ДИФИРАМБ ПРЕКРАСНОЙ ДАМЕ
***
В пояс сунув две заточки,
на большой дороге я –
вот ведь как дошёл до точки,
раз ты больше не моя.
И, выглядывая с дуба,
намотав на кисть лассо,
я дождусь тебя, голуба,
ствол дубовый под кроссо-
вками всё грея,
затаённый, тих и лют...
Плачет, плачет по мне рея,1
всё зовя меня на ют,2
где, наверно, как на дубе,
мне качаться меж ворон,
где тебе, моей голубе,
скажет кто-нибудь: «Вон он».
* * *
Пройдя немного прямей и выше,
«Пыли, дорога», – сказала ты,
почти, как крылья, все эти крыши
спиной распахивая.
На «ты» я обратился к вам
так случайно,
такой загадочной –
словно вальс,
и это было необычайно,
неописуемо в стиле вас.
Наутро пахло, как светом,
льдами,
качалась холодом темнота...
Об этой, вечно Прекрасной
Даме,
моё молитвенное: «Та».
* * *
Никто не видел нас с тобой
на отрицательном уклоне,3
моя родная девка-бой...
В таком недопустимом тоне
я вспоминаю о тебе,
блюя и шлёпая соплями.
Ну, что же ты ни ме, ни бе? –
ведь о тебе, Прекрасной Даме,
весь этот блядский дифирамб
в сопровождении оркестра,
который бы, конечно, нам б
не помешал бы (эх, маэстро!),
когда б мы оба, девка-бой,
в таком недопустимом тоне
касались мордами с тобой
на отрицательном уклоне.
1
Рея – в парусном судоходстве часть корабель-
ной оснастки, представляющая из себя попе-
речную балку. По необходимости использова-
лась в качестве виселицы.
2
Ют – кормовая надстройка, элитарная часть
парусного судна, традиционное место капитана
и старших офицеров. Морякам низовых слоёв
корабля, за исключением рулевого, вход на ют
запрещался, если только их не вели туда, чтобы
повесить.
3
Отрицательный уклон – в скалолазании и аль-
пинизме термин, обозначающий стену, накло-
нённую в сторону взбирающегося на её чело-
века. Угол отрицательного уклона измеряется,
разумеется, в градусах, как и угол положитель-
ного уклона.
* * *
По кургузому проходу,
уводящему вовне,
к Коста Бланке, ходу, ходу! –
вот ты что сказала мне,
белолицей кобылицей
в лёд копытами бия.
Ту тебя,
в лужок водицей растекаясь,
помню я,
разметавшуюся гривой,
с носа пышущей огнём...
Я сегодня, говорливый,
отобедав ровно днём,
на Земле, как полустанке,
всё стою на этом льду,
к этой вашей Коста Бланке
собираясь на беду.
* * *
Рукой за попочку задета
и возмутившаяся сим,
ну, совершенно не одета,
пробормотавшая "сим-сим",
в навек открывшиеся двери
выглядывала долго, да,
категорически не веря,
что всё вот это навсегда.
Кантри
Опять привал у пыльных гор
за ламинантными песками,
где зыбь тарантуловых нор
забив последними носками,
«Вот-вот откроется Стамбул», –
ты мне, смеясь и корча рожи,
сказала. Ветер дул и дул.
И мы так были непохожи.
Я отряхнул песок с сосков твоих,
содрав, как кожу, майку,
был привкус крови1
и песков
у этих губ…
Мою малайку2 припомнив,
я смотрю на свет
её, малайкину, картинку,
где мне всего под сорок лет
и где я глажу телом спинку
с прозрачным рядом позвонков
почти всегда солоноватых, и ты,
в сандальях без носков,
пооттаскав меня на матах,
кончая, гнёшься на излом,
как слёзы, смаргивая блёстки.
И мне всё грезится наш дом
у пыльных гор на перекрёстке.
1
От сухого ветра и жары губы трескаются.
2
Малайка (башкирский) – пацанка.
* * *
Кусты завалены домами.
Здесь нет дороги по траве.
Меня зовут к Прекрасной Даме
вот эти бляди, ровно две.
Духами свеже пахнут уши.
«Ну, что ж мы ходим,
как под джаз?» –
и ты во мгле жевала груши
и не показывала глаз.
Кусты качались на дороге.
Твой бок был тёплым под рукой.
(Я снизу вверх ласкал ей ноги,
её запомнив вот такой,
вдруг отошедшей вбок по стойке
чужого бара в конфетти)...
Здесь ночью тени жизнестойки.
Здесь никуда не отойти.
И прямо здесь у поворота,
перепихнувшись на краю,
мы разошлись. Эх-эх, босота,
ну что ж я тут стою, стою?