Князь Расуль Ягудин

Воздух в комнате Леноры оказался влажным и еле уловимо чем-то пах, еле уловимо, как будто сам источник запаха давно исчез, и только угасающий запах напоминал о нём – пахло немножко мускусом и немножко прело – намокшей шерстью огромного, уверенного в себе зверя, и ещё пахло спермой, тем особенным запахом спермы, котрый держится дольше всего и который невозможно с чем-либо спутать, и пахло женскими выделениями, засохшим потом, и ещё пахло немножно похоже на кровь. Дина сдёрнула одеяло с дочери рывком, прежде чем та успела проснуться и так же резко раздвинула ей ноги, вглядываясь в половую щель. 
– БОЖЕ!!! – севшим голосом сказала она. Промежность выглядела страшно. Она выглядела страшно не потому, что в уголках на местах надрывов чернели сухие комья засохшей крови, страшнее было другое – промежность была истёртой. Именно так – промежность была истёрта почти до кровавых мозолей, Дина подумала, что, наверное, именно так должны выглядеть половые органы девушки, которой удалось выжить после массового изнасилования, и половые органы её дочери сейчас выглядели именно так с одной лишь разницей – Ленору никто не насиловал, это Дина сейчас видела по её сонным глазам, да и вообще, Ленора выглядела чрезвычайно довольной жизнью, и её масляные глазки смотрели на неё хитренько и напряжённо, словно она боялась, что её мать сейчас догадается о чём-то таком. Её половые губы были распухшими и от этого выглядели полукруглыми и торчали из тела, словно половинки вкрутую сваренных яиц из майонезных луж – из каких-то очень необычных, тёмно-багровых майонезных луж, и сами половые губы были тоже тёмно-багровыми, и они выглядели как облитые этим странным, тёмно-багровым майонезом половинки яиц. Распухшая вульва слиплась в сплошную, вздутую, жуткую медузообразную полусферу, и Дину едва не вырвало, когда она подумала, как трудно её дочери теперь будет просто помочиться. Дина бережно опустила одеяло на нижнюю часть тела дочери, и от его прохладного прикосновения Ленора глупо хихикнула и поёжилась и потянулась грациозным кошачьим движением, избавляясь от остатков сна. 
– Что делать? – пытаясь совладать с охватившей её паникой, произнесла Дина вслух. Ленора сразу напряглась и взглянула на неё снизу вверх исподлобья и косо, с враждебным выражением на лице, как в детстве, когда боялась, что мать отберёт у неё любимую игрушку и заставит стоять в углу. – Что делать? – с чувством полнейшей безысходности вновь произнесла Дина вслух. 
Она встала над дочерью и взглянула на неё сверху вниз, мучительно пытаясь найти какие-то необыкновенные, невероятно яркие и убедительные, невыразимо прочувствованные слова, слова, которые смогли бы выразить то, что рвало сейчас её душу и мозг, и зажечь в сознании дочери ответный огонь. Но ей это не удалось. Всё, что она смогла сказать, было сухим и невыразительным, как заключение патологоанатома: 
– Это был инкуб, – медленно и с трудом начала она. – Мне так сказала тётя Рита. Инкуб, от латинского “инкубаре”, “возлежащий сверху”, демон сладострастия, вечно живущий и сохраняющий вечную молодость, отнимая её у своих жертв. Он отнимает ваши жизни, насмерть затрахивая вас, дерьмовых тупорылых блядей. У него нет ни лица, ни тела, ни облика, он – всего лишь сгусток мрака (показалось ли Дине, что её дочь при этих словах едва уловимо вздрогнула, или это было на самом деле?), и существуя в реальности, на самом деле, как, ну…, – Дина запнулась, мучительно пытаясь дословно спомнить ритины слова, – как…ммм… объективное явление, материализуется лишь в качестве отражения ваших блядских мыслей. Он пришёл к тебе, потому что ты хотела, чтобы он пришёл, сссука, – Дина удивилась тому, что ей удалось не сорваться на последней фразе в крик, – и он делает с тобой то, что он делает с тобой, потому что ты, сссука, хочешь, чтобы он с тобой делал то, что он с тобой делает, – получилось коряво, подумала Дина, но теперь это уже не имело никакого значения, потому что слова совершенно не действовали на Ленору, она, всё так же хитренько щурясь, косилась куда-то в сторону и нетерпеливо ёрзала на грязной простыне, дожидаясь конца нотации, и Дина решила, что пора заканчивать. – Запомни, доча, – с трудом удержавшись от захлёбывающегося, рыдающего вздоха-всхлипа, вновь начала она, – когда приходит инкуб, никто не может избавить от него человека, кроме него самого. Он приходит, как отражение твоих грязных скрытых желаний, даже тех, о которых ты сама не знаешь, тётя Рита сказала, что похожая идея описывается у Станислава Лема в “Солярисе”, жаль, что его не читали ни ты, ни я, мы ведь даже кино не посмотрели, нам показалось – скучно, так вот, инкуб – это исполнение твоих гнусных желаний, и ни ведун, ни мулла на могут тебя от него избавить, как никто не может тебя избавить от склонности к блядству, никто, кроме одного человека. Тебя самой, – Дина повернулась и тяжело пошла к дверям, делая над собой мучительное усилие, чтобы по дороге не опираться руками на всё, что могло бы её поддержать. – Тебе придётся повторить подвиг Тараса Бульбы, – резюмировала она, остановившись у самых дверей. – Ты его породила из кишков своей мерзкой блядской душонки, ты его и убей, – Дина помолчала несколько секунд и с внезапной, ужаснувшей её саму решимостью, произнесла: – Доча, повтори, пожалуйста, подвиг Тараса Бульбы, иначе я повторю подвиг Тараса Бульбы: я тебя, сссуку, породила, я тебя и убью… убью, чтобы спасти твою душу и не дать нажраться тобой этой мрази. 
