Эля, ворвавшись в комнату следом и тут же прямо от дверного проёма грамотно уйдя вправо вдоль стены, пригибаясь и удерживая теперь уже поднятый кверху дулом пистолет теперь уже одной правой рукой с обхваченным левой ладонью запястьем, краем глаза заметила призрачную тень, мелькнувшую по комнате и вдруг словно погасшую, сгинувшую в углу, и хрипло рычащий пёс, взмахнув хвостом, метнулся за этой тенью длинным упругим прыжком, затем – вторым, расстилаясь над полом не менее призрачной серой торпедой, словно оборотень, вышедший из мглы, он коротко рявкнул оскаленной, показавшейся Эле сплошь белой от обнажённых клыков и пены пастью, и попытался хватануть в воздухе что-то, чего уже там не было, и затем, взрыхляя ворс паласа, резко затормозил всеми четырьмя лапами перед пустым незначительным углом возле телевизора, который испокон веку почему-то был пуст – так Эля с мужем и не собрались купить туда тумбочку или небольшой шкафчик…
Эля стремительно обшарила взглядом пустую комнату и напрягла все мышцы, собираясь в комок, и затем одним прыжком, не хуже Жеки, проскочила половину комнаты и выскочила за оборот распахнутой двери, пружинисто вскинув пистолет с удерживаемом на спусковом крючке указательным пальцем. За дверью тоже никого не было. Там стояли запылённый чемодан и старая пишущая машинка в зазоре между стеной и диваном. И больше ничего и никого.
Эля часто задышала, позволяя расслабиться онемевшим плечевым мышцам, и на всякий случай повела стволом вокруг, внимательно осматривая комнату. Комната была самой обыкновенной и привычной… почти, и Эля вдруг заметила, что мысленно произнесла “почти”, и это слово выражало всё. Действительно, комната выглядела почти как обычно, и в то же время в ней было уже что-то не так. Жека продолжал тяжело рычать, хотя уже и затихая, а Эля ещё раз внимательно осмотрела всё вокруг. Всё было прежним. Почти прежним, и Эля никак не могла уяснить для себя те неуловимые изменения, которые здесь произошли за время их двухчасового отсутствия. В это время ей вновь почудилось, что на неё пахнуло земляной сыростью и чужим гнилостным запахом, и Жека вдруг зарычал сильнее и резко пошевелился всем телом, словно прочнее устанавливая на полу лапы, и Эля подумала, что они вдвоём, наверное, заражают друг друга всё усиливающимся галлюцинациями, и это была утешительная мысль, от которой, однако, у неё на душе стало нехорошо, словно она не смогла адекватно просчитать ситуацию и пришла к неверным и нелогичным выводам, чреватыми опасностью для семьи.
– На хрен, – произнесла она вслух, стараясь сама себя убедить, – нет тут ни хрена, чё я, маленькая, что ли, верить в призраков, верно, Жека?
Пёс перестал рычать и, повернув одну только голову, не изменив позицию тела, каким-то мучительным виноватым взглядом посмотрел на неё снизу вверх. Затем он прилёг на палас перед пустым углом и зачем-то накрыл лапами мохнатый нос, и словно завибрировал всем телом и напряг мощную шею, как будто пытаясь что-то сказать человеческими словами или просто протолкнуть сквозь гортань какой-то звук, и звук вышел наружу в виде поскуливания – Жека всё скулил и скулил, усиливая и усиливая звучание, и Эля, опустив пистолет, напряжённо и пристально смотрела на него, отчаянно пытаясь понять, что хочет сказать ей пёс, и тут словно что-то лопнуло в собачьей груди, и он, выпрямив передние лапы и запрокинув лобастую голову острой мордой вверх, неожиданно завыл с невыразимым отчаянием и безнадёжной тоской, и от этого мучительного воя у Эли вдруг всё сжалось внутри беспощадным и ясным пониманием того, что бесполезно и глупо пытаться себя обмануть – в её жизни действительно начало происходить нечто страшное, и какой-то воплощённый непреодолимый ужас отныне вошёл в её жизнь, и теперь уже не будет того относительного мирного спокойствия в их семье, спокойствия, к которому она так привыкла и которым так дорожила, избегая любых внешне не нужных конфликтов и ссор. Разом снова вспотев, на сей раз, для разнообразия, жарким, дурманящим голову потом, она опустила пистолет, чувствуя, как налипают волосы на мокрый лоб и дрожат от внезапно нахлынувшей слабости и удушливого отчаяния все её члены, и тяжёлое ощущение безысходности и безнадёжности свинцовым мраком заволокли её душу. Она вытерла лоб рукавом, пытаясь совладать с собой, и вновь сказала вслух, успев подумать, что разговаривать с самой собой, кажется, уже вошло у неё в привычку, может так и начинается сумасшествие?:
– Ничего, вот муж придёт. – и тут же поняла, что это ничего не означает – её муж обычный человек, а не ведун и не великан, и с этим, чего она сама пока не может понять, ему не справиться, что бы это ни было, но в одном Эля теперь была уверена – это настолько страшно и чудовищно, что у них даже шансов выжить теперь практически нет, не говоря уж о шансах победить, и душераздирающе воющий пёс это подтверждает.
Эля резко выдохнула и вытерла рукавом трясущейся руки с зажатым в ней пистолетом вспотевший лоб. Она ещё немного постояла, собираясь с силами, и наконец, тяжело шаркая ногами и горбясь, словно древняя старуха, двинулась к двери – пора было забрать дочь. Длинный тоскливый собачий вой неожиданно стих, когда уже лифт, приняв её в своё нутро, пошёл вниз с привычным гулом, и затем Эле как будто вновь послышалось утробное рычание, но оно тут же погасло, то ли прекратившись, то ли оставшись позади слишком далеко, чтобы быть слышимым, или же это опять были её фантазии, как бы то ни было, нужно было поторопиться, пока в квартире не заварилась в её отсутствие ещё какая-нибудь каша.
Альбины на крыльце не было. Эля на миг застыла, борясь с новой волной тошнотворного ужаса, подступившего к самому её горлу, и собрала волю в кулак, пытаясь преодолеть панику. “Так, – подумала она, – попробуем рассуждать спокойно – куда она могла по… тьфу ты, я же сама ей велела если что идти к Венере и позвонить папе, на хрен, это уже паранойя, если от всего дёргаться, конечно, привидится хрен знает что”. Она прислонилась к бетонной стене, чувствуя себя совершенно выжатой и обессиленной. Надо было идти к Венере за дочерью, но она вдруг поняла, что у неё совершенно не осталось сил даже для того, чтобы сделать шаг, а нужно было ещё возвращаться к несчастному, покинутому всеми псу – у Эли теперь было ощущение, что они с собакой пережили общую беду и стали друзьями, и ей теперь совсем не нравилась мысль, что бедный одинокий пёс в покинутой всеми квартире безнадёжно воет в потолок.
Такой Альбина с Венерой, которая держала девочку за руку, они её и застали – потной и обессиленно прислонившейся к стене с торчащей из кобуры под мышкой рукояткой “Беретты”, и Альбина сразу вырвалась от сразу побледневшей Венеры и побежала к маме, неровно переступая тонкими ногами по серым ступенькам крыльца. Она подбежала к Эле и привычно поднырнула под сразу обнявшую её руку и прижалась, с болью глядя на неё снизу вверх. Девочка чуть помешкала, прежде чем начать говорить, и по этому признаку Эля вдруг поняла, что и здесь тоже её ожидают плохие новости.
– Венера-апай звонила папе на работу. – наконец, сказала Альбина. – Папа уехал в командировку. – И от страшного смысла этих слов Эля с чувством полнейшей безнадёжности закрыла глаза.
– Да-да, – подтвердила Венера с бледным растерянным лицом, – его неожиданно срочно куда-то услали… Эля, блин, что тут у вас происходит?, на тебя же смотреть страшно. А дочь твоя молчит, как партизанка на допросе, так и не объяснила ничего, почему у вас такие лица, и с чего это вдруг тебе так срочно понадобилось звонить мужу?
Эля молчала, обнимая ребёнка, подавленная свалившимся на неё отчаянием. “Господи, – подумала она, – нам придётся ночевать одним в этой квартире!!!. Господи, Господи, Господи, Господи!”
– Эля, – с ещё более побледневшим лицом сказала Венера, – ты бы осталась у меня вместе с ребёнком. Или давай я у вас переночую – у тебя очень нехорошие глаза, я не знаю, что там у вас происходит, но что-то происходит явно.
Эля, ничего не говоря и продолжая обнимать дочь, отрицательно покачала головой. Теперь, когда её муж каким-то странным образом растворился в дали, она вдруг ощутила нечто такое, чего не могла бы выразить словами – что всё происходящее как бы их внутреннее семейное дело, даже не семейное, поскольку мужа какие-то неведомые силы сумели услать, а дело их двоих, её и Альбины, вернее, их троих, её, Альбины и Жеки, это их война, это их испытание, и они должны были с этим справиться лишь втроём, или… не справиться, и в любом из этих случаев они получат ту судьбу, которая будет ими заслужена, – победу или смерть, Эля словно всей своей душой чувствовала пристальный и требовательный взгляд Господа с небес.
Венера испуганно наблюдала за лицом Эли.
– Я, пожалуй, позвоню Рае. – дрожащим голосом сказала, и Эля обнаружила, что вопреки всему обуявшему её ужасу ещё сохранила способность удивляться.
– Какой ещё Рае? – с полнейшим недоумением спросила она
Венера несколько смутилась и потупилась.
– Ну, видишь ли, – нервно начала она, – сейчас, когда все ведуны погибли, Ральф был последним, он подорвал себя вместе с напавшей на них братвой, из тех, что под дьяволом, и не осталось никого, а Рая участвовала в той последней драке Ральфа и смогла всех положить и спастись, и она к тому же была его ученицей, он с ней занимался, – Венера неожиданно для себя самой и крайне неуместно в сложившейся невесёлой ситуации фыркнула с каким-то скрытым неприличным намёком и, прежде чем успела удержаться, подтвердила намёк словесно, ляпнув – уж не знаю, чем он там с ней занимался, и теперь она вроде как бы осталась за него, а затем на неё ночью, когда она гуляла с подругой, опять напали братки из числа дьявольских подстилок, и они вдвоём опять всех разнесли, ну и теперь ходит слух, что Бог дал им Силу для войны с нечистью, так что Рая и Зелла теперь ведуньи, молодые да ранние, должен же был кто-то заменить погибших ведунов на случай, если опять будет нашествие и нужно будет опять набирать святой кружок семи ведунов.
Тут Эля вспомнила. Имя Зеллы ей ничего не говорило, а Раю она вспомнила.
– Это та, что ли, худенькая, и есть Рая? – в полном обалдении спросила она. – Да она же чуть старше, чем Альбина.
На лице у Венеры отразилось искреннее удивление.
– Да я бы так не сказала. – протянула она. – Лет шестнадцать или семнадцать-то уже ей есть. Кстати, Расуль Ягудин гонит, что какой-то Гайдар в шестнадцать лет командовал полком на какой-то хреновой гражданской войне.
Эля не выдержала и засмеялась, чувствуя, как нервно и лихорадочно сотрясается при смехе всё её тело.
– Я не знаю, кто такой этот Гайдар, и что это за гражданская война, никогда о такой не слышала, – начала она, наконец, кое-как совладав с собой. – Но из Раи, по-моему, такая же ведунья, как из Жеки – балерина, и, вообще, что за поганая жизнь – дети воюют с нелюдью, а мы-то, взрослые, куда смотрим? чем занимаемся? почему позволяем нашим детям умирать на настоящей кровавой войне с силами ада? В общем, насчёт Раи я не знаю, а свою Альбину я намерена от всего этого уберечь, надеюсь, мы с Жекой справимся, что бы это ни было. А Рае звонить не надо. Она ребёнок. Я сама мать и не могу позволить, чтобы чей-то ребёнок дрался за мою семью вместо меня.
Венера промолчала и ничем не выразила ни своего согласия, ни своего несогласия. Она стояла молча и, когда Эля с дочерью под рукой двинулась ко входу в подъёзд, неподвижно смотрела им вслед огромными глазами на бледном лице, пока они обе не скрылись из виду.
