ПРЕЗРЕНИЕМ НАРОДА
Ну, теперь пора подумать и о том, как пролезть через границу в Украину.
Щедрый глоток пива. Сигарета. Прикуриватель. Сизый дым пополз в приоткрытое окно, и я погрузился в размышления
Очертим ряд проблем, одну за другой — выкладывая путь камень за камнем.
Итак.
Первая и основная, вообще-то, проблема, такова — а что, если меня и вправду объявили в розыск, как грозились, и тогда мои данные и данные моей машины уже поступили в компьютерные базы данных всей российской мусорни, а значит, и той, что сидит на границе, а значит, и в базы данных пограничников, а также таможенников и всех прочих дармоедов, что кормятся единственно тем, что роются и шарятся в наших трусах и биографиях? Оно, конечно, по закону объявлять в федеральный розыск можно лишь тех персонажей, кому светит БОЛЕЕ пяти лет лишения свободы, а мне, вроде как бы, наметили, о, радость!, лишь ДО пяти лет, но... где вы видели, чтобы российская мусорня соблюдала законы? Законы, они ведь для нас писаны, а для дураков и мусоров закон не писан — так что вполне возможно, что они, будучи и мусорами, и дураками одновремённо, недолго думая и вправду объявили меня в федеральный розыск. Или хотя бы просто разослали ориентировки — мол, держи-лови такого-то, ежеле он попрёт через границу, это лично и персонально он съел личную Персональную бабушку Красной Шапочки. Приграничная мусорня ведь вникать ни в что не будет — появился в зоне доступности упомянутый в ориентировке гражданин, ну и... почему бы его не скрутить, кто ж сякое бесплатное развлечение упустит . Это ведь не по морозу бегать, высматривая, это ведь оно само в руки приплыло, а там, глядишь, может, и премию за пролетарскую бдительность дадут... в общем, подсуетиться стоит. Возможно, конечно, и нет меня в базах данных, но как научил меня на свою голову бывший старший друг и бессменный мусор и татарин Наиль Шарифьянович Шаяхметов, ИСХОДИТЬ НАДО ВСЕГДА ИЗ ХУДШЕГО. Так что будем исходить из худшего — что только сунься любой приграничный мусор в комп, и сразу я оттудова вылезу ему прямо в блудливые ручки — тёпленьким.
Отсюда проистекает следующая проблема — компьютеры. Взорвать бы их всех, на хуй, но данные тактико-стратегический план действия по причине его временной неосуществимости я пока (временно!) отложил в сторону. Так что проблема остаётся — компьютеры на пограничных контрольно-пропускных пунктах есть, устранить их оттуда за оставшиеся несколько часов пути до границы невозможно в принципе, и, буде пограничная мусорня-пидарасня туды залезут, а буде я окажусь там в базах данных, мне крышка. Из какового факта само по себе прорастает текущая задача — не дать им залезть в компьютеры. От так задачка, блин. Пробивать личные данные гражданина и данные принадлежащему гражданину автомобиля у пограничной мусорни-пидарасни поставлено на рефлекс — строго говоря, они за этим на границах и сидят, никаких других особенных должностных обязанностей у них нет. Ну и... как же их уговорить не исполнить свои прямые должностные обязанности? Мнннндааа, задачка.
Напряжённо размышляя, я дотянулся до очередного початого баллона пива и сделал ещё несколько щедрых глотков — настолько щедрых, что баллон из початых сразу переквалифицировался в почти опустевшие. Так, так, так... ммм... попробуем прикинуть... ммм... в русле абсолютно антинаучного и абсолютно противоречащего объективной действительности, данной нам в ощущениях, тезиса, каковой нам уж с четверть века, пусть совершенно безрезультатно, но по-бараньи усердно втюхивает мусорской 1 канал — что менты, мол, тоже люди, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха, ой, девочки, ой мамочки, ой, держите меня, ой, я ржу не могу.