“Достала, дура”, – с облегчением подумала Ленора, когда за матерью закрылась дверь, и вспомнила тяжёлое мускулистое тело, порыкивающее и неутомимо движущее на ней, от одного этого воспоминания её вульва согрелась нежным теплом и распухшие лепестки внешних половых губ с трудом приоткрылись, открывая путь новой порции слизи, Ленора вновь потянулась всем телом и непроизвольно задвигала бёдрами, корчась от подступающего наслаждения и поджимая и перекрещивая коленки, пытаясь коснуться ляжками промежности. Аа, бля-а-а-а, скорее бы ночь… 
…Он возник возле её постели на сей внезапно, без всяких прелюдий в виде вздохов и снов, как прошлой ночью, он просто вдруг появился, сразу, как только показалась на небе полная луна, с лёгким шелестом раздвинув медвежьим телом воздух. “Привет”, – нежно сказала Ленора, в этот момент он одним резким движением сорвал с неё одеяло, отшвырнув к противоположной стене, и неожиданно легко подлетел в воздух и начал сверху плавно опускаться на неё. Он сел на неё верхом, обхватив мощными ляжками её грудь и тяжёлые яйца коснулись её ключиц, от этого прикосновения Ленора сразу испытала пароксизм страсти, тем временем толчками встающий тёмный член коснулся её губ, демон требовательно дёрнул заросшим пахом вперёд, тыкаясь концом головки ей в лицо. Вообще-то, Леноре всегда казалось, что тратить время на такую ерунду ни к чему, а надо сразу переходить к делу и брать быка за рога, она заёрзала под массивным оседлавшим её телом, пытаясь вывернуться, и отворачивая в сторону лицо, и он тут же напряг мускулы, сильнее притискивая её к постели, и ухватив одной рукой за волосы, повернул лицом к своему члену. Другой рукой он стал не спеша открывать ей рот. Ленора вновь затрепыхалсь, стараясь вытащить свои руки из под его тяжёлых ног, в этой момент он без всякого видимого усилия разжал ей челюсти, всё так же удерживая за волосы рукой и вогнал ей член в рот до самого горла, и тут же, без паузы, начал ритмично двигаться, то вдавливая всей тяжестью тела пульсирующую головку прямо ей в глотку, то отводя его назад так, чтобы проскользить крайней плотью по внутренней стороне её губ. У Леноры очень быстро устали скулы удерживать рот широко распахнутым, она протестующе замычала и вновь завертелась под ним, пытаясь вырваться, и в результате он засадил член ей в рот так, что, казалось, он проник в самый пищевод, раздувая ей шею, её едва не вырвало от прикосновения головки к миндалинам и задней стенке глотки, затем давление члена пережало ей дыхательные пути, и она начала задыхаться и опять рванулась из-под него, но в этот момент он как раз качнул низом живота назад и на миг застыл, сотрясаясь всем телом, и член у неё во рту напрягся и словно вздулся ещё чуть-чуть, затем словно загудел и мелко завибрировал и разразился в неё горячей и горькой, упругой и гибкой, словно змеиное тело, струёй, Ленора вновь попыталась вытолкнуть его член из себя языком, чтобы выплюнуть сперму в сторону, но он тут же вновь вошёл членом в её рот на всю глубину, и Ленора непроизвольно сделала глотательное движение и почувствовала, как поток вязкой, переполненной сгустками жидкости проскользнул по пищеводу ей в желудок, демон тут же вновь отвел член назад и, внезапно с громким чмоканьем вытащив его изо рта девушки (откуда чмоканье, удивилась она про себя, неужели она его ещё и сосала?), начал елозить нижней частью скользкой, покрытой слизью головки по её губам. Из выходного отверстия члена свисали длинные вязкие капли, они тут же размазались по её рту и нижней половине лица густым стягивающим слоём, и Леноре на миг показалось, что ей измазали лицо дерьмом. В этот момент он вновь