Они вошли в лифт, и двери вновь с грохотом сомкнулись за ними, и Эля на миг почувствовала себя так, словно оказалась намертво замурованной в склепе, но тут она взглянула в напряжённые глаза Альбины и усилием воли стряхнула с себя страх и отчаяние.
– Ничего, дочка, – мягко сказала она и погладила её по почти просохшим волосам, – справимся, не можем не справиться. – Она помолчала. – Во всём этом нет ничего из ряда вон выходящего, это жизнь, она требует, чтобы мы за неё боролись то с одним, то с другим во славу Аллаха, и то, что враг на этот раз какой-то необычный, ничего не меняет, он враг, и мы его убьём, с какой бы странной харей он к нам не явился, ничего, доча, всё нормально, держись, мама тебя любит. – И она нагнулась и с удовольствием поцеловала девочка в тёплые, слегка влажные глаза, сначала в один, потом в другой, и когда она отстранилась, увидела, что огромное счастливое облегчение отразилось на детском лице.
Они переступили порог квартиры и тут же замерли в прихожей, и Эля с трудом сдержала рвотный позыв. Чудовищный тяжёлый запах обрушился на них, словно внезапно кем-то наброшенное огромное одеяло, – сырой, страшный, совершенно непроницаемый и непереносимый запах разложения и гнили и какой-то незнакомой мерзости, и ещё чего-то, наоборот, смутно знакомого и однозначно отвратительного, смешанный запах ужаса и кладбищенской глухой ночи, запах словно плескался, тяжело шевелясь, как живой, густыми и массивными свинцовыми волнами вокруг них, облепляя скользкой массой их тела, и Эля с совершенно неуместным юмором подумала, что, умей она плавать, сейчас бы в этом запахе прямо поплыла наразмашку. В этот момент из комнаты послышался короткий взвиг, и весь юмор из Эли выдуло, словно мощным порывом ураганного ветра.
– Альбина. – тихонько сказала она, отстраняя ребёнка за спину и крайне аккуратно, чтобы не издать даже шороха, доставая “Беретту” из кобуры. – Что бы ни случилось, всегда держись рядом за моей спиной. Ни к коем случае не отдаляйся от меня и Жеки. – Она помедлила, стремительно просчитывая наилучший вариант. – А пока подожди нас здесь, в прихожей, ммм… пока я не позову… – И тут же Эля поняла, что говорит чушь, она не сможет спасти дочь, если свяжет её по рукам и ногам, кажется, для крошки пришло время внезапно, резко и быстро повзрослеть – “пора, милая, пора”, подумала Эля и сказала:
– Впрочем, нет, ты уже большая, так что думай и соображай сама и действуй по обстановке.
Она ударила в хрупкую комнатную дверь левым плечом в одном резком прыжке с ноги, удерживая пистолет двумя руками у правого плеча и, влетая внутрь, уже на лету повернулась по вертикальной оси и упала на пол правым плечом, переместив поднятый дулом вверх пистолет ближе к середине лица и отведя правый локтевой сустав к груди, так, чтобы не ушибить его при падении об пол, тут же сделала кувырок через принявшее на себя весь удар плечо и продольно перекатилась через спину, мгновенно встав на одно колено спиной к противоположной от двери стене и пружинисто слегка наклонила ствол перед собой, готовая выстрелить во всё, что покажется ей необычным, и она чуть было не выстрелила в едва заметно двинувшееся что-то со стороны всё того же пустого угла за мгновение до того, как хрусталик глаза послал перевёрнутое изображение мишени ей в мозг, успевший распознать Жеку в последний момент перед едва не прозвучавшим выстрелом. Пес не спеша и опять же как-то боком приближался к ней, опустив хвост и слегка клоня книзу тяжёлую мощную голову, и с его клыков, вытягиваясь крупными полусферами неправильной формы, капала ослепительно алая кровь, и когда он приблизился к Эле вплотную, она увидела, что в крови у него вся пасть и вся морда, кровь была на мохнатой груди и на лапах, покрывая их до гибких собачьих щиколоток, Господи Боже, пёс был буквально весь в крови, и от этого его шерсть вновь выглядела мокрой и немного свалявшейся, как тогда, под дождём, когда они миллионы лет назад, в какой-то другой, лёгкой, тёплой, доброй, далёкой и отныне не доступной жизни, встретились в первый раз.
Внезапно в дверном проёме появилась испуганно-любопытная детская мордочка, и в следующее мгновение Альбина торопливо вбежала в комнату и начала ощупывать пса, погружая маленькие пальчики в густую толстую шерсть, её ручонки сразу намокли в крови и стали красными по самые запястья, и от этого она стала похожей на крохотного клоуна в красных перчатках… на крохотного клоуна-лилипута женского пола. Пёс легонько пыхтел и, повиливая хвостом, послушно вертелся в окровавленных детских руках.
– Он целенький. – удивлённо произнесла Альбина, закончив осмотр. – Его никто не кусал. – И эти слова прозвучали в Элиных ушах громом, настолько оглушающим, что она едва не упала в обморок. Он целенький, Господи Боже, так значит, это чужая кровь. Чья же, на хрен, чья!?
И лишь сейчас Эля, словно очнувшись от дурмана, сделала то, чего до сих пор у неё не было времени сделать – не было времени с той самой секунды, когда она с грохотом и деревянным треском распахнувшейся двери, кувыркаясь, влетела в комнату с оружием наголо, но теперь пришло время это сделать – оглядеться, и она неровным и неуверенным осторожным движением, словно слепая, боящаяся потерять равновесие, повернула голову и осмотрелась вокруг.
Комната была разнесена. “Да, – подумала Эля, – “разнесена”, “комната разнесена”, слово “разнесена” подходит как нельзя лучше, шипяще-мелодичное, как речь какого-то не описанного в научных энциклопедиях подземного гада, “разнесена” просто необычайно удачное, полностью, всецело и абсолютно подходящее слово, ну то есть – разнесена вдребезги!” Эля со страшным трудом, словно старенькая старушка, поднялась с колена на обе ноги и сделала шаг по сразу захрустевшим под её ногами осколкам стекла от мебельной стенки – странно, что она не порезалась, когда летела на пол сначала плечом, а потом спиной вперёд, впрочем, что тут странного?, это же, в принципе, даже не осколки в обычном понимании слова, скорее… та-а-ак, стеклянная крошка, если не сказать “пыль”, Господи, что же за драка здесь была? с кем?, драка, в которой два зверя (наверное, два, Господи, надеюсь они дрались только вдвоём, Господи, Господи, Господи, велики прегрешения мои, но безгранично милосердие Твоё, Господи, сделай так, чтобы оказалось, что их здесь было только двое!!!) разнесли тяжёлые толстые мебельные стёкла в блестящую хрусткую пыль и сокрушили огромную мебельную стенку – Эля с трудом оторвала от пола взгляд и подняла глаза на мебельную стенку, хотя смотреть было не на что, совсем!!!, стенки, можно сказать, больше не существовало, она была действительно сокрушена, тоже подходящее слово, подумала Эля и, протянув руку, безуспешно попыталась пристроить на место чудом уцелевшую дверцу на бельевом шкафчике, дверца висела, скособочившись и наклонившись вперёд и вниз, и с трудом удерживалась в этом положении на единственной оставшейся нижней петле, и когда Эля её коснулась, издала слабый скрип, похожий на плач. Телевизор валялся на полу в сверкающей луже собственных стеклянных осколков, словно в луже собственной крови, и Эля подумала, что телевизору досталось меньше, возможно потому, что драка сразу выметнулась в середину комнаты, а телевизор стоял в отдалении в углу, да, именно так, подумала Эля, они, наверное, с ходу снесли со своего пути телевизор и безумным сцепившимся клубком вылетели на середину комнаты. Она нагнулась и, подняв один из разбросанных изломанных стульев, попыталась поставить его возле опрокинутого письменного стола, и стул даже постоял несколько мгновений, прежде чем с лёгким хрустом качнулся на подломившейся ножке и упал передом вниз.
– Мама. – осторожно позвала Альбина, всё так же сидящая возле собаки и тоже огромными глазами рассматривавшая разгром вокруг.
– Доча, – торопливо прервала её Эля, – иди-ка на кухню и собери на стол, нам надо будет всё-таки покушать, – она даже попыталась пошутить в надежде, что удастся чуть разрядить обстановку, – то, что папы сегодня с нами нет, совсем не означает, что мы должны остаться голодными.
Как ни неудачна была шутка, свою роль она сыграла – лицо Альбины расслабилось и потеплело, и она даже слегка улыбнулась, уходя на кухню в сопровождении пса.
Ощущая непрерывный протяжный звон натянувшей всё её тело готовой оборваться струны, Эля осторожно двинулась к пустому углу, в который в прошлый раз, как ей показалось, канула смутная стремительная тень и на который упрямо и злобно рычал её пёс. Она прошла лишь два шага и остановилась. Идти дальше не было смысла, всё было видно и так, да и вообще не было никакой необходимости делать даже эти два шага, угол был виден и с того места, где она только что стояла, этот долбаный угол теперь был виден из любой точки квартиры, и он был не просто виден, он в буквальном смысле притягивал взгляд, и Эля удивилась, что не заметила его раньше – он был весь в крови… весь… совсем… Пол был залит кровью, и то же самое можно было сказать и о стенах, они были забрызганы кровью до самого потолка, да и сам потолок уже изменил свой цвет с белого на красный, он был весь в крови тоже. Эля всё-таки сделала несколько шагов и подошла к луже крови на полу вплотную. Она нагнулась и, не испытывая никаких особенных чувств – ни страха, ни отвращения, хотя раньше всегда боялась вида крови, – потрогала указательным пальцем край кровавой лужи, и лужа чуть двинулась и чмокнула под её пальцем, кровь была ещё тёплой, но уже начала остывать и наполовину свернулась и стала похожей на достаточно толстый студнеобразный блин, Эля ухватила его за край, прищемив большим и указательным пальцем, и потянула вверх, полужидкая лужа вновь чавкнула, сдвигаясь по полу и отлепляясь от него, оставив на нём размазанный красный отпечаток, затем краешек в руке Эли оторвался, и блин крови с мокрым звуком упал обратно, оставив красные раздавленные кусочки красного желе у неё в руке.
Эля тяжело выпрямилась, поморщившись от ноющей боли в спине.
– Это сегодня, наверное, всё начнётся. – произнесла она вслух, стараясь справиться с дрожью в теле, и её голос метнулся по разгромленной комнате и с лёгким звоном погас где-то среди осколков на полу. Эля помолчала и повторила. – Это, наверное, начнётся сегодня. – “Только бы Альбина выдержала.” – это она лишь подумала, этого она не стала говорить вслух, словно боясь накликать беду. Она повернулась и посмотрела на серое осеннее окно. “Быстро темнеет. – подумала она. – Темнеет рано и быстро. Темнеет, как будто падает на горло нож.” Она осторожно поместила пистолет в кобуру и слегка передвинула кобуру из подмышки ближе к груди, чтобы было легче и быстрей дотянуться до рукояти.
Эля зачем-то переставила уже накрытый Альбиной стол в середину кухни – стол всегда стоял у стены, и до сих пор это её устраивало, трёх мест возле него им всегда хватало на их семью из трёх человек, а сегодня мужа не было, а для них двоих места тем более было предостаточно, но почему-то сегодня Эля, подчиняясь какому-то безотчётному чувству, аккуратно взяла стол за один край и сказала:
– Милая, давай-ка передвинем его вот сюда, – и Альбина взялась за противоположный край, не задавая никаких вопросов.
Темнота уже упала на город и какое-то время выглядела голубой, некоторое время не было необходимости включать свет, но вот уже стемнело чуть-чуть сильнее, и, когда щёлкнул выключатель, не зашторенные окна сразу приобрели глухой чёрный непроницаемый вид, как будто кто-то накинул на их дом огромное плотное одеяло, сквозь которое не мог проникнуть даже крохотный лучик или… звук, во всяком случае, тишина тоже была непроницаемой и абсолютной, словно с щелчком выключателя вдруг умерли или просто умолкли, что почти одно и то же, все вокруг: и люди, и автомобили, и ветер, и дождь.