Отсмеявшись, я тем не менее сей странный тезис с повестки дня не снял, чувствуя в нём что-то... эдакое, что такое, над чем стоит поразмыслить. Тэээксс, скажем — менты тоже люди, и на сей раз мне даже удалось удержаться от гомерического хохота. Какие у людей слабые места? Какие у них кнопки, на которые можно было бы понажимать? Ну или — какие у людей потребности и чувства.
Начнём с потребностей.
Потребности мусорни (даже той, что возможно, «тоже люди») никакого бинома Ньютона из себя не представляют — они просты, как табурет: пожрать, посрать и перепихнуться. А я предложить им не могу ни того, ни другого, ни трет.. хм... служили бы на границе одни бабы, над третьей возможностью можно было бы поразмыслить, ведь бабьё в погонах суть всегда пиздой голодное, их ведь устав, форма и протокол давят, плюс всенародная ненависть крайне ограничивает их возможности сексуального насыщения, а мужики, простите, не бабы, что с мусорнёй ради того-сего не брезгуют трахаться, мужики в подавляющем большинстве своём влезать на мусорню в юбках категорически не склонны из чистого принципа, изрядно помноженного на непреодолимую брезгливость. Так что будь на границе одни бабы, я бы, ладно уж, зажав нос и зажмурившись, банально трахнул поочередно одну за другой всех подряд и таким противоестественным образом преодолел бы границу без проблем, но... на границе не одни только бабы, а трахать ещё и мужиков, даже если у меня на их грязные жопы встанет — увольте. Должно же в этом мире оставаться хоть что-нибудь святое (это я не о мусорских жопах, это я о собственных принципах). Так что мусорские потребности в решении моей проблемы мне ничем не помогут... разве что взятки им насовать... нет, не канает, наоборот вызовет к моей особе особый интерес: чего это он бабки суёт? — что-то нечисто, ну-ка проверим... а если проверят, узнают, кто я такой и всё равно согласятся на взятки, суммы заломят такие, что я, считай, приплыл. Таких денег, что смогли бы утолить мусорские аппетиты, у меня никогда не было. Потребности долой.
Что остаётся? Чувства. Ещё не легче. Какие у мусоров, на хрен, могут быть чувства? Нет у них ни хрена никаких чувств. Их единственное, главное, первое и последнее чувство — понты. Лишь показать себя всех круче, никакие другие чувства им не ведомы. Нет у них ни чувства милосердия, так что бесполезно взывать к их милосердию, ни чувства справедливости, так что без толку взывать к их чувству справделивости, ни чувства ответственности перед державой, человечеством и Богом, так что нет никакого смысла взывать к их чувству ответственности...
Я медленно допил остатки пива, выбросил опустевший баллон в окно, тут же откупорил следующий, чтобы потом не возиться, сразу сделал из него глоток, чтобы он не почувствовал себя брошенным, одиноким и ущемлённым, затушил сигарету и тут же зажёг другую.
Было смутное, зыбкое, но при этом очень назойливое ощущение, что в теме мусорских чувств я что-то упустил — что-то чрезвычайно важное, что-то решающее, что-то такое, чего ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов, что-то такое, что может открыть мне дорогу через границу — и это ощущение не оставляло меня в покое, всё сидело в в душе саднящей занозой.
Так, а ну-ка вернёмся к началу. Итак, единственное чувство, свойственное мусорам — тщеславие, сиречь в просторечье понты. Чувство, которое, как указывал ещё замечательный советский детский писатель Николай Носов, насытить невозможно, тем более у ментов, вся жизнь которых, вообще-то — одно сплошное бесконечное унижение абсолютным и всеобъемлющим ПРЕЗРЕНИЕМ НАРОДА. Отсюда все мусорские выкрутасы и потуги на пределе возможностей каждого вида и подвида: машины как можно более крутых марок всем назло, клоунские штиблеты с загнутыми носками за дикие деньги всем назло, квартиры, евроремонты и прочая, нормальному человеку на хрен не нужная, лабуда всем назло. Причём... ммм... чччёрт… я всё так же звериным нюхом чуял, что истина где-то рядом, что решение текущей задачи кроется именно на этом направлении моих размышлений... и отчаянно напрягал мозг, стараясь не упустить тончайшую, норовящую выскользнуть из моего мёртвого хвата ариаднову нить, выводящую меня к свету... так... так… так… ммм... мусорские понты в полном соответствии с незыблемыми, как Закон всемирного тяготения, законами психиатрии часто принимают самый неожиданный, идиотический и причудливый характер в виде золотых ошейников для омерзительно уродливых и отвратительно бездушных мастино и усыпанных бриллиантами мобильников для детей...