коснулся мокрым кончиком члена её ротовой щели, раздвигая ей губы и прокладывая путь внутрь. Неужели она этого хотела где-то в глубине своего существа?, подивилась Ленора, вспоминая слова матери, и послушно начала сосать скользкий помягчевший член, забрав его в рот сразу на всю длину, член сразу же стал расти, выталкиваясь наружу и растягивая ей рот, затем он вдруг вытащил его из неё совсем, вновь мягко подлетел в воздух и вновь опустился на нее уже гораздо ниже, на миг отклонился назад, разводя ей ноги и пристраиваясь промежностью к её паху и в следующий миг с чудовищной силой вошёл в неё, разом вновь разорвав начавшие было подсыхать вчерашние надрывы на входе во влагалище, Ленора скорчилась и застонала от пылающей, режущей боли в паху и попыталась оттолкнуть навалившуюся на её лицо свинцовую грудь, но демон даже не пошевелился от её усилий, словно глыба камня, из-под которой пытается вырваться бабочка, он всё продолжал снова и снова ритмично протискиваться членом меж распухших, пылающих огненной болью стенок влагалища в самые недра её тела, и Ленора, корчась и плача, подумала, что её мама и тётя Рита сказали чушь, и она, Ленора, никогда такого не хотела. Демон вновь разразился в неё едкой обжигающей струёй, от этой ненавистной жидкости вся её истерзанная плоть запылала огнём, как будто на неё плеснули йодом или кислотой, Ленора вновь застонала, вернее, это даже был не стон, она попросту закричала в голос, и демон тут же зажал ей рот заскорузлой, корявой, твёрдой и шершавой, как деревяшка, рукой с огромными грязными ногтями, затем он всунул ей в рот какой-то мячик-не-мячик, заполнивший всю её ротовую полость так, что она не могла его выплюнуть, и она испытала странное облегчение от мысли, что теперь он, по крайней мере, не будет лезть своим членом ей в горло. Этой мыслью она и утешалась, когда инкуб внезапно перевернул её на живот и начал связывать руки тонкой скользкой бечевой, он мгновенно перетянул ей за спиной запястья, чуть потянул уже стянутые руки вверх, как на дыбу, слегка оттянув их от спины и стремительно обмотал нижние предплечья до локтей, по спирали выводя верёвку вверх, затем накинул остаток чуть выше локтей и затянул одним мгновенным движением с такой силой, что у Леноры затрещали суставы, локти полностью сошлись у неё за спиной, вызвав вспышку новой, не изведанной прежде боли, на сей раз, для разнообразия, не имеющей к её гениталиям никакого отношения, Ленора вновь попыталась закричать сквозь плотно забивший её рот кляп и не смогла издать никакого звука громче тривиального мычания, в этот момент он вполне аккуратно раздвинул пальцами её знаменитые маленькие кругленькие ягодицы и для начала всунул в задний проход лишь кончик члена, огромного и совершенно мокрого и скользкого по всей длине, отверстие заднего прохода легко поддалось под нажимом, раздвигаясь, словно диафрагма, сразу во всех направлениях, и Ленора вновь забилась, вырываясь, и попыталась закричать, но уже в следующий миг его член с силой пропорол себе дорогу в её прямую кишку, кожа в заднем проходе лопнула одновременно вверху и внизу, и Ленора застыла в спазме невыносимой боли, заволакивающей мутным туманом её сознание, не в силах уже даже сопротивляться, в этот момент кончик его члена упёрся изнутри в низ её живота и начал не спеша отходить назад, вызывая у неё ощущения, схожие с теми, которые испытываешь, когда ходишь по большому, затем он вновь тяжело и неостановимо начал поступательное движение вперёд, продавливаясь сквозь рвущуюся под нажимом плоть и вновь упёрся кончиком изнутри в низ живота, и загустевший туман в её голове наконец-то погасил её сознание. 