Эля и Альбина без всякого аппетита пережёвывали пищу в кромешной тишине, нарушаемой лишь позвякиванием приборов, с трудом заталкивая в себя еду, чтобы, как это чувствовали и понимали и мать, и дочь, набраться сил перед неумолимо и беспощадно подступающей ночью, впервые в жизни они ели, как солдаты, не ради вкусовых качеств и собственного удовольствия, не ради насыщения плоти, а лишь ради того, чтобы не ослабнуть во внезапном бою, и Эле на миг стало больно от мысли, что вот и кончилась их спокойная жизнь в дружной крохотной семье, теперь все их действия и поступки, включая принятие пищи, были абсолютно утилитарны и имели лишь одну конечную цель – выдержать войну и по возможности выйти из неё победителями или хотя бы дорого продать свои жизни – и прежде капризная маленькая девочка, которую всегда приходилось заставлять есть чуть ли ни силком, обещая за это что-нибудь вкусненькое, сейчас молча, сосредоточенно и упорно заталкивала в себя пищу, не обращая никакого внимания на её вкус и на окружающий могильный гнилостный запах, и временами поднимая взор и взглядывая на мать глубокими и мрачными, ужасающе взрослыми глазами, и тут же перемещая взгляд за её спину, к глухому и чёрному блестящему окну, на котором ослепительно сверкало отражение кухонной люстры, и Эля тоже, сидя напротив дочери лицом к двери, то и дело, уже и не замечая, что это стало её рефлексом, как у зверя посреди безлюдных ночных Уральских гор, поглядывала в тёмный душный коридорный проём…
и именно поэтому она успела заметить это в первый же, самый главный, решающий миг, после которого уже не осталось бы времени ни у кого ни на что – и она выстрелила навскидку, не успев ни о чём подумать, просто отпустила булочку, которую уже сунула было правой рукой в рот, и выдернула этой же самой правой рукой из кобуры пистолет, и грубовато округлый и массивный пистолетный ствол коротко рявкнул, выплюнув сноп огня ещё до того, как она разжала зубы и выпустила булочку изо рта, позволив ей безвольно упасть… куда?, этого она уже не заметила, поскольку смотрела лишь вперёд, туда, где удар пули пришёлся неясной лёгкой тени, вдруг возникшей в коридорчике, прямо в грудь, и с такого, двухметрового, расстояния оказался такой силы, что буквально отшвырнул неясную и неслышную серую тень в глубину прихожей, и Эля успела понять (и обрадоваться от этого понимания), что такой вполне материальный предмет, как пуля, вполне способен хотя бы отшвырнуть страшного своей непонятностью призрачного врага, а значит, они втроём с одной этой тварью справятся, кем бы или чем бы она ни была, и словно эхом этих мыслей из двери комнаты в боковой стене точно так же беззвучно и призрачно вылетела ещё одна тень, мгновенно свернула в сторону кухни, находящейся от двери слева, и метнулась к ним стремительными лёгкими прыжками молодого добермана, а тень, только что отброшенная страшным ударом пули в грудь, уже тоже извернулась на полу прихожей и встала на всю четвёрку тёмных и худых, словно голых, то ли лап, то ли рук, и Эля, наконец-то разжав зубы и выпустив надкушенную булочку изо рта, вскинула “Беретту” обеими руками над столом, ловя теперь уже отчётливо видную, словно проявившуюся на чёрной фотобумаге узкую клыкастую морду в прицел, она сама даже не успела подумать о том, что почему-то подсознательно целится именно в голову теперь, когда выстрел в корпус предыдущей твари не причинил той никакого вреда – она вновь выстрелила прямо над макушкой сидевшей напротив дочери и дико закричала:
– АЛЬБИНА!!! – одновременно с тем, как голова твари, с ходу натолкнувшись на летящую пулю лбом, лопнула с мокрым звуком, разбросав вокруг кости и слизь, и безголовая тварь ещё продолжала бежать, когда из комнаты выюркнула, взмахнув длинным голым хвостом, точно такая же, уже третья по счёту, тварь и одним лёгким прыжком перемахнула через предыдущую и в тот же миг, без заминки, с неукротимой силой рванулась ко всё ещё сидящей в оцепенении девочке и наконец-то взметнулась на неё в последнем прыжке, когда Эля вновь заорала:
- АЛЬБИНА!!! – трясущейся рукой пытаясь поймать на мушку и эту, очередную, бесшумную, клыкастую и остромордую тварь, зная, что промахнись она, второго выстрела у неё уже не будет, и тогда Жека, выпрыгнув прямо от своей тарелки в углу, как-то страшно медленно просквозил сквозь всю кухню сверкающим и мохнатым серебристо-серым шаром и с утробным невыразительным рёвом всем телом ударил уже летящего на тонкую детскую шейку хвостатого зверя в бок, и тут же мгновенно из коридорчика вымахнула ещё одна…
Эля уже потеряла им счёт, ей казалось, что уже миллионы этих скользких, длиннохвостых, ускользающих от прямого взгляда серых теней кружатся вокруг неё – ещё одна тварь метнулась к её столу длинным гибким движением, и опять пёс успел сгруппироваться и, вытянувшись в немыслимом прыжке, с коротким бешеным всхрипом вскользь полоснул её клыками по узкому мускулистому боку, и в рваной открывшейся ране на миг проступили какие-то округлые, подвижные, как маховики, белые предметы, тут тварь, отброшенная им до этого, метнулась к нему сзади, и пёс вновь успел с рёвом юлой извернуться вокруг своей оси и встретил её ударом клыков в грудь, и тут же другая навалилась на него сзади, они все втроём сплелись и безумным и рычащим, рвущим друг друга клубком покатились по полу к стене, и в серовато-сумрачном проёме коридорчика возникла ещё одна смутная тень – возникла и сразу бросилась к ним, неощутимая, бесшумная, еле видная, словно сливающаяся со мглой прихожей, словно растворяющаяся в ней, словно гаснущая, утопающая, на миг исчезая, в попадающихся на её пути тенях от обычных предметов и стен, она метнулась к их столу каким-то жидким, словно скользящим, словно текущим, как сгусток мрака по стене, движением, и только узкая усатая морда с тонкими и длинным оскаленными клыками, которые сразу показались Эле ядовитыми, была отчётливо видна, проступая из неосязаемого и подвижного, ускользающего и колышущегося, как плотный болотный туман, серого шерстистого кома, составляющего её плоть, и Эля вскинула пистолет левой рукой, ловя её на мушку – теперь, когда пса дракой снесло с линии огня, она снова могла стрелять, и она прицелилась левой, спокойно и хладнокровно, правой ухватившись за край стола и ожидая лишь, когда из под него появится голова Альбины, уже стряхнувшей с себя оцепенение и бросившейся к маме на четвереньках под столом, вот её растрёпанная голова вылезла снизу возле правого бедра мамы, и одновременно с этим Эля выстрелила, удар пули пришёлся на сей раз вскользь прямо в оскаленную пасть, и белые осколки клыков с треском разлетелись с левой стороны морды, оставляя за даже не приостановившейся от этого тварью белёсый, словно пылевой, след, и Эля выстрелила ещё раз, и вновь пуля попала почти туда же, и неровные оставшиеся обломки клыков в окровавленной левой стороне распахнутой пасти тоже вылетели наружу со всё тем же лёгким треском, а тварь всё неслась и неслась к ним, стремительно и в то же время плавно, как в замедленном кино, вот её острая морда нависла прямо над столом, и Эля, стиснув зубы, успокоилась и сосредоточилась и, отведя локоть в сторону, боком направила ствол пистолета прямо покатый и скошенный, покрытый тонкой серой шерстью лоб почти в упор, и плавно и аккуратно, чтобы на сей раз не допустить смещения с точки прицеливания, потянула за спусковой крючок, и тварь с раскрывшимся в самой серединке черепом отшвырнуло назад с расстояния настолько близкого, что её обдало удушающим, смутно знакомым и однозначно отвратительным смрадом, который она заметила среди прочих запахов, ещё когда вошла в квартиру – Эля тут же, уже не обращая никакого внимания на отлетевшую тварь, перевела ствол “Беретты” на прежнюю линию огня, где в душном сумраке коридорчика проступила ещё одна смутная тень, тут же нажала на спуск, сказав про себя “четыре”, и тут же выстрелила снова и сказала про себя “пять”, эти две пули отбросили очередную нападавшую гадину, и мимо неё к кухне рванулись сразу две тени, и теперь Эля стала стрелять стремительно, раз за разом нажимая на крючок, и непрерывно отсчитывая утекающие через нагревшийся пистолетный ствол заряды: “шесть”, “семь”, “восемь”, “девять” – серые смутные тени всё разлетались и разлетались в тесноте прихожей, и стены, и пол, и потолок там уже были сплошь забрызганы и заляпаны брызгами крови и ошмётками мяса и мокрой окровавленной шерсти, а они всё бросались и бросались на неё из чёрной глубины, словно двоясь, словно всё множась, словно всё увеличиваясь числом, и Эля вновь заметила, что отброшенные и вроде бы уже мёртвые твари снова становятся на тонкие голые пальцы-лапы, сначала пошатываясь и с трудом, затем словно оживая и вновь наполняясь энергией и силой, и вновь бросаясь на них из полумрака, а Эля всё стреляла и всё считала последние остатки выплёвываемых пистолетом пуль: “десять”, одиннадцать”, “двенадцать”… одна из теней вдруг промелькнула вдоль стенки, избежав линии огня, и мгновенно возникла в полуметре от них, и Эля выстрелила в неё последние два раза, полушёпотом сказав вслух: “тринадцать”, “четырнадцать”, и затвор щёлкнул с хрупким металлическим звуком и застыл, оставив обнажённым чуть дымящийся ствол, и в следующий миг узкое гибкое тело метнулась к ним в прыжке, и Эля рванула стол за противоположный край, опрокидывая его на бок столешницей к себе с грохотом ссыпавшейся с него посуды, и, бросив пистолет на пол рядом с дочерью, обеими руками с усилием приподняла стол перед собой, как щит, закричав:
– Доча, заряди!!! Обойма у меня в кармане!!!
И тут тварь ударила в стол всем телом такой силой, что Эля покачнулась, удерживая стол перед собой, и над краем стола прямо перед её лицом возникла клыкастая пасть, обдавая её смрадным дыханием, и крохотные красные глазки глядели на неё в упор, в то время как тварь с низким тяжёлым хрипом прыгала и прыгала, и щёлкала узкими белыми клыками, скрипя по внутренней стороне столешницы когтями и пытаясь дотянуться до её лица, и тут же ещё две твари бросились на них, тараня телами стол, и этот удар отшвырнул Элю с Альбиной в угол между холодильником и стеной, пистолет вылетел из руки девочки и залетел под батарею, но зато теперь стол удерживался, упираясь краями в стену и холодильник, так что Эля смогла ослабить руки, переводя дух, и взглянуть сверху на Альбину, вставшую на четвереньки и, зажав зубами обойму, пытающуюся дотянуться из их крохотного укрытия до пистолета, тут все три твари дёрнулись к её лицу одновременно, и Эля решила не отвлекаться и, тяжело дыша и хрипя, вновь упёрлась в столешницу обеими руками, отталкивая тварей от себя, они снова, на сей раз с коротким многоголосым визгом подпрыгнули, рванувшись к её лицу, и в этот миг на них сзади снова обрушился Жека.