ДЕТИ!!!
Я огромным облегчением откинулся на спинку сиденья, лишь сейчас заметив, что в мысленной погоне за решением проблемы непроизвольно напряг все мускулы и весь взмок, и снова дотянулся до баллона с пивом.
Дети! Теперь я проеду через границу. Без проблем. У меня ведь есть, что предложить мусорам для их детей в подарок – нечто такое, чего нет ни у каких детей никаких березовских и абрамовичей, так что дети березовских и абрамовичей по примеру заносчивой дочки Вандербильта из уже упомянутых мною Ильфа и Петрова полностью отдыхают – моя книга! С авторским автографом для каждого мусорского выблядка персонально! Книга «Расуль Ягудин. Русский язык: грамматика, орфография, пунктуация. Справочнник» (я ведь по основной специальности, вообще-то, преподаватель русского языка и литературы, чтоб вы знали), которая пользуется среди детей настолько бешеной популярностью, что её по пять баксов за экземпляр рвут из рук уже более пятнадцати лет, которая выдержала 12 изданий общим тиражом в 60 тысяч экземпляров, в том числе издание в Нью-Йорке, которая ныне продаётся в 236 странах мира и которая кормит меня буквально от пуза все эти более, чем пятнадцать лет.
Я много чего забыл прихватить с собой, когда глухой ночью в спешке собирался в далёкий безвозвратный путь. Но деньги, документы, рукописи и несколько пачек своего «Русского языка» я, разумеется, не забыл – не смог бы забыть в принципе, я бы скорее забыл на журнальном столике свою голову, чем свою книгу.
Так что вперёд, князь Расуль Ягудин, прорвёмся!
Эххх, залллётные!!! Разззудись!!!
– У нас только гривны, – строго сказала продавщица придорожной кафешки и свирепо уставилась на меня.
Я ошарашенно посмотрел на неё и глубокомысленно вопросил:
– Ааааааа?
– Мы принимаем в качестве оплаты только гривны, – явно призвав на подмогу всё своё нешуточное терпение, уже более развёрнуто, в полном соответствии со стандартным требованием любого школьного учителя «отвечай полным ответом на поставленный вопрос», обрисовала предлагаемую к употреблению икебану продавщица и, внимательно посмотрев на моё, по всей видимости, очень-очень недоумевающее лицо, сочла нужным пояснить: – национальную валюту Украины. – И злорадно добавила, предвосхищая уже готовый сорваться с моего языка вопрос: – Валюту не меняем, ищите пункт обмена, но сейчас, простите, ночь, все пункты обмена закрыты, но вы всё равно ищите– продавщица радостно улыбнулась этой моей перспективе.
Я обалдело взглянул на пачку купюр в своей руке. Всё правильно, ни одной гривны в пачке не наблюдается, сплошь одни рубли, которые, как только что эмпирическим путём было мной установлено, в Украине никому на хер не нужны. Так это же ж что же ж – уже ж Украина? А граница где? Когда это я её пересёк?
И лишь хлопнув изрядную чашку кофе уже в другой придорожной кафешке, где нашлись отзывчивые люди, обменявшие мне рубли на гривны – несомненно, по очень выгодному для них и совершенно не выгодному для меня курсу – я начал смутно припоминать: как же, как же, была граница. Перед которой я, дабы собраться с мыслями и с духом, тоже завернул в последнюю на моём пути и последнюю в моей жизни российскую кафешку, но отнюдь не за-ради кофе, а с диаметральностью до наоборот – за-ради пива. Каковое влив в себя таккую дозу, что стал похож на беременного Шварценеггера, и приступил к выполнению намеченного по дороге плана действий…