Она очнулась от отчётливого ощущения того, что кошмар ещё не кончился и самое страшное впереди, как раз в тот момент, когда он закончил вывязывать скользящую петлю у неё на шее. Он перекинул другой конец верёвки через невесть откуда взявшуюся балку наверху и не спеша начал выбирать его на себя. Петля затянулась, сжимая шею, и Ленора почувствовала, как кожа под тонкой скользкой верёвкой сжалась, лучась тонкими мелкими морщинками с обеих сторон бечевы, затем петля пережала кровеносные сосуды и горло, у неё вновь начало темнеть в глазах, но снова потерять сознание было нельзя, и Ленора вновь замычала, но начала вставать. Она встала на постели в полный рост, и когда инкуб ещё немножко потянул противоположный конец удавки на себя, она привстала на носочках, балансируя на мягкой поверхности кровати, вытягиваясь всем телом вслед увлекающей её кверху верёвке, чувствуя, как сперма, смешиваясь с кровью, вытекает из её влагалища и заднего прохода и медленно стекает по ногам. В этот момент демон закрепил свободный конец верёвки за батарею под окном и легко стал подниматься в воздух, не шевеля ни единым мускулом, словно выплывая из глухой мёртвой чёрноты тёмным мохнатым рылом к её лицу, он ухватил её под колени и дернул на себя, стащив с кровати и разводя её бёдра вокруг своего торса, и тут же вновь с ослепляющей болью вогнал в неё всё столь же каменно твёрдый член – теперь всё, что её удерживало, не давая окончательно повиснуть в петле, это руки, удерживающие её под коленями и член, подпирающий её изнутри,… дверь её комнаты открылась именно в этот миг. 
Инкуб исчез мгновенно, словно изображение на простыне от вдруг выключенного кинопроектора, и Ленора повисла в петле и засучила ногами, хрипя и задыхаясь, пытаясь найти кончиками пальцев кровать, горячая струйка пены и слюны потекла из правого уголка губ, вытекая из-за кляпа, и глаза непроизвольно стали закатываться, словно она уже умерла, когда ей, наконец, удалось нащупать ногами шаткую опору постели и приподняться на носках, снимая давление петли с шеи. 
Дина молча, не испытывая каких-либо особенных чувств, смотрела, как белое хрупкое тело со связанными за спиной руками бьётся в петле, пытаясь встать на ноги, и она специально приостановилась у двери и подождала, с интересом ожидая результата, была бы здесь сейчас Рита, они смогли бы заключить пари по поводу того, выживет это сучка в данный непосредственный момент или нет. В данный непосредственный момент шалавка обрела, наконец, опору под ногами, и это вызвало у Дины смутное чувство сожаления, сожаления по поводу того, что это ещё не конец и нужно заниматься этой дерьмовой поблядушкой дальше. Дина взяла стул и подтащила его к кровати, волоча за спинку так, что задние ножки с сухим шорохом ползли по ковру, оставляя за собой параллельные линии взъерошеного ворса, она поставила стул перед натянутыми, словно светлые солнечные лучи, ногами дочери и начала не спеша и тяжело забираться на него. Уже стоя на стуле, она в упор взглянула дочери в глаза с близкого расстояния и неожиданно почувствовала напряжение – глаза были не такими, какие она ожидала увидеть, и не такими, как всегда, и уж, конечно, не такими, как сегодня утром, – теперь в них не плавали облачка самого настоящего безумия нимфоманки, её взгляд не был хитренько-блудливо-сумасшедшим, Ленора смотрела матери в лицо осмысленно и твердо, и искажённое мукой и болью, и горечью лицо этот взгляд не затеняло – лицо жило само по себе, глаза – сами по себе, словно душа её уже не вполне составляла с телом единое целое, и никакая боль, и никакой ад, и никакая мерзость уже не могли эту душу поколебать, Ленора приготовилась умереть не овцой и не шалавой, и уж во всяком случае не на члене у ВРАГА, и её глаза смотрели на мать холодно, строго и вопрошающе. Дина аккуратно потянула кляп из её рта, но необходимости в этом не было, поскольку Ленора всё равно не стала ничего говорить, она лишь облегчённо вздохнула и проглотила слюну, и всё так же молча продолжала смотреть на мать. 