Он вышел из кровавого месива на месте своей предыдущей схватки, словно даже не торопясь, тяжело хромая и подволакивая переднюю лапу, весь мокрый и страшный от облепившей его крови, на сей раз даже не рыча, а лишь беззвучно, как эти твари, скаля огромные окровавленные клыки, затем он всё-таки опять коротко и экономно рыкнул, взметнувшись на их узкие серые спины, этот толчок едва не отбил Эле руки, и все четыре зверя вновь завертелись по кухне в страшной драке, сметая всё на своём пути, давление на стол на миг ослабло, и Альбина оттолкнула бок столешницы и мгновенно проскользнула на животе тонким телом наружу из укрытия, дотягиваясь до пистолета под батареей, в тот же миг из прихожей к ней рванулись ещё несколько серых теней, но девочка уже втянулась назад, сократившись телом, как удав, и держа измазанный пылью и паутиной пистолет в правой руке за ствол, она уже завозилась с рычажком выброса пустой обоймы, когда несколько мускулистых тел ударили в стол одновременно, и над верхним краем опять замаячили острые и оскаленные усатые хари, и Эля вновь напрягла руки, стараясь не допустить, чтобы их окончательно зажали в угол, тонкие длинные клыки резко клацнули перед самым её лицом, едва не отхватив нос и обдав вонючим ветром, и тут Эля вдруг узнала их запах, “Господи, – подумала она. – это же крысы, они пахнут именно так. Это очень большие и почти неуязвимые крысы, оживающие на моих глазах после прямых попаданий пуль…”, но она тут же взглянула по сторонам и поняла, что это не совсем верно – ожили лишь те твари, которые были ранены куда-нибудь в тело, крысы же с разнесёнными, расколотыми головами оставались лежать в неподвижности, и тем двум, которых разорвал в клочья пёс, явно тоже не суждено было больше подняться, и тут она услышала, как, наконец-то, щёлкнула затворная рама пистолета, и поняла, что оружие вновь готово к бою, последние четырнадцать зарядов уже тихо жили в стальном пистолетном нутре, готовые с рёвом вылететь по сизому каналу ствола, затем она глянула вниз и увидела, как Альбина, стоя на коленях и уперев “Беретту” в правое бедро, изо всех сил пытается передёрнуть затвор и дослать патрон в ствол, её крохотные тонкие руки страшно напряглись, и нежное детское лицо исказилось нечеловеческим усилием и мукой, и затвор наконец-то лязгнул, открывая патрону путь, и Эля, опуская за оружием руку, возблагодарила Аллаха за то, что он надоумил её мужа не лениться, уча дочь обращению с оружием, но тут ещё несколько крыс напрыгнули на столешницу с противоположной стороны, влетев, как еле видные серые торпеды в из коридорчика в кухонную дверь, и Эля судорожно вновь вцепилась в столешницу обеими руками и со стоном отжала её от себя, с мучительным напряжением удерживая на ней бьющийся живой вес, тут сбоку внизу, между полом и нижним углом холодильника начала со скрипом просовываться клыкастая пасть, и тут же такая же пасть появилась в нижнем зазоре между полом и столом, Эля что есть силы нажала вниз на усатую морду ребром доски и почувствовала, как упругая костистая морда, игнорируя все её усилия, упрямо протискивается внутрь, отжимая край столешницы от пола словно скользкий маслянистый клин, и душная липкая рука отчаяния и безысходности мягко обернула и сдавила горло женщины, мешая дышать, тут рядом с той мордой появилась ещё одна, и они начали протискиваться к людям уже вдвоём, и Эля поняла, что очень скоро, может быть, через миг, туда же всунется и третья, и четвёртая крыса… дверной звонок залился яростной трелью, когда это уже произошло.
– Ломайте дверь, ради Бога!!!. – в отчаянии закричала Эля, искажая залитое потом и слезами лицо, и тут же поняла, что сморозила глупость – эту бронированную махину, призванную быть надёжным препятствием на пути бандитов и мусоров, было не взломать, дверной звонок снова забился и завибрировал, заливаясь трелью, и тогда Эля заплакала навзрыд от ужаса и отчаяния, из последних сил удерживая столешницей лезущих уже со всех сторон крыс, и тут Альбина душераздирающим недетским голосом закричала, с огромным усилием поднимая двумя руками пистолет перед собой. Она выстрелила прямо сквозь стол, не поднимаясь с колен и удерживая пистолет полусогнутыми руками перед грудью, деревянная доска коротко треснула и просквозилась огромной дырой, пуля попала одной из тварей куда-то в грудь и с этого расстояния в десять сантиметров буквально выбросила узкое и серое, разбрызгивающее ошмётки мяса и шерсти тело в воздух, давление стола на руки Эли сразу ослабло, и Альбина, отброшенная отдачей, с мягким шлепком упала задницей на пол и тут же снова качнулась вперёд, поджимая под себя ноги и вновь выравнивая направление пистолетного ствола, она выстрелила вторично сразу же, как только ей это удалось, и столешница стала ещё легче, и на сей раз девочка сумела удержать отдачу и не упасть, и это позволило ей выстрелить на сей раз уже без паузы, переведя ствол вниз и расплющив выстрелом одну из узких голов, уже просунувшихся в щель возле пола, “три” – подумала Эля, чувствуя, как гудит голова от непрерывно верещащего звонка на входной двери, тут же Альбина выстрелила снова, теперь уже вбок, в оскаленную морду, упорно лезшую между боковым ребром столешницы и холодильником, в обойме оставалось лишь десять зарядов, и их тут же осталось девять уже через миг, потому что девочка вновь выстрелила перед собой сквозь стол, вновь отшвырнув пулей одну из наседающих спереди крыс, теперь патронов осталось лишь восемь, а когда раздался следующий выстрел, Эля поняла, что через семь секунд, когда кончатся оставшиеся семь зарядов и затвор вновь клацнет и застынет в немоте, им конец. И когда новый выстрел пробил навылет и отшвырнул ещё одно вонючее ублюдочное тельце, Эля крикнула:
– Доча, пробиваемся к двери!!! – и собрала остатки сил.
Она оттолкнулась спиной от стены и с хриплым рёвом не хуже чем у Жеки нажала всем телом на столешницу перед собой, медленно поворачивая её по оси и начиная сдвигать мельтешащую и копошащуюся груду тварей влево от себя и сама начиная соскальзывать по холодильнику вправо, к длинной стене, уходящей в прихожую и к двери со всё трезвонящим звонком и уже сотрясаемой ударами с той стороны. Когда она пересекла линию угла холодильника, левое ребро стола на миг отделилось от стенки, и тут же туда метнулась призрачная тень, “Беретта” снова полыхнула огнём, едва не оглушив их грохотом в замкнутом пространстве, и мать с дочерью, наконец-то, смогли проскочить неровный угловатый участок, бугрящийся тяжёлым телом холодильника, и оказались вплотную спиной к гладкой ровной стене, утопающей дальним концом во мраке прихожей – прихожей, до которой были миллионы тысяч миль, и Эля лишь сейчас поняла, что это самый опасный участок пути, потому что теперь они были открыты с флангов, откуда на них могли наброситься все нечистые мира – вот уже послышалось тяжёлое и частое нечеловеческое дыхание возле щели с левой стороны, тут возникла смутная тень в щели справа, узкая злобная морда сунулась к ним, и в следующий миг с резким мокро-трескливым звуком что-то рвануло тварь назад, выдернув её морду из щели обратно, и Эля чуть не расплакалась от счастья и облегчения, когда на её месте появился пёс, истерзанный и окровавленный, ослепший на один, вырванный с корнем глаз на разорванной морде, он появился в проёме у стены и посмотрел снизу вверх на Элю уцелевшим глазом сосредоточенно и твёрдо, чуть запрокинув могучую голову, потом он повернул морду в сторону внешнего мира и вновь беззвучно оскалил совершенно целые, розовые от крови, смешанные со слюной клыки, и Альбина сразу же выстрелила в противоположную сторону, откуда к ним тоже всунулась харя с парочкой крохотных и равнодушных прожорливых глаз, харя с уже привычным для всех мокрым хлопающим звуком разлетелась в крохотный кровавый фейерверк, и они все втроём тут же двинулись туда, со скрипом передвигая по полу ребро столешницы вдоль стены, и пёс наконец-то вновь зарычал горлом, и даже отсюда, из-за поставленного стоймя кухонного стола было то ли слышно, то ли заметно каким-то иным образом, что крысы шарахнулись в стороны от этого рычания и замельтешили в отдалении, не смея приблизиться к псу, лишь со стороны Альбины снова метнулась очередная тень и пистолет снова с грохотом дёрнулся в тонких полусогнутых детских руках, тут наиболее прыгучая и подвижная тварь из тех, что упрямо и просто атаковали их деревянный щит прямо спереди, подпрыгнула особенно высоко и, уцепившись худыми, чёрными, похожими на руки измождённой старушки, лапами с зеленоватыми когтями за верхнее ребро столешницы, начала сноровисто влезать на него, отводя чёрные локти назад, словно подтягиваясь на турнике с выходом силы, и скрипя когтями задних лап по дереву с той стороны, помаленьку переваливаясь через край узкой светловатой грудкой, и Эле пришлось нажать на стол и удерживать его теперь в отдалении от себя, поскольку тонкие белые клыки заклацали уже прямо перед её лицом, и теперь передвигаться стало труднее из-за веса елозящего на доске гибкого крысиного тела, Альбина начала было с усилием поднимать на неё пистолет, но, по подсчётам Эли, их боезапас уменьшился уже до четырёх зарядов, и она крикнула:
– Не трать патроны!!! – и с ещё большим усилием напрягла правую руку, удерживая весь вес теперь только ею одной, и приподняла левую раскрытую ладонь, зная, что теперь совсем, никак и ни в коем случае нельзя промахнуться, тут же пёс на левом фланге на мгновение резко вытянулся куда-то за край стола, взмахнув лобастой окровавленной головой, раскрыв до предела пасть, было слышно, как клыки щёлкнули сразу после мокрого рвущегося звука, и оттуда ударил кровавый всплеск, в следующее мгновение Альбина выстрелила в свою сторону опять, и Эля заставила себя не отвлечься на эти звуки и не отвести взгляда от крошечных злобных красных глаз перед собой и слегка пошевелила раскрытыми пальцами поднятой левой руки, разминая затёкшие от долгого сжимания края стола мышцы и при этом ни на миг не прекращая упорного движения в сторону прихожей, и её дочь выстрелила ещё раз, вновь обдав пол и стену выброшенным пулей фонтаном мозга, крови и костей…
Эля выбросила левую руку вперёд со скоростью и точностью бросившейся кобры, проскользив кистью прямо под костистым и мохнатым крысиным подбородком, и ухватила крысу за жилистое горло, пульсирующее пролетающей по близким венам и артериям кровью и толчками воздуха, проходящего сквозь дыхательные пути, Эля напрягла уставшие пальцы и что есть силы стиснула под короткой шерстью округлый и хрящеватый мягкий столб, крыса в ответ тут же напрягла и сжала горловые мышцы, яростно хрипя и сопротивляясь нажиму, и Эля поняла, что ей не задушить её просто так, и она с силой потянула тварь за шею сверху вниз, уперев её горло в деревянный край стола и пережав давлением дыхательные пути, она давила и давила упругую и скользкую, яростно выворачивающуюся из руки шею вниз, вдавливая в ребро доски хрящеватые ткани и чувствуя, как горячая зеленоватая слюна их оскаленной хрипящей пасти заливает ей руку, крыса всё билась и билась по той стороне доски, скрипя по дереву когтями задних лап, выбрасывая передние лапы вперёд над ребром стола, пытаясь достать до Элиного лица когтями, она всё билась и билась, и всё не умирала, она всё хрипела и брызгала ей в лицо вонючей слюной, и обнажённые стиснутые клыки сверкали перед ней, ослепляя мёртвенным сумеречным блеском, и пёс слева уже ревел, не останавливаясь, то и дело с коротким усилившимся взрыком выдёргиваясь куда-то вбок, и тут Альбина выстрелила ещё, и затем, почти сразу, снова… Затем она бросила ставший бесполезным пистолет на пол, и глухой удар упавшего на пол оружия и зрелище дочери, внезапно вскочившей на ноги с колен и появившейся рядом, изо всех своих детских силёнок наваливаясь на стол вбок, прилепив к гладкой поверхности ладошки и стараясь помочь движению к коридору, на миг вновь повергли Элю в отчаяние и желание закричать и сдаться, и она вновь напрягла скулы, стискивая зубы и стряхивая с себя слабость и лишь застонала и затем, в точности, как крыса, которую она душила, захрипела вслух и ещё сильнее, с заволокшим её мозг чёрным туманом нечеловеческого усилия, нажала горлом крысы на острый край деревянного ребра, что-то под её пальцами хрустнуло и поддалось, и поток тяжёлой густой крови хлынул из крысиного рта, вновь, теперь уже красным, заливая пальцы Эли и короткий мех ниже гибких длинных звериных губ, и тварь засучила передними лапами теперь уже бесцельно и, потухая взглядом, начала запрокидывать голову на обмякшей шее вверх, и тут вырос и навис над ними дверной проём, ведущий к прихожей, в этот проём опрокинутый стол не проходил из-за торчащих с противоположной стороны ножек, и у Эли ещё хватило сил хрипло сказать:
– А ну, доча, дружно с разгону!