– Открой рот, – тихо попросила её Дина. Ленора тут же открыла рот, ничего не говоря и не задавая никаких вопросов, и Дине самой, не дожидаясь вопросов, пришлось дать объяснениея, когда она осторожно положила ей на язык какой-то маленький, сужающийся мысиком металлический предмет: – Это значок Союза журналистов России, выполненный в форме пера от чернильной ручки, – вполголоса пояснила она. – Его Расуль Ягудин получил вместе с членским билетом в Москве, в Центральном Правлении, в торжественной обстановке. Ему сказали, что значок серебряный, и он заплатил за него 120 рублей. Он дал мне его, чтобы я проверила, действительно ли он из серебра, не фуфло ли это. Я проверила. Ленора, это ЧИСТОЕ СЕРЕБРО, – Дина осторожно вставила кляп на прежнее место. – Храни его за щекой поглубже, возле слюнных желёз, помнишь?, гда зубной врач всегда помещает ватные тампоны, и постарайся захотеть, чтобы он тебя поцеловал, постарайся этого по-настоящему захотеть… 
…И вот как-то вдруг погас огонь, и снова отвратительное огромное волосатое тело с хриплым дыханием и урчанием тёрлось об неё, вспарывая членом плоть и удерживая в воздухе руками на сей раз за ягодицы, иногда он опускал её чуть ниже, и тогда петля затягивалась на горле, и Ленора начинала задыхаться, иногда он приподнимал её при слишком конвульсивном страстном толчке бёдрами, и она могла перевести дух, он трахал её и трахал, он всё не останавливался, он убивал её и убивал. Он кончил, вновь обдав её внутренности пылающей струёй, и Ленора вновь замычала-застонала, тиская зубами резиновый кляп. “Поцелуй меня, – совладав с собой, холодно подумала Ленора. – Давай же поцелуй меня, мразь. Я хочу, чтобы ты поцеловал меня своим долбаным грязным ртом”. И в этот момент в его действиях что-то изменилось, он рывком распутал верёвку, стягивающую её руки, отвязал конец от батареи, и петля расслабленно упала на её плечи, обернув шею, словно тоненький шёлковый платок, и он начал подниматься в воздух, удерживая её в руках, как тряпичную куклу. Когда он начал пристраивать её правую кисть прямо под потолком тыльной стороной к кирпичной, заклеенной обоями стене, она тут же поняла, что он собирается сделать, но на сей раз не стала вырываться, а с гордостью подумала, что повторит судьбу Иисуса Христа, и когда он размеренными ударами стальной ладони начал забивать в её запястье гвоздь, приколачивая его к стене, она нашла в себе силы не заныть и не застонать и, напрягая все мышцы тела, погасила боль где-то в глубине мозга, и затем он начал прибивать вторую руку к стене, сильно оттянув её в сторону от первой так, что она распласталась на ней с широко разведёнными руками, словно на древнем кресте, и она вновь сдержала рвущийся из тела крик и гордо выпрямилась, вновь вспомнив Иисуса, тут он ее отпустил, и она повисла ранами в гвоздях. Боль была страшной. Боль чёрным горячим облаком взорвалась у неё в голове, но она всё равно не застонала и не попыталась закричать, она лишь всего на миг утонула в омуте обморока и тут же усилием воли вырвалась из омута назад, не желая висеть, словно мешок с дерьмом, перед этой грязью в человеческом обличье, и с отчаянным усилием упрямо удерживая в себе сознание, сосредоточилась и начала декламировать про себя: “Христос. Родной простор печален. Изнемогаю на кресте. И чёлн мой будет ли причален к твоей распятой высоте?” – из Блока, которого зачем-то выучила ещё в школе. Тут он снова в неё вошёл и на мгновение застыл, похрюкивая от удовольствия и притиснув её копчик к стене. “Поцелуй меня, – опять подумала Ленора. – Ведь ты считаешь, что мне нравится всё самое отвратное, так поцелуй же меня”, тут он откуда-то, словно фокусник, достал огромный и сверкающий острый нож, при одном взгляде на который Ленора вновь испытала смертный ужас, и ей потребовалось огромное усилие воли, чтобы преодолеть панику и не унизиться до стона и мольбы о пощаде, она вновь собрала все силы и сосредоточилась на главном. “Как мне приятно, когда я погружаюсь в грязь, – уже нараспев, словно читала молитву, подумала она, – как мне приятно, когда эта мерзкая харя приближается к моему лицу, когда его уродливая пасть прикасается к моим губкам, как я хочу ощутить его вонючую слюну, проникающую мне в рот”, инкуб легко отрезал ей сосок на левой груди, словно проверяя нож на остроту, в этот раз Ленора даже не почувствовала этой маленькой боли сквозь ту огненную волну настоящей боли, разрывающей всё её тело, демон возбуждённо хрюкнул опять и коснулся лезвием правого соска, удерживая клинок горизонтально и нажимая острой сталью на верхушку, он сделал два движения ножом взад-вперёд, надавив лезвием и разрезал её правую грудь пополам до самой грудной клетки – теперь Ленора почувствовала эту боль даже сквозь