И они вместе навалились на столешницу, из последних сил толкая её к двери, первая пара ножек обломилась при ударе о косяк с сухим деревянным двойным треском, Эля с Альбиной вновь качнули стол назад, и за этот миг Альбина успела зачем-то выдернуть показавшуюся в щели с краю одну и.з сломанных ножек и сунуть её под мышку, и тут снова надо было начинать разгон, и она, прижимая ножку локтем к боковой части груди, вновь вцепилась в скользкую поверхность, сдвигая стол по линии движения.
Они вывалились в коридорчик прихожей, с ещё одним сухим двойным треском сломав о косяк оставшиеся две ножки стола, и несколько крыс не очень громко взвизгнули, зажатые между косяком и столешницей и затем сметённые непрекращающимся движением вбок, пёс снова рыкнул, полоснув кого-то клыками, теперь до сотрясающейся от ударов входной двери с непрерывно трезвонящим звонком оставалось не больше метра, и твари тоже это явно заметили и поняли, потому что все враз бросились на них со всех трёх доступных сторон, на столешницу перед Элей обрушилась сразу целая и как будто сплошная масса хвостатых извивающихся тел, Жека слева с рёвом вцепился в кого-то ещё, и огромная тонкая тень выросла справа, встав на задние лапы и нависая клыкастой оскаленной пастью над Альбиной, и Эля вновь отчаянно закричала:
– Альбина!!! – с трудом удерживая обеими руками навалившийся на неё многослойный вес, и девочка выдернула из под локтя отломанную ножку стола, словно меч – какой-то очень странный и толстый, гранёный деревянный меч – вставшая на дыбы крыса оказалась с ней почти одного роста, выглядя чуть выше благодаря ушам, они какой-то миг смотрели друг другу в глаза, а в следующий мгновение крыса метнулась вперёд, к горлу девочки, вытягивая вперёд и раскрывая во всю ширь словно полностью заполнившую её морду пасть с белыми пенящимися клыками, и Альбина, стиснув деревянную ножку обеими руками, качнулась ей навстречу, делая прямой колющий выпад прямо в эту распахнутую пасть – она вогнала тупой, торчащий острыми щепками обломанный конец в самую глубину чёрно-розовой глотки и закричала от напряжения, удерживая на расстоянии всё рвущуюся к ней крысу со всё так же распахнутой и уже запузырившейся розовой пеной пастью и размахивающую передними лапами, пытаясь достать
девочку когтями, и затем напряглась наклонённым вперёд тонким телом, начиная сталкивать её вбок, и Эля, сразу поняв, что дочь пытается освободить место для того, чтобы они смогли повернуть на ребре стол и оказаться за ним уже спиной к входной двери, тоже ещё сильнее навалилась на его гладкую поверхность, выполняя поворот, левый край приблизился к стене и уже должен был с ней сомкнуться, закрыв щель, и твари, всё поняв, с визгливыми разочарованными воплями рванулись туда настоящим серым потоком, и тогда Жека ушёл от людей.
Он выскочил в сужающуюся щель и встретил нападающую армию, с бешеным рёвом и огромной скоростью вертясь во все стороны и огрызаясь от налетевших на него со всех сторон крыс, какое-то время он удерживался спиной к отходящим боком людям, прикрывая их отход и не давая к ним подобраться, потом к нему одновременно прянули со всех сторон, и он в очередной раз сцепился с ними в сплошной и безумный ревущий клубок, и тут же на него навалились десятки – все, кто мог в тот момент поместиться в узком пространстве прихожей, и пёс исчез, погребённый огромной шевелящейся серой грудой, и только его яростный рёв какое-то время ещё пробивался из-под сплошной тусклой массы, затем сцена исчезла из виду, когда стол повернулся в руках Эли чуть больше и заслонил левым краем обзор, когти задних лап крысы, насаженной на ножку стола в руках Альбины заскрипели, соскальзывая под её давлением в угол и оставляя параллельные борозды в деревянном полу, Эля навалилась на столешницу ещё сильней, сминая с радиуса поворота визжащую и шебуршащуюся массу тел, и, наконец, проём закрытой входной двери вырос за их спинами, и Эля прижалась к ней спиной и завела левую руку за спину, нащупывая замки, одновременно правой рукой из последних сил пытаясь удержать напор неудержимо рвущейся к ним мерзости, вот замок щёлкнул раз, вот второй, и Эля едва не выругалась вслух, в последний миг сдержавшись из-за дочери, потому что теперь нужно было дотянуться до второго, нижнего, замка, чёрт бы побрал этого мужа, додумался же влупить в одну дверь сразу два патентованных спецзамка с автоблокировкой, он всё говорил, что это повышает безопасность, вон она, твоя безопасность, старый хер, как бы тебе, вернувшись, не обнаружить свою семью уже в переваренном и высранном виде кругляшей крысиного дерьма – необыкновенных, огромных кругляшей дерьма необыкновенных огромных и мерзких крыс – тут крысы на миг, словно управляемые чужим разумом, качнулись назад и тут же обрушились на столешницу уже слаженной слитной волной, и этот удар отшвырнул Элю вместе со столом спиной к двери, вдавив её в мягкую поролоновую обивку, лишь края стола упёрлись в стены справа и слева от проёма, блокируя дальнейшее движение, теперь всё пространство, которое сейчас оставалось в их распоряжении, составляла впадина дверного проёма, и Эля невольно подумала, что, если бы дверь открывалась наружу, не было бы этой впадины, и тогда их обеих уже бы попросту расплющили о дверь, зато теперь крыса сбоку уже не могла им угрожать, так что у Альбины освободились руки, и Эля, неожиданно это поняв, снова закричала:
– Доча!!!
Альбина сразу поняла и мигом сползла спиной по скользкой обивке – распластавшись на ней, она стала боком и плечом вперёд протискиваться между дверью и мамой под её задницей возле ног в области подколенных сгибов в сторону замков, в этот момент крысы вновь ударили всей массой, как тараном, придавив и Элю, и дочь под ней к двери плотнее, так, что Альбина на миг лишилась возможности продвигаться к замкам, от этого удара у Эли заныли руки, и она мельком подумала, что то ли крысы сами не так уж тупы, то ли, объединённые в стаю, они лучше мыслят, как лучше мыслит коллективный разум, то ли ими действительно уже управляет чужая внешняя сила – во всяком случае, несколькими такими массированными ударами они попросту отобьют ей руки, и она не сможет удерживать стол, и тогда они попросту выдернут его у неё из рук, а это означало, что от неминуемой, страшной и позорной смерти на ублюдочных крысиных клыках их отделяют уже считанные секунды, и тогда Эля снова с бешеным звериным рёвом навалилась на столешницу, отжимая её от себя и давая дочери проход.
Альбина рыбкой выскочила из-под неё с противоположной стороны, нижний замок стремительно щёлкнул дважды, поворачиваемый детской рукой, Альбина напряглась, пытаясь повернуть ручку, и мать сразу поняла, что ей это не удастся – слишком уж сильно общим весом людей и крыс язычок защёлки был вдавлен во внутренний вырез косяка, и тогда она вновь закричала в отчаянной надежде, что её услышат те люди, что звонят и колотятся с той стороны:
– Откройте дверь!!! Поверните ручку!!!
Они вывалились в проём внезапно открывшейся двери, оставив столешницу стоять стоймя, перегораживая выход, залитые собственным потом и кровью чужих ублюдочных тел, и Эля наконец-то зарыдала в голос, обнимая ребёнка и захлёбываясь дыханием и горячими слезами – теми особенными слезами огромного, рвущего сердце облегчения, знакомого лишь женщинам, избежавшим смерти на войне и не позволявшим себе расслабиться и заплакать в момент самой битвы.
Две девушки с длинными сверкающими мечами перепрыгнули через них одновременно, словно сиамские близнецы, одна из них мгновенным, мимолётным, неуловимым движением выхватила откуда-то громадный короткоствольный револьвер и с очень близкого расстояния, почти в упор, разнесла оглушающим в гулкой тесноте подъезда выстрелом серую продолговатую голову с оскаленной пастью, уже дёрнувшуюся из квартиры наружу, другая девушка резким вертикальным ударом разрубила пополам ещё одну и закричала:
– Мечом!!! Мечом, Зелла!!! Их пули не берут, а меч освящён и покрыт слоем серебра!!!
И вот уже их мечи обрушились на лезущие в дверь морды одновременно, мгновенно забрызгав кровью и мозгами дверь до самого потолка, крысы на мгновение качнулись назад, и этого мгновения той девушке, которую назвали Зеллой, хватило для того, чтобы отшвырнуть перегораживавшую вход столешницу одним пинком, они метнулись внутрь обе опять же одновременным слаженным движением, повернувшись слегка в стороны и таким образом удерживая под контролём всю площадку, и вновь яркими молниями заполыхали их мечи, разрубая серые головы и тела, девушки медленно двинулись вперёд к двери комнаты, какими-то полукруглыми движениями клинков выкашивая звериную плоть в тесноте прихожей, и тут из комнаты на них обеих ринулся целый серый поток, пытающийся затопить и подмять их сплошной, словно призрачной массой, девушки качнулись под напором назад – Эля отчётливо увидела, как напряглись их стройные спины, когда они заработали мечами ещё быстрее, потом визжащие крысы опять усилили нажим, умирая под ударами мечей и давая путь всё новым и новым полчищам, взбирающимся на их трупы, бросающимся на людей всё увеличивающимся и увеличивающимся количеством, словно рождаясь, материализуясь прямо из ночной мглы, вот девушки, упрямо отбиваясь и тяжело, со стоном, дыша, стали потихоньку отступать обратно, словно сдвигаемые назад неумолимой и непобедимой серой рекой, и тогда Эля вытерла слезы и выпустила из рук девочку, начиная вставать.
Она заскочила в квартиру за спинами девушек и сразу увидела ножку стола среди трупов крыс, ту самую ножку, которой только что сражалась её дочь, ножка словно сама прыгнула ей в руки узким концом, и теперь она была вооружена то ли странной четырёхугольной дубиной, то ли ещё более странным деревянным четырёхугольным мечом, расширяющимся к концу, и Эля, вздымая оружие над головой, даже успела подумать, что ничего странного в мече, расширяющимся к концу перед самым остриём, нет – кажется, у древних римлян мечи расширялись к концам, но только были они намного короче, в этот момент, словно притягивая магнитом боя, к ней рванулась серая тварь, и Эля, уже не думая, ударила её деревяшкой что было сил, и от этого удара узкая крысиная голова разлетелась вдребезги, как гнилой арбуз, Эля тут же взмахнула оружием снова и расколола череп ещё одной, следующая кинулась к ней в прыжке полукругом снизу вверх и уже падала на неё из верхней точки прыжка – сделать взмах у Эли уже не оставалось времени, и тогда она, как несколькими минутами раньше её дочь, с силой вогнала обломанный шипастый конец ножки в распахнутую крысиную пасть, тут же рванула ножку вбок, поворачивая её рычагом и опрокинула крысу на бок и тоже, опираясь на оружие, погружённое в захрипевшую мерзкую глотку, упругим прыжком разъярённого зверя вспрыгнула вверх и всем весом обрушилась обеими ногами на узкий покатый лоб, голова твари мокро сплющилась под её весом, расползшись в лужу жидкого дерьма, тут к ней сбоку метнулась ещё одна тварь, и Эля яростно задёргала деревяшкой, пытаясь вытащить её из кровавого месива в своих ногах, тварь серой молнией проскользила к ней и уже распласталась в прыжке – Эля увидела в жуткой близости пустые злобные глаза на приближающейся страшной морде и затем увидела, как где-то сзади промелькнула Альбина – девочка ухватила крысу за длинный голый хвост и с криком рванула на себя – стаскиваемая назад, крыса заскрипела по полу всеми четырьмя когтями, вспарывая дерево в целый ряд параллельных борозд, гибко извернулась мускулистым телом к ребёнку позади себя, и Эля, бросив ножку, прыгнула на неё со спины.
Она обрушилась на неё всем телом, придавливая к полу и не давая повернуться и пустить в ход когти, и, нажимая правым локтем на выпуклый загривок, покрытый густым тонким слоем косо расположенных вонючих серых волосков, сунула левую руку к ней под горло и ухватила за мокрую, залитую слизью и слюной нижнюю челюсть, вдавливая с боков большой и указательный пальцы в пасть возле самых скул, не давая ей закрыть пасть, тут же приподнялась на коленях верхом над её спиной, ухватила освободившейся правой рукой за мускулистый затылок и рывком подтянула переднюю часть обманчивого податливого, мягко-упругого тельца вверх, одновременно нажав коленом на середину позвоночника и начиная заворачивать ей голову вбок, крыса тонко взвизгнула от мгновенной боли, затем шейные позвонки чуть слышно хрустнули, сломавшись у Эли в руках, и тварь обмякла и свалилась на пол бесформенной мёртвой грудой.
“Нормально. – подумала Эля, снова вскакивая на ноги и коротко взглянув в сторону дочери, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. – Голова не отрублена, но позвоночный столб в шейной части разрушен – ожить не должна.” И она снова подхватила свой деревянный меч, на сей раз с лёгкостью, как и воздуха, вытащив его из крысиного трупа.
Она встала справа от девушек, где для неё сразу же нашлось место, и с мгновенной ноющей вспышкой боли в груди взглянула в сторону истерзанного Жеки, неподвижно лежащего на боку в луже крови среди разбросанных трупов крыс, но тут девушки дружно шагнули вперёд, усиливая атаку и методично взмахивая мечами, разрубая бросающиеся на них тела, и Эля тоже покрепче стиснула потными ладонями свой странный деревянный меч, дерево дрогнуло в её руках, расколов следующий вражеский череп, и Эля тут же ударила другую и замахнулась опять – вдруг грохнул рядом с ней револьвер, и ещё одна тварь со снесённой головой отлетела в сторону, уже на лету безжизненно свесив лапы и хвост, и Эля увидела рядом с собой свою дочь с чужим револьвером в руках, кажется, Альбина вытащила его у Зеллы без спросу, и Эля подумала, что надо будет не забыть её поругать, но тут строй людей передвинулся вперёд ещё немного, прокладывая себе кровавый путь по трупам врагов, на Элю снова кинулись серые призрачные тени, она ударила ещё, потом снова, и через миг она утратила ощущение времени – она уже словно всю свою бездонную вечную жизнь стояла здесь, одним боком соприкасаясь с какими-то совершенно посторонними девушками, другим – с собственной маленькой дочерью, ещё не переставшей играть в куклы, и сражалась, и сражалась, и сражалась с нечистью за Аллаха и всех людей, захлёбываясь дыханием и чужой кровью, после каждого удара брызжущей ей в лицо, вот револьвер громыхнул ещё раз, потом ещё, Эля вновь ударом справа налево расколола чью-то чужую плоть и, уже поворачиваясь из разворота корпусом обратно в прямую равностороннюю стойку, увидела, как на Альбину летят с трёх сторон по сходящимся радиальным прямым сквозь посеревший сумеречный воздух сразу трое крыс – услужливая память подсказала Эле, что зарядов в громадном револьвере Зеллы должно оставаться только два – такие бандуры обычно бывают шестизарядки, и револьвер в руках девочки тут же подтвердил её теоретические выкладки, выстрелив два раза и отшвырнув двух тварей, а третья уже падала на Альбину из прыжка, и всё вокруг резко замедлилось – все живые, и люди, и твари словно почти остановили свой бег, Эля с отчаянным воплем стремилась повернуться в ту сторону сквозь вязкий стоячий воздух, раскручивая ножку от стула вокруг себя, мечи девушек медленно и плавно вздымались в сверкающий двойной замах, Альбина с ужасающей замедленностью поворачивалась в сероватом сумраке, пытаясь начать бежать от крысы в сторону, а та всё падала и падала на неё, медленно, но неостановимо приближаясь к ней, вылетая на неё, словно проявляясь в темноте, словно выплывая огромной щукой-мутантом из тяжёлого ртутного стойла, и в этой страшном, оцепенелом, почти остановившем своё движение, почти переставшем жить и дышать омуте пространства Жека мелькнул молнией, прямо с пола выпрыгнув вверх и со снайперской точностью вцепившись крысе в горло, и от внезапного рывка его обнажённые кровоточащие мышцы в прорехах изодранной шкуры напряглись, сократились и засочились кровью ещё сильнее.
Он повис на ней всем телом, теперь даже не рыча, и лишь хрипло и с шумом втягивая в себя воздух и выдыхая его обратно, стискивая челюсти и клоня нечисть всем своим весом к земле, в какой-то миг он скосил свой единственный уцелевший глаз в сторону людей и всё так же молча и с невыразимой мукой взглянул Эле в глаза, затем горловые кости и ткани крысы звонко и оглушающе хрустнули, ломаясь под собачьми клыками, и пёс наконец-то разжал челюсти и мягко свалился вниз, на миг взвизгнув от невыносимой боли, и тут же, совершенно внезапно, вдруг кончился бой – твари вдруг повернулись, словно подчинившись чьему-то неслышному приказу, и разом сорвались с места, мгновенно исчезнув в двери, уводящей в комнату, и сразу наступила оглушающая, невыносимая тишина.
Они стояли вчетвером среди разбросанных крысиных трупов по колено в слизи и крови и тяжело дышали, неуверенно опуская оружие вниз. Воздух пах потом и войной, и теперь гнилостный запах могилы и подземелья был не так ощутим, и в какой-то миг Эле даже показалось, что откуда-то пахнуло свежим ветром, когда она сделала вперёд первый осторожный шаг. Девушки тут же двинулись за ней следом, настороженно удерживая мечи остриями вниз и быстро оглядываясь по сторонам. Всё было тихо, и, кроме трупов и шелеста вытекающей из дохлых крыс крови, вокруг не было ничего нового.
– Как-то странно. – напряжённо сказала одна из девушек, и тут Эля её узнала – это как раз и была Рая, о которой давным-давно, миллионы лет назад, она разговаривала с Венерой, и Эля сразу подумала, что Венера была права, и девочка действительно очень выросла – и не только телом. Кстати, откуда она тут взялась – уж не Венера ли всё-таки её вызвала?, этот вопрос был замечателен и интересен именно своим ответом – потому что если ответ “нет”, то эти юные ведуньи обладают поистине Божественным знанием, позволяющим ощупью находить путь в места, где необходима их помощь, если же ответ “да”, то это не менее интересно, так как означает, что службу ведунов теперь стало возможным запросто вызвать по телефону, как пожарную машину или скорую помощь, осталось только расклеить по подъездам и лифтам плакатики, как про гербалайф, решим, дескать, все проблемы, изгоним дьявола, демонов, барабашек и такими ба-а-а-а-альшими освящёнными мечами, покрытыми серебром, изрубим в капусту адских крыс любых размеров, возрастов и конфигураций, Эля не выдержала и истерически, со слезами в голосе, засмеялась вслух.
– Спокойно, тётя Эля. – мягко сказала Рая. – Уже всё кончилось. Мы победили.
- Ты уверена? – продолжая удерживать двумя руками длинную рукоять, спросила Зелла. – Как-то же… действительно странно. – Она достала из специальной ячейки на поясе скорозарядное устройство и лёгким движением перебросила его Альбине. – Умеешь заряжать? – спросила она. Альбина лишь кивнула головой, быстро наклонилась и мимолётно погладила по окровавленной голове лежащую собаку и сразу же после этого мучительно нежного жеста сдвинула рычаг на револьвере, вывела барабан вбок и повернула револьвер дулом вверх, и отработанные гильзы с нежным мелодичным звуком запрыгали по полу, высвобожденные из своих гнёзд.
Рая несколько мгновений молчала, опустив взгляд, с сосредоточенным истончившимся лицом и затем экономно повела сверху вниз головой:
– Не расслабляйся. – согласилась она с Зеллой. – Давай-ка проверим. – Она повернула голову и некоторое время задумчиво смотрела на Элю, и под этим взглядом Эля выпрямилась и гордо приподняла голову, небрежно держа ножку от стола одной рукой. – Тётя Эля, – наконец, решилась Рая, – мы войдём первые, а вы сразу за нами и тут же повернётесь и будете контролировать тыл.
Эля кивнула головой не размышляя, вдруг остро ощутив всем своим существом, что это приказ командира – приказ командира на войне, за неисполение которого полагается расстрел на месте в любой армии мира, ну или… она может спрятаться в сортире, таким образом демобилизовавшись, и предоставить двум несовершеннолетним девочкам, почти детям, принимать бой за её дом и её семью вместо неё самой.
Они ворвались в распахнутую дверь комнаты, откуда на них минуту назад бросались полчища серых крыс, и Эля на бегу сразу развернулась назад, удерживая деревяшку в горизонтальным замахе, быстро проскользила взглядом по пустым углам с разбросанной разломанной мебелью и тут же присоединилась к девушкам, встав справа чуть в отдалении, удерживая интервал, которые не стеснял бы движений в драке. После чего она застыла в полном оцепенении, глядя туда же, куда и они.
Перед ними углу за опрокинутым телевизором, в том самом углу, куда они с мужем так и не удосужились что-нибудь купить и на который с самого начала бросался Жека, зияла огромная дыра геометрически правильной круглой формы с абсолютно гладкими краями, словно не крысы здесь прокладывали себе путь. Дыра тяжело и отвратительно пульсировала бездонным непроницаемым нутром, сокращаясь, как глотающее что-то горло, и мерцала невероятным, противоестественным чёрным светом, Господи, Эля никогда не могла бы даже подумать, что где-то может существовать чёрный свет, и вот – она смотрела в бездну чёрного света, сжимая ставшими холодными и липкими от ужаса руками прямоугольную деревянную ножку стола. Пушистая маленькая голова прижалась к её боку и начала мелко вздрагивать, и Эля вслепую положила на неё руку, надеясь хоть сколько-то успокоить дочь.
– Ничего, ничего, доча, – сказала она, стараясь умерить дрожь в голосе, – это всего лишь дырка. – Она сама не поверила своим словам – это была не всего лишь дырка, это было средоточие ужаса, жуткий, сотворённый нечеловеческим разумом канал, по которому нечто неизвестное и неописуемо страшное намеревалось к ним прийти и, возможно, намеревается до сих пор.
– Та-а-а-ак. – полушепотом произнесла Рая. Она несколько мгновений раздумывала. – Нужно идти внутрь. – И от этих её слов на всех четверых упала вязкая, оглушающая тишина.
“Внутрь? – подумала Эля, чувствуя себя уже полупарализованной от ужаса. – ТУДА? О, БОЖЕ!!!”
– Не торопись. – неожиданно и спокойно сказала Зелла. – Мне почему-то кажется, что кто-то сейчас сам придёт к нам изнутри. Мы туда ещё сходим вместе с Подкидышем, но не сейчас, а пока… будем начеку и немножко подождём.
“Что ещё за подкидыш?” – недоумённо подумала Эля, чувствуя, как оцепенение от неконтролируемого страха благодаря этому достаточно спокойному рассудительному диалогу потихоньку начало её отпускать.
– Какой ещё, на хрен, подкидыш?.. – она уже хотела задать этот вопрос вслух, но время короткой передышки кончилось внезапно и именно в этот миг, и это явно все почувствовали, потому что Альбина мгновенно выскользнула из-под материной руки и отскочила в сторону, крепко сжав обеими руками рифлёную револьверную рукоять, а девушки резко прекратили разговор и напряглись, тоже слегка подавшись друг от друга по косым лучевым линиям в стороны и вперёд и вытянув таким образом строй, чтобы стоящие рядом друзья не помешали замаху и удару.