ту, основную. Демон с наслаждением смотрел вниз, на её прорезанную грудь, из которой сплошным потоком вытекала кровь, покрывая сталь ножа, и не останавливаясь, двигал потным пахом, всё трахая и трахая её. “Я хочу, чтобы это дурнопахнущее животное поцеловало меня в рот, полный крови, – неожиданно для себя подумала Ленора. – Прорежь мне лёгкое и поцелуй, когда наполнится кровью мой рот, да-да, я так хочу всякой грязи, мерзости и боли…” – она ещё не успела закончить мысль, когда инкуб чуть отклонился назад и приставил к её боку острие ножа. Он повернул нож плоскостью параллельно земле, так, чтобы клинок проскользнул внутрь меж рёбер, и медленно нажал вперёд, прорезая кожу, мышцы и связки и втыкая его всё глубже. Когда нож ушёл внутрь по самую рукоять, прокололов ей лёгкое, Ленора не ощутила ничего, кроме странного чувства досадной помехи в своём теле, присутствия постороннего предмета, словно забившего ей лёгкое и мешающее вдохнуть, и когда он вытащил нож назад, всё так же неостановимо и неутомимо продолжая двигать низом живота, растирая свой член внутри её, это ощущение постороннего предмета внутри никуда не исчезло, что-то словно сидело в её груди комком, перекрывая дорогу воздуху, этот комок вдруг нагрелся, запылал нестерпимым жаром и рванулся по пищеводу вверх ей в горло, и она кашлянула, сразу почувствовав, как горячая кровь выплеснулась при этом кашле изнутри в рот, и демон тут же выдернул из её рта кляп с такой силой, что едва не выломал ей наружу передние зубы, и впился ей в окровавленные губы поцелуем, широко и жарко распялив пасть. Ленора усилием горловых мышц сдержала рвотный спазм, одним движением языка выудила кусочек серебра из-за щеки, и, не теряя времени, выплюнула его в самую глубину глотки с такой силой, что ей показалось, её щеки оторвались от скул – инкуб тут же дёрнулся назад, зачем-то обхватив обеими руками свою шею, его член с хлюпающим звуком наконец-то выскочил из неё, демон повис в воздухе, всё также сжимая своё горло руками и широко раскрывая недышащий рот, и Ленора внезапно и сокрушительной несомненностью поняла, что значок попал ему в дыхательное отверстие, а значит, сейчас он закашляется и выплюнет обратно кусочек серебра, и тогда Ленора резко подтянулась на прибитых к стене руках и, напрягая брюшной пресс, рывком закинула ноги ему на плечи, описав ими два широких полукруга, очертивших его туловище, её ноги оказались подколенными ямочками на его плечах, Ленора резко согнула ноги в коленях и рванула его ногами к себе за плечи, одновременно поворачиваясь боком, он упал мордой прямо ей в промежность, тут она сжала его шею бедрами, лежа на боку, так, что левая ляжка оказалась плотно втиснутой ему под подбородок и колено обнимало его шею вокруг, правая же её нога тем временем давила ему сзади на шею, затем Ленора собрала остатки сил и с хриплым горловым криком рванулась всем телом вперёд, выдирая руки из гвоздей, кожа и мышцы на запястьях с треском разорвались, прокладывая себе путь сквозь металлические шляпки, заново хлынувшая из ран кровь словно охладила их и частично погасила боль, и Ленора села на демоне верхом, стискивая его шею ногами, и что есть силы навалилась на его голову всем телом, одновременно всё так же поджимая ему подбородок левой ляжкой вверх и нажимая грудью и локтями на голову вниз, не давая ему разжать челюсти, громадный демон с утробным рычанием вцепился руками ей в колени, пытаясь их развести в стороны, и Ленора мельком подивилась тому, какой он, оказывается, слабак, у неё было ощущение, что ей пытается разжать ноги игрушечный плюшевый мишка, в этот момент его глаза лопнули, и пронзительные голубые струи огня выплеснулись сразу из всех отверстий в голове, это выглядело так, как будто голова вдруг осветилась изнутри внезапно вспыхнувшими нестерпимо яркими лампами, зачем-то пркреплёнными там к черепной коробке, струя, ударившая из правого уха, пришлась ей в живот и мгновенно прожгла в нём чёрную дыру, а затем демон завыл тоскливым волчьим воем, запрокидывая безглазую, истекающую голубым пламенем голову к луне и в следующее мгновение превратился в белый огненный шар, Ленора каким-то чудом успела зажмуриться, спасая свои глаза, огонь обнял её смертоносным испепеляющим облаком, и она почувствовала, как плавится и сползает с неё кожа от нестерпимого жара, затем огонь мгновенно исчез, как газовое пламя, вмиг сожравшее всю пищу, оставив обугленную комнату после себя, и Ленора мягко опустилась на пол, вдруг с жуткой ясностью поняв, что она до сих пор не имела представления о настоящей боли, она скорчилась и извернулась всем телом, пытаясь закричать сквозь сдавленные мышцы возле ключиц, тут кто-то поймал её за руку и страшно медленно начал вводить в локтевой сгиб иглу. 
– Ничего, ничего, – мягко сказала её мама, склоняясь над ней. – Это морфий. Сейчас полегчает. – Ленора тяжело задышала, ловя благодатный холодный воздух оставшимся лёгким, и боль действительно почти совсем утихла через миг, настолько, что она раскрыла рот, пытаясь кое-что сказать, и мама осторожно подхватила её под голову, приподнимая ввверх, чтобы говорить было легче. 
– Я…, – начала Ленора, кашлянула, брызнув мелкими каплями крови вверх, и собралась с силами в очередной раз, – я… больш…е… не…не.. шлю…ха… 
– Конечно, доченька, – так же мягко сказала мама, удерживая её голову на коленях и осторожно промокая марлей её лоб. – Конечно, милая, конечно, ты не разговаривай, отдыхай, сейчас приедут, тебя спасут, ты будешь жить, ох, и заживём же мы с тобой, будет всё, доченька, по-другому. 
Ленора грустно улыбнулась про себя этим наивным словам. Она с мукой подняла взгляд и посмотрела на склонившуюся над ней маму снизу вверх. 
– Я…, – захлёбываясь и булькая чем-то в груди, вновь начала она, – я… его… уб..иии...ии…и, – она мучительно задёргалась, стараясь протолкнуть последний слог сквозь внезапно сжавшуюся грудь, и, наконец, выдохнула, – ла… 
– Да, доча, – голос Дины на миг задрожал, но она тут же напрягла мышцы глотки и закончила спокойным твёрдым голосом, – да, всё в порядке, ты убила его. 
И тогда Ленора, преодолевая вновь проснувушюся боль, с яростным усилием стала раздвигать обугленные и сразу начавшие трескаться и сочиться алой жидкостью губы в гордой и умиротворённой улыбке. Дина, повинуясь безотчётному чувству, наклонилась к самому её уху и прошептала: 
– Тётя Рита сказала, что любой демон, когда ему даёшь палец, всегда склонен отхватить всю руку. Инкуб тоже, он только поначалу приходит, как отражение твоих тёмных желаний, а потом он начинает развиваться… Доча, то, что он с тобой сделал, он придумал сам, ты этого не хотела. В твоей душе не было этого дерьма, даже в самой глубине. 
Ленора внезапно с наслаждением вздохнула, глубоко и освобождённо, словно какая-то давящая тяжесть вдруг упала с её груди и куда-то ушла невыносимая боль. Затем она несколько мгновений лежала с закрытыми глазами, затем тело её снова сжалось от вернувшейся боли, а Дина молчала и осторожно баюкала её, как в детстве, на своей груди и промокала марлей обожённый потрескавшийся лоб с сочащейся из трещин сукровицей, Господи, она была такой слабенькой девочкой, часто болела, не счесть бессонных ночей, что Дина провела у её кроватки – может, потому-то она потом стала шлюшкой, Расуль Ягудин говорил, что это возможно, как психологическая реакция на физическую неполноценность и постоянную опасность умереть от болезни, Господи, она так болела, только воспаление лёгких перенесла несколько раз, и её всё кололи, кололи, а она всё плакала, плакала, казалось, этому не будет конца. Но конец бывает всему. И вот – конец близок. Горячие слёзы навернулись Дине на глаза, но она опять сдержалась, не желая отравлять дочери последние минуты жизни на земле. 
Ленора тяжело пошевелилась и начала медленно открывать глаза. Комья засохших слёз в углах её глаз тихонько сломались от этого движения, и Дине показалось, что она даже услышала легкий хруст. 
– По…чит…ттт…тай…, – вновь начала она и вновь кашлянула, и тонкая струйка крови потекла из угла её рта, – мммне…, – она напряжённо сделала ещё один булькающий вдох, – …Ппо…, – и она облегчённо расслабилась у Дины на руках. 
– Твой папа очень любил эту вещь, – негромко ответила Дина и начала декламировать, стараясь, не сотрясаться телом, чтобы прчинить дочери лишнюю боль: – “Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой…”. 