Дыра в углу вдруг резко сократилась, снова расширилась и застыла на миг, и этот миг неподвижности был самым страшным, потому что именно в этот миг ощутилось огромное нарастающее напряжение в её глубине, затем оттуда пахнуло таким чудовищным раскалённым зловонием, что предыдущий неприятный запах уже можно было считать благоуханием, и затем дыра мокро чавкнула и вдруг начала равномерно расширяться, растягивая одновременно во все стороны вдруг набухшие и влажно заблестевшие, словно резиновые, края, и затем глухое непроницаемое нутро стало выпуклыми и тоже заблестело и начало выпячиваться вперёд, надуваясь, как чёрный непрозрачный шарик или громадный мыльный пузырь – пузырь всё увеличивался в размерах, всё больше вырисовываясь в правильную полусферу, и затем он медленно утратил непроницаемость и непрозрачность, и что-то неимоверно огромное словно чуть шевельнулось у него внутри, что-то тёмное и еле заметное сквозь истончившийся агатовый слой, и ещё через миг изнутри сквозь плёнку пузыря на людей в упор взглянули вертикальные красные зрачки, и тут же плёнка лопнула, обрушив в комнату целые фонтаны мерзостной слизи, смешанной с сукровицей, упругие края отверстия затрещали с оглушающим звуком, растягиваясь в стороны ещё сильнее, и тут же треснули, зазмеившись во все стороны по стенам изогнутыми глубоким щелями, набухли ещё больше и стали выпячиваться в комнату, натягивая плоть окружающих стен, и сквозь отверстие огромное и живое нечто начало протискиваться, раскачиваясь всей серой махиной, словно пробуравливаясь из глубины, и Эля подумала, что, наверное, именно так выглядит в момент родов растягивающееся влагалище какого-нибудь непостижимо огромного и непостижимо мерзкого зверя – она, как заворожённая, некоторое время смотрела в красные, пылающие, неожиданно маленькие для такой махины глаза и, вдруг всё поняв, закричала:
– Господи, это же крыса!!! Это же крыса, Господи!!!
– Стоять!!! – тут же заорала Рая хриплым, срывающимся голосом. – Всем стоять!!! Не бежать, на хер!!! Стоять, оставаться на месте, готовиться к бою!!! Альбина, застрелить каждую, кто дёрнется удирать! Никому не бежать не показывать страха, наше бегство сделает её сильнее, они питаются нашим ужасом и нашей слабостью, убегая, мы отдаём мир и человечество во власть силам зла, ВСЕМ СТОЯТЬ!!! К БОЮ!!!
Она перевела дух и некоторое время тяжело и часто дышала с залитым потом лицом, поводя глазами во все стороны, словно что-то ища или пытаясь на ходу спланировать тактику битвы.
– Так. – сказала она, наконец, спокойнее, чем раньше. – Тётя Эля, вы будете отводить её на себя в сторону прихожей и в последний момент выскочите туда вместе с девочкой – в дверь она, кажется, не пролезет. Альбина, из прихожей, сразу, как только эта тварь сунет туда свою морду, выстрелишь ей в оба глаза. Зелла, мы с тобой забежим к ней сзади с двух сторон и подрубим ей сухожилия на обеих задних лапах, дальше действуем по обстановке. Готовиться!!! Не бояться!!! Всем держать себя в руках – это всего лишь зверь!
“Господи Боже! – с тоской подумала Эля и обеими руками перехватила поудобнее деревяшку. – Драться с этим. Идиотство.” Она стиснула зубы и взглянула крысе прямо в тупые прожорливые глаза, и неожиданно ощутила не знакомую ей прежде свирепую радость и восторг, смешанные с возбуждением, в предощущении следующей битвы во славу Аллаха, и от этого нового чувства её мысли приняли новое направление. Она улыбнулась дочери и погладила её по голове:
– Ничего, доча. – мягко сказала она. – Прорвёмся. Тётя Рая права – это всего лишь зверь. – И добавила уже совсем другим, холодным и сосредоточенным тоном. – Перед каждым выстрелом целься не торопясь, но и не затягивай прицеливание, а то руки устанут держать оружие, а левый глаз – оставаться зажмуренным.
Четверо ведунов сдвинулись с места одновременно, рассредоточиваясь для подготовки к бою, и Эля начала напряжённо думать, как ей увести крысу на себя в тесную ловушку прихожей, и при этом не допустить, чтобы Альбина оказалась слишком близко к её огромным, иссиня-грязным когтям, уже вцепившимся в края дыры-влагалища и медленно разрывающим их, открывая громадной туше путь, и при этом умудриться дать дочери возможность выйти на линию прицеливания и не промахнуться, стреляя по этим красным нечеловеческим глазам…
Дыра растянулась ещё больше, и сплошь покрытый кровью и слизью, источающий тяжёлый и сырой гнилой запах зверь уже вылез в комнату наполовину, оттесняя людей к двери, он был настолько огромен, что мгновенно заполнил только передней частью своего массивного туловища треть комнаты. Он посмотрел на людей равнодушными прожорливыми глазами и неожиданно оскалил пасть, обнажив желтоватые клыки, и с удовлетворённым урчанием начал протискиваться в комнату дальше, и Эле вновь стало страшно при мысли о том, насколько же он велик, и она на миг усомнилась, что они смогут с ним справиться даже вчетвером, но она тут же усилием воли стряхнула с себя все сомнения и сделала к мокрой шерстистой морде первый шаг. Нужно было как-то раздразнить зверя и заставить его следовать за собой…
Эля зачем-то повернула голову и взглянула на улицу сквозь окно.
Только что оконное стекло было непроницаемым и чёрным, и лишь сверкающий свет люстры отражался от его сплошного и гладкого полотна – свет, словно обернувший их квартиру в тугой, наглухо замкнутый кокон, в котором не было ни отверстий, ни прорех, сквозь который не могли проникнуть ни звук, ни материальный предмет, и внутри которого им пришлось принимать бой с адскими силами самим, в полном отъединении от неба и людей, и вот – чёрное и непроницаемое стекло окна вдруг утратило свою черноту и непроницаемость, несмотря на то, что на дворе по-прежнему была глухая ночь, и даже звезды не смотрели с бездонного неба вниз – стекло вдруг запрозрачнилось и наполнилось сиянием и лёгкой синевой, стирающей краски и создающий чёрно-белый мир, как делают в кино, когда надо символически обозначить ночь и не лишить зрителя возможности всё видеть, синева словно затопила весь сипайловский микрорайон, оставив, словно за чёрной стеной, в омуте непроницаемой темноты весь остальной город, который лишь смутно угадывался на погружённой во мрак уфимской горе, и Эля смотрела сквозь это голубоватое холодное сияние на новый понтовой высоченный многоквартирный дом из красного кирпича, построенный на продажу пару месяцев назад – раньше из Элиного окна можно было увидеть зелёные склоны, сбегающие вниз к Сипайлово от Уфы на горе, теперь же уродливая тёмно-красная махина закрыла вокруг всё, и… на крыше этой махины стоял ребёнок.
Эля почему-то отчётливо видела его сквозь стекло и синеватый полумрак и изрядное расстояние до крыши чужого дома – она даже видела, что это мальчик и что он чуть-чуть старше Альбины, и что он по пояс обнажён, и что мешковатые джинсы, которые ему явно велики, морщатся вокруг худого мальчишеского торса, собранные в гармошку узким ремнем, и что у него азиатское лицо с выраженными башкирскими чертами, и Эля даже видела каждую ресничку вокруг его узких и раскосых, и каких-то мрачных, совершенно недетских глаз, и она видела, что выражение мальчишеского лица совсем не вяжется с его юным цветущим видом и свежими щеками, выражение лица было кисло-желчное, как у дряхлого обозлённого старика, и из-за этого выражения губы у мальчика были словно поджаты, нижняя челюсть была сдвинута набок, и всё лицо как-то искривлялось в сторону, бугрясь маленькими недовольными холмиками возле краешков нежных губ.
Он стоял на верхотуре у самого края крыши и пристально смотрел Эле прямо в глаза сумрачным недружелюбным взором. Затем он сделал шаг вперёд, всё так же не отрывая взгляда от Элиных глаз, и бросился с крыши вниз головой, удерживая руки вплотную к туловищу, как делают аквалангисты под водой, чтобы снизить паразитное сопротивление не особенно нужных при подводном плавании рук – Эля едва не вскрикнула в голос, но тут за спиной мальчика быстро и резко, как клинки двух серо-голубых выкидных ножей, раскрылись мощные гибкие крылья, и Эле даже показалось, что она услышала щелчок за мгновение до того, как мальчик с огромной скоростью полетел, планируя на тугом полотне воздуха, прямо к ней сквозь голубой стоячий свет ночи, как сквозь голубую воду.
В этот момент стены дыры в комнате с мокрым звуком треснули ещё больше, Эля мельком взглянула в ту сторону и увидела, что крыса уже вылезла почти вся целиком, окончательно оттеснив людей в противоположный угол, вот уже её толстая массивная серая задница стала вытягиваться из дыры, и когда Эля, как заворожённая, вновь посмотрела над мокрым плечом крысы в окно, она увидела, что мальчик уже почти что здесь – он уже летел к ней, по-прежнему не отрывая от неё мрачного взгляда, и был буквально в паре метров от окна, а ещё через миг он повернулся в нормальное для человека вертикальное положение, сложив крылья за спиной, а согнутые руки и ноги – перед собой, и последние полметра пролетел уже за счёт инерции именно так – словно сидя в обвевающем его воздухе, в позе, отдалённо напоминающей позу эмбриона в материнском чреве – он с лёту ударил в окно выставленными перед собой локтями и коленями, и влетел в комнату в сверкающем и грохочущем стеклянном вихре, отбрасывающем множественные крохотные и яркие радуги и блики по всем стенам и углам, и, уже находясь в комнате, тут же наполовину раскрыл крылья, спланировал над тушей крысы в сторону людей и приземлился там, мягко коснувшись носочками ковра.
Он немедленно, не говоря ни слова, повернулся к людям спиной и некоторое время смотрел на сразу замершую и даже переставшую пыхтеть, словно испугавшуюся огромную крысу, и затем он поднял правую руку прямо перед собой, раскрывая ладонь, как цветок, в сторону чудовища, всё так же неподвижно глядящего на него, и Эля даже отсюда, сбоку, где стояла, увидела, как нестерпимым белым светом зажглись доступные её взгляду края узкой мальчишеской ладони, тут свет словно расширился так, что теперь сияли даже ногти, затем рука вспыхнула нестерпимо ярко, и из детской ладони вырос огненный направленный столб, и этот столб с сокрушительным треском разрываемого воздуха – треском, отдавшимся взрывной мучительной болью у Эли в ушах, из-за чего она на миг испугалась, что у неё лопнули барабанные перепонки, – ударил, изгибаясь неровным и пылающим раскалённым клинком в крысиную тушу, всё торчащую из дыры в стене, как из свинячьей задницы, громадной округлой грудой серого дерьма, и туша враз и совершенно беззвучно в оглушающем треске распарываемого огненным клинком воздуха оделась полыхающим шаром нестерпимого белого пламени и затем с лёгким шелестом буквально взорвалась громадным удушающим облаком горячего пепла, на миг забившего всю комнату – Эля закашлялась, не в силах дышать от вездесущих кусочков этого пепла, и затем она увидела сквозь чёрную пепельную завесу, как пылающая молния вошла в глубину теперь уже не идеально круглой, разорванной по краям дыры, и чернота её недр осветилась изнутри – сначала слегка, потом сильнее, потом ещё сильнее, потом ещё и ещё, потом внутреннее свечение норы словно напряглось, словно налилось тугой огненной плотью – Рая с беззвучным воплем дёрнула за руку Элю, волоча её за собой в прихожую, и Эля увидела, что Зелла уже подхватила под мышку Альбину и бежит туда же впереди них, и, оглянувшись, уже когда выбегала из комнаты, Эля успела заметить, как свечение внутри дыры чуть завибрировало, и в следующий миг оттуда ударил огненный грохочущий столб, словно из горлышка бутылки с небольшим количеством бензина, в которую бросили зажженную спичку, и Эля, подброшенная горячей и тугой волной воздуха, упала на пол в прихожей, отворачиваясь и закрывая лицо.
Они поднимались с пола в коридорчике одна за другой, оглушённые и слегка обожённые, с полуистлевшими и ставшими от этого серыми и короткими волосами, и при этом не выпустившие оружия из рук, и затем они осторожно начали сдвигаться в сторону раскалённой комнаты, обуглившейся и чёрной, словно шашлычный мангал, заглядывая в неё из-за дымящихся косяков двери. Мальчик стоял посреди раскалённой задымленной комнаты на прежнем месте и был совершенно свеж и чист, как будто только что вылез из ванной и не успел даже полностью одеться, натянув лишь джинсы старшего брата или отца. Он повернул к ним голову и неожиданно улыбнулся застенчивой детской улыбкой.
– Улла. – слегка сердито начала Зелла. – Ну разве же так можно… неожиданно Ты бы хоть нас предупредил, чтобы мы удирали.
– Прости, мамочка. – смущённо и нежно, вполне по-детски, ответил мальчик и тут же выбежал из чёрной испепелённой комнаты и, подбежав к девушке, приподнялся на носках и поцеловал её в щёку, и Эля заметила, что теперь у него не было за голой спиной никаких крыльев, и выражение лица было вполне обычным, по-детски наивным и доверчивым, как у любого другого ребёнка его возраста, без той недоброй стариковской мимики, которая ужаснула её в первый миг.
– Да, ладно, – с неожиданной и совершенно неподдельной любовью произнесла Зелла, легко подхватила мальчика на руки и обернулась к прочим, – нам пора, пожалуй. Тётя Эля, вам с Альбиной лучше пойти с нами, ваша прежняя жизнь закончилась, и теперь вы среди нас – это ваша единственная возможность спастись и победить, потому что, если вы останетесь и попробуете жить прежней жизнью, к вам вновь придут какие-нибудь твари, а тогда ведь возле вас в нужную минуту может не оказаться какой-нибудь собаки.
Эля понуро кивнула головой и посмотрела на дочь, сидящую перед истерзанным псом на коленях и осторожно гладящую его по окровавленной голове.
– Почему он Жека? – неожиданно для себя задала она никчёмный и ненужный вопрос.
– Не Жека, а Джек. – со страшноватой, какой-то взрослой усталостью во взгляде поправила её Альбина. – Это ты почему-то начала называть его Жекой.
– Ну, хорошо, почему Джек? – продолжала Эля, стараясь немного отвлечь девочку от близкого, уже вплотную подступающего горя потери близкого существа. И Альбина в ответ недоумённо пожала плечиками. – Все собачки – Джеки. – прошептала она, продолжая гладить пса по голове.
Они стояли полукругом возле девочки и молча смотрели, как она тихонько поглаживает окровавленный и выпуклый собачий лоб.
– Откуда он у вас? – негромко спросила Рая.
- Да-а-а-а, – вяло ответила Эля, – сегодня сам прибился, на улице, Альбина его и забрала.
Эля тут же заметила, как девушки обменялись быстрыми взглядами.
– Интересно. – подытожила Рая. – Собака, прибившаяся к вам незадолго до того, как на вас набросились силы ада. Похоже на мисию. Вашу миссию, твою и Альбины.
Эля не поняла и, отходя вместе с ними в сторону от умирающей собаки, прямо так и сказала:
– Не поняла.
Рая вздохнула и объяснила:
– Вероятно, Бог возложил на вас обеих какую-то важную святую миссию, и силы ада пошли за вами, чтобы вам помешать, и тогда Бог заранее послал вам Жеку, чтобы он мог как-то заранее заметить опасность и защитить вас, когда начнётся атака. Всё это, кстати, означает, что миссия очень важная: это следует и из того, что на вас кинулись, и из того, что вам послали защитника, не говоря уж о том, что Венере-апай каким-то чудом удалось до меня дозвониться, хотя меня сейчас очень трудно застать в городе.
– А как же муж?
– Я думаю, он пробудет там, где он сейчас, до конца заморочки – по всей видимости, это тоже часть Божественного плана – чтобы не нужный Божественному плану человек не путался под ногами святой ведуньи.
Эля обомлела.
– А кто здесь святая ведунья-то? – ошеломлённо спросила она.
– Ну, например, ты. – преспокойно объяснила Рая, она не прикалывалась и не шутила, а говорила совершенно серьёзно, как учительница, которая действительно хочет, чтобы ребёнок понял. – Альбина, кажется, тоже. И мы с Зеллой тоже. Команда, правда, получается слишком уж бабская, но уж какая есть.
И тогда Эля задала самый главный вопрос – уже пришло для него время, и был для этого повод:
– А мальчик? Кстати, странное имя “Улла”.
Рая сразу как-то необычно напряглась лицом.
– Мальчик – это другое. – сдержанно объяснила она. – Он не ведун, он… другое. А насчёт имени – во-первых, ты неправильно произносишь, нужно ударение ставить на последнем слоге, во-вторых, “Улла” по-арабски означает “Его” – это последнее слово в знаменитой магометанской формуле, помнишь?, “Ля-Илляха-Иль-Алла-Мухаммед-ммм-Расуль-Улла – Нет Бога, кроме Бога, и Мухаммед – пророк его”. Так вот “Расуль Улла” как раз и переводится как “пророк Его”, но поскольку, как минимум, один Расуль у нас в городе уже есть, то мы взяли из этого словосочетания вторую половину и назвали мальчика “Улла” – “Его”, то есть принадлежащий Аллаху, присланный на землю Им.
– А он, что, действительно прислан на землю Им?
Рая некоторое время молчала и внимательно смотрела Эле в глаза.
– А как ты думаешь? – наконец, спросила она.
И Эля сразу вспомнила грозное недетское выражение на лице Уллы, когда тот стоял на крыше дома почти в километре от них, и его прыжок вниз головой в синюю бездонную прохладу сипайловской ночи, и серо-голубые полыхающие крылья, двумя мгновенно сверкнувшими полукружиями раскрывшиеся за тонкой мальчишеской спиной, и белый клинок огня, вырастающий из детской ладони…
– Почему же он не помог нам сразу, если уж он прислан Им? – задала она вполне резонный вопрос. – Мы ведь тут уже почти погибали.
– Бог – не нянька. – холодно ответила Рая. – Мне это постоянно повторяла Рита-апай, пока я, наконец-то, не усвоила эту истину, как следует. Бог – не нянька, и он не занимается благотворительной деятельностью в отношении трусов и негодяев, не способных или не желающих защитить себя и свою семью от нашествия нечисти. Посланник Бога приходит на помощь лишь к тем, кто собственным мужеством и самоотверженностью доказал своё упорное неприятие тёмных сил – и если бы мы сражались менее яростно, то и Аллах, и Улла смотрели бы с полнейшим равнодушием, как нас бы сожрали прямо вот на этом вот вашем же обеденном столе.
Эля вновь помолчала, осмысляя всё услышанное.
– Послушай, Рая, – наконец, начала она. А что, вообще, происходит? Мы же, вроде, все спокойненько жили, и вдруг… крысы какие-то, мальчики с крыльями и молниями в руках…
Рая ответила сразу и не задумываясь:
– Я думаю, опять нашествие. – твёрдо сказала она. – Им опять что-то нужно в нашем мире, возможно, аждаху, которая сейчас у меня, вот они и начали, теперь они будут стараться уничтожать, пожирать и переманивать к себе как можно больше людей, поглощая таким образом их души и набираясь от них сил, и когда силы у них накопится достаточно, они обрушатся на наш мир уже всерьёз. И запомни, тётя Эля, есть только два способа не уступить свою душу нечистому – либо его убить, либо самой погибнуть в бою, не позволив страху, отчаянию, похоти или корысти взять над собой верх. А насчёт неожиданности – что тут особо уж удивляться?, войны всегда случаются неожиданно. Может, они действуют по плану гитлеровского блицкрига, кстати, Гитлер сейчас наверняка среди них, а он большой любитель нападать внезапно.
– Ладно. – сказала Эля. – Допустим, ты права. Но ведь… ты только подумай: ад, дьявол, нечистая сила, от одних-то этих слов страшно, так как же мы…?
– Не пались, тётя Эля, – резко прервала её Рая, – и, кстати, не подрывай боевой дух остальных. Наши предки были гораздо более тёмными, чем мы (хотя, конечно… хмммм… как сказать…), а жили и самосовершенствовались, не позволяя себе освинеть, в самые мрачные времена и эпохи. Кстати, тогда у русских бытовало такое: “Не так страшен чёрт, каким его малюют”. И, кроме того, ведь сегодня мы справились.
– Хорошо. – опять согласилась Эля и подумала, что усвоила ещё одну новую привычку: соглашаться со всем, что убедительно звучит. – Но без плана и программы, ну то есть, выражаясь военным языком, без тактики и стратегии, нам их не переиграть просто потому, что слишком много сейчас среди людей мрази, которой только дай лишний раз пожрать и трахнуться. – она торопливо оглянулась на дочь, боясь, что та услышит её не вполне нормативное выражение.
– Мразь среди людей придётся уничтожать. – коротко отрезала Рая. – И именно по той причине, которую ты упомянула – свинства среди людей слишком много, и такие людишки просто сами по себе усиливают нечисть, идущую к нам – кстати, их всё равно потом пожрёт эта нечисть, так что для всяких гавнюков всё равно выбора нет – они сдохнут так или иначе, от нашей ли руки, от их ли. Вот тебе и тактика, и стратегия: мочить козлов, опираться на порядочных людей и набирать святой кружок семи ведунов, как Рита-апай это сделал сорок лет назад в предыдущее нашествие – а ведь им было труднее, тогда аждаха была на свободе, и именно они её и заточили вот сюда. – и Рая с негромким шлепком положила руку на какой-то дряхлый доисторический фотоаппарат у неё на поясе.
– А где же мы наберём семерых ведунов? – Эля вдруг поняла, что задаёт свой последний вопрос, поскольку на все остальные вопросы она уже получила ответы, и Рая полностью смогла её убедить. Рая это тоже поняла и спокойно, по-доброму улыбнулась.
– Они придут, тётя Эля. – убеждённо сказала она. – Поверь мне. Ведь ты же пришла. Значит, придут и другие неизвестно откуда, как в прошлый раз, сорок лет назад. – Рая сделала паузу и зачем-то повторила. – Они придут, тётя Эля. Придут. Мы обязательно соберёмся всемером – в точности по одному высказыванию: “Жизнь опять победит неизвестным способом”.
Пёс в этот момент глубоко и тяжело вздохнул, и этим вздохом он словно поставил точку в их разговоре – все разом замолчали и вновь подошли к ребёнку и собаке. Альбина сидела на полу, прислонившись спиной к стене, и всё так же нежно и осторожно гладила пса по голове, но теперь пёс вдруг зашевелился. Он открыл глаза и с мучительным поскуливанием двинул хвостом, отчего рваные раны по всему его телу вновь закровоточили чуть сильнее, но он не обратил на это никакого внимания, когда поворачивал и приподнимал большую лобастую голову. Он приподнял голову и легким, еле ощутимым прикосновением лизнул руку девочки гибким длинным языком, и он умер почти в тот же миг, едва успев втянуть язык обратно в пасть, и его странные для собаки, сплошь чёрные глаза так остались открытыми, смотрящими куда-то прямо перед собой.
Альбина мягко положила ладошку на мохнатые веки и закрыла псу глаза, медленно и осторожно, словно отогревая теплом своей руки мёртвый собачий взгляд – она долго и неподвижно сидела так, без криков и слёз, держа ладошку на его голове и с молчаливой нежностью глядя на его спокойное, словно уснувшее и могучее даже в смерти мохнатое лицо. За окном уже серел рассвет, и очертания уфимской горы проступили во тьме слитной непроницаемой глыбой, а девочка всё сидела на полу, все так же неподвижно, и тоже неподвижно и молча стояли вокруг ведуны, и лишь у Подкидыша на какой-то миг вновь мрачно и желчно искривилось вбок лицо, отчего он вновь на какой-то миг стал похож на дряхлого и злобного столетнего старика.
Эля чуть слышно вздохнула и сделала небольшой шаг вперёд, прокладывая путь среди смердящих трупов адских крыс.
– Пойдём, доча. – с болью и состраданием в голосе сказала она и нежно положила руку девочке на плечо. – Жека погиб, как солдат – мы будем его помнить и будем сражаться за то же, за что сражался и он, – за людей и за Бога. И уверяю тебя, Жека тоже хочет, чтобы мы сражались за то же, за что сражался и он, пока он был жив – он сейчас смотрит на нас с небес и ждёт, когда мы снова примемся за дело, и он уверен, что мы не предадим его память и не допустим, чтобы оказалась напрасной его гибель в бою за всех нас, что мы его не подведём, мы, оставшиеся держать оборону на войне.
Девочка мягко погладила мёртвую собаку по голове ещё раз и, подхватив с пола Зеллин револьвер, начала подниматься.
- Мама. – сказал она, когда уже стояла на ногах. – А где “Беретта”? Давай найдём. Она мне нужна.