Ленора слушала и стала легче и ровнее дышать, как-будто разгладились мучительные складки на её лице, и Дина всё так же мягко баюкала её на груди, читая всё так же вполголоса и нараспев: 
“Ясно помню…Ожиданья…Поздней осени рыданья… 
И в камине очертанья тускло тлеющих углей… 
О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа 
На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней, – 
О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, – 
О светиле прежних дней, – 
её голос мелодично звучал среди чёрных обуглившихся стен, заполняя пространство и впитываясь в сереющий предрассветный воздух, – 
Взор застыл, во тьме стеснённый, и стоял я изумлённый, 
Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого; 
Но, как прежде, ночь молчала, тьма душе не отвечала, 
Лишь – “Ленора!” – прозвучало имя солнца моего… 
Ленора умерла именно в этот миг. Она вдохнула, когда Дина произнесла: “Ленора”, и этот вдох остался у неё в груди, и это Дине почему-то было приятно, словно комочек мягкого земного воздуха мог облегчить отлетание её несчастной души. 
Она выронила из руки комочек марли и прижала голову утихшей, словно тихо спящей дочери к груди. Теперь Дине можно было плакать, и она заплакал, беззвучно и беспомощно, омывая слезами и покрывая лёгкими нежными поцелуями спокойное и гордое девичье лицо. 

– Это стандартный двуручный меч, – не спеша говорила Рита. – Он удобен тем, что им можно работать и двумя руками, и одной, не такой уж он тяжёлый, что позволяет по ходу менять стойки, тактику и стилистику боя на прямо противоположные. Обычно мы поначалу обучаем ведуна левосторонней боевой стойке, характерной для боя двумя руками, пока у него не разовьются нужные мышцы и он не станет настолько силён, что сможет достаточно легко работать и одной рукой в классической правосторонней стойке, но ты, Дина, женщина крупная, физической силы тебе не занимать, и ты уже сейчас сможешь управляться с двуручным мечом одной рукой, так что можно начать обучение как раз с обычной правосторонней стойки, которая намного выгоднее, так как освобождает вторую руку, в которую тоже можно что-нибудь взять. 
Дина оглядела стройные худощавые фигуры остальных ведунов с мечами в заспинных ножнах, и ей стало немного стыдно за своё мощное тело и свой гренадёрский рост. 
– Становись, Дина, – коротко приказала Рита. – Для начала следует встать боком, тогда в тебя труднее будет попасть. Нет-нет, правым боком вперёд, той стороной, где меч. Ноги чуть расставить, на носочки не приподниматься, стоять на полной ступне, правая нога впереди носком вперёд, левая – сзади, ступня левой перпендикулярна ступне правой, пятки должны находиться на одной линии. Центр тяжести удерживай всегда строго посередине, как будто танцуешь вальс. Ноги согнуть, правую голень удерживать вертикально, колено должно быть прямо над пяткой, колено левой ноги должно быть над носком. Корпус прямо, плечи удерживай по прямой горизонтальной линии. Меч возьми поближе к гарде, большой палец положи на рукоять сверху, остальные пальцы распредели близко друг от друга ровными, косыми, параллельными друг другу линиями таким образом, чтобы сжатая кисть располагалась по рукояти конусом. Поднимай меч! Руку вперёд, прямо над ногой, согнуть в локте, рукоять удерживать на уровне груди, от локтя до туловища должно быть 15-20 сантиметров. Клинок должен продолжать нижнее предплечье по прямой, остриё чуть вверх. В бою старайся не крутить кистью руки лишнего, угол наклона клинка желательно изменять за счёт изменения угла сгиба локтя. Так, хорошо. А теперь замах и удар в голову, выполнять следует очень быстро, – Рита как-то странно, не перекрещивая ноги, переместила по земле ступни мелкими экономными шагами и повернулась к Дине левым боком, небрежно удерживая меч двумя руками острием вниз. – Ага, руку согнуть в локте вверх-назад, подняв локоть до уровня плеча, при этом нижнее предплечье и меч должны составлять одну линию, наклонённую вверх-назад таким образом, чтобы кисть оказалась на уровне уха с большим пальцем книзу от рукояти, теперь, ррраз, выпрямляешь руку в локте, чтобы она составила с мечом прямую линию, и выполняешь рубящий в голову, описав остриём полукруг в вертикальной плоскости, так, а ну ещё раз, только очень быстро, ну же, замах… бей!!! 
Их мечи столкнулись с низким, слегка затянутым гулом, в плоскостях клинков в момент столкновения яркой вспышкой отразилось холодное негреющее солнце, отбросив в глаза Дине ослепительный луч, и от этого показалось, что с неба вдруг ударила молния, соединившись с клинками, наполнив их какой-то энергией и теплом, и меч Дины вдруг как будто ожил и мягко и нежно влился теплой плотью рукояти ей в ладонь, соединившись с рукой и всем телом в одно целое… 
…впрочем, подумала Дина, ей это, наверное, просто показалось.